Пеппи-Чулоксеточкой

Не верьте, когда вам в очередной раз начнут рассказывать, что люди перестали читать. Книжная индустрия работает, как зверь. Потребитель не успевает проглатывать все то, что вываливают на него издатели. И уж во всяком случае неизменно востребованной остается детская книга. Наверное, это своеобразный культурный штамп: даже те родители, которые не вспомнят, когда последний раз держали в руках книгу, возмущаются, если их дети отказываются читать. Взрослым некогда, у них Интернет и телевизор. Но дети должны читать. Взрослые, чаще всего исчерпав свои детские воспоминания — Незнайка, Крокодил Гена, — теряют ориентир в потоке детских книг. И ищут ориентиры, которые им с удовольствием предоставляет рынок. У вас девочка? О, тогда вам налево — прекрасный ассортимент. Почему все обложки розовые? Так для девочек же...

Когда книги для определенной аудитории появляются, значит, это неспроста. Значит, именно девочки должны найти в этой книге определенные ответы на вопросы, которые они, может, еще и задать-то не успели. Ну так вот, когда зададут — а после прочтения, вернее, скорее всего, еще в процессе чтения, зададут обязательно, — ответы уже будут надежно вбиты в кудрявые головки. И если имеет право на существование книги вроде «Как написать бестселлер за 30 дней», то почему не может существовать что-нибудь вроде «Как стать принцессой»? И если у почтеннейшей публики востребована книга «Как выжить в тюрьме» (ведь от этого, как известно, не зарекайся), то актуальность книги «Как выжить в школе» трудно переоценить — ведь от школы зарекаться и вовсе не приходится. Но какие, однако, аналогии…

В советской «литературе для девочек» было место всему — и «правильным отношениям», и «пра­вильному быту» (ни в коем слу­чае не мещанскому), и пионерс­кому галстуку, и подробному описанию приготовления борща. Но по большому счету строго ори­ентированной «литературы для девочек» было очень мало. Вернее, фактически не было — хотя в реестрах значилась. Ну не станете же вы утверждать, что «Ди­кую собаку Динго» не смог бы читать среднестатистический мальчик. Или «Девочку в бурном море». Или тем более «Девочку и птицелет». Мальчишеские влюб­ленности в исполнении Гайдара или Крапивина не слишком отличались от девчоночьих в исполнении Зои Воскресенской или Веры Пановой. В общем, поч­ти унисекс. Или, если хотите, советское «отсутствие секса».

Показная «бесполость» имела определенный идеологический смысл. Динка прощалась с детством («Динка» и «Динка про­щается с детством» Осеевой), защищая интересы угнетенного населения ближайшего села и параллельно выясняя, что «это любовь». Сима Крупицына («Великое противостояние» Кассиля) кует характер на съемочной площадке, чтобы потом — в реале — проявить его в полной мере и под конец книги получить мировое признание в качестве астронома. Мирное время — не помеха. Оля («Девочка и птицелет» Киселева) принимает активное участие в поимке убийцы отца своего особого друга, а параллельно делает прорывы в химии, пишет стихи и, разумеется, тоже кует харак­тер. Но точно так же куют характер мальчишки Гайдара и Крапивина. И это далеко не худший вариант. На самом деле традицион­ные «книги для девочек», которыми увлекались одно время наши дореволюционные и зарубежные авторы, были действительно чудовищны. Назидания «что должна и не должна хорошо воспитанная девочка», перемежающиеся кулинарными советами, техникой вышивки, штампованными ситуациями с разбором «правильно ли повела себя героиня»... В общем, недаром «Пеппи Длин­ныйчулок» была написана и с удовольствием воспринята публикой как пародия на классическую «книгу для девочек».

Бытовало мнение, что «книга учит жизни». Это касалось не только детской книги. Но детской — в особенности. Причем именно в отношении детской книги это мнение имело некоторое право на существование. Модели поведения, отношений с людьми и миром, ценностные ориентации, хотим мы того или нет, заложены в детской литературе. Не потому, что авторы их туда коленом впихивают, а потому что читатели всенепременно их там ищут и находят. Для ребенка книга — не просто развлечение, способ скоротать время в метро, расслабиться. Это идеальный собеседник, который не пошлет его подальше с его вопросами, сославшись на занятость или головную боль. Из книги он выстраивает мир, в котором он хочет жить, и себя, каким он хочет быть. За что дети так любят «Гарри Поттера»? Чтиво-то средненькое. Вторичное. А за дружбу. За волшебство. За приколы «Ум­ников Уизли». За то, что именно дети (с которыми тут, в реале, никто особо не считается) взламывают неприступный банк, успешно противостоят взрослым злым волшебникам и в конце концов оказываются тем добром, которое спасает мир от зла. За то, что эти — книжные — дети именно такие, какими мы хотим быть и какими, несомненно, в глубине души являемся. Книга не смотрит на ребенка сверху вниз и не цедит сквозь зубы «не твое дело, сопляк». Этого вполне достаточно для детской книги, чтобы быть хорошей. А что до вторичности... Этого детям не объяснишь — они еще просто не читали «первоисточников».

Какой же мир выстраивает книга для девочки? О, здесь все довольно просто: моделирование отношений девочка—общество и обязательно девочка—мальчик. То, что в дамском романе перейдет в шаблон женщина—карьера и женщина—мужчина. Девчонкам, как известно, снятся мальчишки. Абсолютное большинство «девчачьей» литературы — «повести о первой любви». Первый поцелуй, радости и горести подросткового секса или отказа от оного, сложнейшие коллизии внутри треугольника «он—она—одноклассница/одноклассник». А почему нет? Если «девчачья литература» прошлых лет может между прочим сообщить девчонке, что макароны не стоит заливать холодной водой, если готовишь еду, а не клейстер, то почему не дать элементарных сведений о технике «взрослого» поцелуя? Неужели это менее важно, чем макароны? Я уж не говорю об установках «хорошо учиться», «пионер — всем пример» и т.п. Смешная ситуация не так давно произошла на одном из российских книжных интернет-форумов. Обсуждали тексты, вошедшие в учебники английского языка. Всплеск праведного возмущения педагогов вызвали отрывки из книги (автор, кстати, лауреат премии Андерсена) о переживаниях влюбленной девочки-подростка. Во фрагменте, рекомендованном для чтения в курсе английского языка, записной школьный красавец пытается соблазнить влюбленную в него героиню, которая, как уже понятно, не пользуется у противоположного пола ни малейшей популярностью. Внешность далекая от фотомодельной, простенькие трусики в цветочек и т.п. В общем, ничем не примечательная 14-летняя девочка. Такая же простенькая сюжетная линия, как и в усредненном женском романе. Не упущены некоторые подробности первого в жизни героини соблазнения, первого телесного контакта (гораздо, гораздо более целомудренно, чем в усредненном женском романе). Вместо легкой победы молодой человек получает от ворот поворот, за чем следуют его насмешки и ее горькие переживания, каковым и посвящено максимальное количество строк — как в повести, так и в учебнике. Тоже мне, коллизия, вздыхает умудренный жизнью читатель. Но она, как и следует тому быть, вызывает горячий отклик в душе подрастающего поколения. И равносильное сопротивление педагогов: как можно обсуждать подобные вещи с детьми? Даже на английском. Пускай сначала макароны варить научатся...

Если внимательно посмотреть «негламурную» литературу для девочек, преобладавшую на полках советских районных библиотек — как «нашу», так и переводную, — легко убедиться в том, что основное чувство, которое она генерировала в читателе, было чувство долга. А девичий долг всем известен: вырасти в достойную женщину, мать семейства. Даль­ше — ситуативно. Хватит и того, или к матери семейства при­лагается труженица, строитель светлого будущего и т.п. Но, согласно законам жанра, любовная линия обязательна — как бы ни хотелось авторам, подстегиваемым Минпросом, сосредоточиться на макаронах. Вариатив­но, разумеется, — не обязательно с под­робным описанием цветочков на хлопковых трусиках, представших взору первой (и зачастую недостойной) любви. Это должна быть дружба. И только читатель должен сразу догадаться, что она ОСОБАЯ. Девочка еще маленькая и правильно воспитана — она пока не отличает дружбу от влюбленности. Потому что не идентифицирует полового влечения — она же ПОРЯДОЧНАЯ девушка, не так ли? Даже если имеет место поцелуй, то он совершенно целомудренный.

Времена меняются и требуют от нас того же. Кующие харак­тер книжные героини, умеющие раз­бирать и собирать «калашнико­ва» с завязанными глазами, но не имеющие представления о пре­лести поцелуя, при всей своей невинности почему-то не справлялись с воспитанием подрастающего поколения — в советской школе регулярно беременели не только «неподдающиеся» и «трудные подростки», но и отличницы «из хороших семей». Книги здесь, разумеется, ни в чем не виноваты — что-то было не так со всей воспитательной системой в целом. Но книги так или иначе эту систему отражали. По нынеш­ним книгам для девочек можно научиться классно целоваться (если убедишь партнера «делать как написано»), закрутить роман с самым крутым парнем во дворе, получить элементарные представления о контрацепции и угрозе ВИЧ-инфицирования и даже (нет, подумать только!) увериться в возможности достичь оргазма при дефлорации. Не говоря уж о том, что по дороге избавляешься от кучи комплексов — самых страшных и непри­миримых врагов современной девочки. При всей абсурдности некоторых текстов, легко при­ходишь к мысли, что все так и должно быть. Если честно, вздыхать о прежней «дев­чачьей» литературе при­ходит­ся разве что через раз. Ведь та, которая была более-менее хороша, лишь с натяжкой могла быть названа «девчачьей». А та, которая целиком и полностью подпадала под ярлык, была, увы, совсем не так хороша, как хотелось бы. Просто некоторые книжки было интереснее читать девчонкам. И зачастую совсем не потому, что в них было написано, как правильно жарить котлеты.

Для чего же зажигаются звезды современной «литературы для девочек»? Это же детские книги — значит, они обязательно несут дидактическую нагрузку. Несут, конечно. Шокинг-пинк на самом деле не шокирует мамочек, покупающих соответствующую литературу своим чадам и внушающих им, что они «принцессы». На стендах одного из украинских детских издательств рядом с прекрасной развивающей и учебной литературой — розовые обложки, украшенные Барби, всевозможными принцессами, а также болонками в банти­ках и приторными котиками. «Но зачем ЭТО?» — спрашиваю издателя. «О, вы бы знали, как это хорошо продается!» А, собст­венно, почему бы нет? Кто-то же покупает тонны розовой литературы и прочего гламура. Привыкать к вкусу розовых соплей и глянцу надо с младых ногтей. Но это не изобретение современной книжной индустрии — достаточно почитать пару книг активно переиздаваемой сегодня Лидии Чарской и сопоставить с километ­рами текстов Сестер Воробей.

Нынешняя «девчачья» литература отказывается ступать на зыбкую почву рассуждений о несовпадении «успеха» и «счастья». Тенденция противоположная — отождествить одно с другим или хотя бы вывести понятие «счастья» из смыслового поля вообще. Это закономерно. Ус­пех можно измерить, счастье — штука эфемерная. Наша все более практичная цивилизация отдает предпочтение рациональным категориям. Поэтому, если и учиться готовить, то не у мамы, не у бабушки — семейные ценности несколько устарели — и даже не у шеф-повара ресторана, обвешанного звездами Мишлен. А у Ани Лорак. И уже после того как ознакомилась с тем, «Как стать звездой» и «Как стать принцессой». Быть лучшим — нормальное стремление. Особенно для подростка, озабоченного самооценкой. Моральный императив отодвигается на поля страниц «девчачьих книг» так старательно, что становится фактически незаметным. Кстати, это привилегия именно «книг для девочек» и совершенно не касается прочих детских книг — достаточно вспомнить хоть бы и фаворита рынка «Гарри Поттера», где линия, разделяющая добро и зло, проведена до тошноты четко. Формирование строгой установки на успех — зачастую без призыва считаться со средствами — хороший старт для детей, которым жить в условиях жесткой конкуренции. Ну и ладно, что мир тем более жесток, чем более жестоки люди — не быть же из-за этого сентиментальной тряпкой (пардон, лузером) именно тебе? А что до рациональности и бессмыслицы... Ну разве в переживаниях Динки о социальной несправедливости в селе, куда она приехала на лето, больше смысла, чем в переживаниях Барби о новом платье? Ей же на бал ехать. Замуж, глядишь, выйдет, как порядочная — за принца то есть. Со смыслом все ясно. Вот та, скучная «классическая книга для девочек», над которой посмеялась и заставила нас посмеяться Астрид Линдгрен, вернулась со всеми своими недостатками — назиданиями, штампованными ситуациями, техническими подробностями и целым ворохом примитивных советов «как должна себя вести девочка». Поменялась только ценностная шкала.

А вопрос о литературных качествах по-прежнему остается открытым...