Над кем смеялся? Попытка снять «фильм» об «антисоветском Гайдае»

Выдающемуся комедиографу ХХ века Леониду Иовичу Гайдаю на днях исполнилось бы 85 лет. Его фильмы видели сотни миллионов зрителей. Но его имя, к сожалению, сегодня знают далеко не все. Я имею в виду не тех, кто интересуется искусством кино, а обычного, рядового зрителя. Неоднократно, когда заводил разговор о творчестве Гайдая, сталкивался с непониманием: «А кто это?» Напоминал: «Вы смотрели фильмы «Пес Барбос и необычный кросс», «Операция «Ы», «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «Иван Васильевич меняет профессию»? — «Видел, и неоднократно! Неужели все эти фильмы снял один режиссер?!. Да не может быть!.. » — «Да, и «Не может быть! » — тоже его фильм. А еще были «Самогонщики», «Вождь краснокожих», «Двенадцать стульев»...

Первая комедия Гайдая «Же­них с того света» вышла полвека назад — в 1958 году. Последняя — «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди» — в 1992-м. Умер мастер кино 19 ноября 1993 года. За 37 лет творчества он снял 18 фильмов, в том числе 16 комедий. И хотя некоторым из них уже более 30—40 лет, они до сих пор популярны и остаются частью современной культуры.

Леонид Гайдай был членом КПСС. Но язык не поворачивается назвать его кино идеологически заангажированным. В нем не найти этой примеси. Более того, выскажу, может быть, еретическое мнение: фильмы Леонида Гайдая были антисоветскими. В том смысле, что не только не укрепляли систему, а, наоборот, в определенной степени разрушали ее фундамент.

Не стану утверждать, что автор это делал сознательно или умышленно. Нет, его стихийный «антикоммунизм» был проявлением естественного протеста умного, мыслящего, талантливого, небезразличного человека против лживости и лицемерия системы.

Поэтому не следует пытаться представить режиссера в виде карикатурного «пещерного антикоммуниста», «сознательно искажающего советскую действительность» и думающего только о том, какую бы шпильку вставить в свои фильмы. Все по-другому. Гайдай пытался сделать смешное кино, используя наиразнообразнейшие приемы: эксцентрику, шутки, трюки, юмор, пародию, иронию, сатиру... И политическую также. Высмеивал то, что видел в жизни. Высмеивал ост­ро, искренне, талантливо. Талант­ливо настолько, что высмеивание «отдельных недостатков нашей жизни» приобрело выразительные черты невосприятия системы в целом.

Не согласны? Давайте пересмотрим вместе некоторые его фильмы. И, возможно, мы создадим свой «фильм» — о Гайдае «между кадрами». Хотя и искать ничего не надо. Все более чем очевидно.

* * *

Гайдай начинал с острой антибюрократической сатиры — кинофейлетона «Жених с того света», в котором Ростислав Плятт и Георгий Вицин создали яркие образы советских чиновников (Петухова С.Д. и Фикусова П.П.). (К слову, этот фильм сам режиссер считал одним из лучших.) Но смех, как известно, — дело очень серьезное. Любая власть в любой стране сатиры не любит и смеха боится, поскольку знает: если сегодня над ней смеются, то завтра захотят другую. Поэтому неудивительно, что за этот фильм Гайдай хорошо был бит критикой. Фильм сократили, переработали и пустили в прокат «вторым экраном» — чтобы как можно меньше зрителей его увидели. Стресс, который испытал тогда режиссер, был настолько сильным, что он даже зарекся снимать комедии. К счастью, этого не случилось, но в дальнейшем ему приходилось быть очень осторожным в выборе объектов для смеха. И несмотря на это, в его фильмах появляются яркие сатирические образы представителей, скажем так, руководящих кадров: прораб Пал Степаныч (которого сыграл М.Пуговкин) в новелле «На­парник» и директор базы Пе­тухов С.Д. (В.Владиславский) в «Операции «Ы», управдом Варвара Сергеевна Плющ (Н.Мордюкова) в фильме «Бриллиантовая рука», а также представитель общественности Иван Васильевич Бунша (Ю.Яковлев) в «Иване Васильевиче...» Есть даже руководитель районного масштаба — заведующий Райкомхозом тов. Саахов Б.Г. (В.Этуш) в «Кавказской пленнице». Помните их?

Вспомним и другие хлесткие и острые жемчужины гайдаевского юмора: «Так ведь кражи не будет. Все уже украдено до нас», «Где этот чертов инвалид? — Не шуми, я инвалид!» («Операция «Ы»); «Студентка, комсомолка, спортсменка, наконец, она просто — красавица», «И бесплатная путевка — в Сибирь» («Кавказская пленница»); «Куй железо, не отходя от кассы», «Руссо туристо — облико морале», «Управдом — друг человека», «Наши люди в булочную на такси не ездят» («Бриллиантовая рука») ; «Граждане, храните деньги в сберегательной кассе. Если, конечно, они у вас есть», «Нам, царям, за вредность надо молоко бесплатно давать», «Все, все, шо нажил непосильным трудом, все же погибло! Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных, куртка зам­шевая... Три… Куртки». («Иван Васильевич…»)...

Можно привести и другие примеры политической сатиры в фильмах Гайдая, но я хотел бы обратить внимание не только на то, над кем смеется режиссер, но и на то, как он это делает.

Помните? «В то время, когда наши космические корабли бороздят просторы Вселенной...» Вам эта речь ничего не напоминает?.. Так над чем мы смеемся на самом деле? Над советским строителем — производителем работ? Но к строительству наш смех не имеет никакого отношения. Мы смеемся над речью, состоящей из сплошных штампов передовиц газеты «Правда», и над тем, кто ее произносит. Не кажется ли вам, что этот «прораб» в исполнении М.Пуговкина — гениальная пародия на типичного советского парторга: болтуна, лентяя и демагога, а его «лекция» — блестящая сатира на советскую лживую пропаганду, эффективность которой также очевидна: «Ну, ладно, давай бухти мне, как космические корабли бороздят... Большой театр» (Верзила).

А сцена в «Бриллиантовой руке», когда Лелик (А.Папанов), прощаясь с Гешей (А.Миронов), трижды целует его «взасос», не напоминает вам карикатуру на поцелуи между государственными деятелями, которые, с легкой руки Л.Брежнева, стали обязательным элементом официальных встреч?

Характерно, что Гайдай довольно часто принуждает свои героев говорить лозунгами, цитатами, пропагандистскими штампами.

Вспомните: «Народ хочет разобраться, что к чему. — Это естественно. — Законно. — Дело для нас новое, неосвоенное. — Точно, неосвоенное» («Операция «Ы»)

«Вы не оправдали оказанного вам высокого доверия. — Невозмож­но работать. — Вы даете нереальные планы. — Это, как его... волюнтаризм. — У моем доме — не выражаться!» («Кавказская пленница»).

Когда Бывалый (Е.Моргунов) должен «для конспирации» бить по рылу своего коллегу Балбеса (Ю.Никулин), он еще и демонстрирует при этом «праведный гнев»: «У, проклятый! Расхититель социалистической собственности!»

Верзила (А.Смирнов), оказавшийся перед реальностью наказания, резко меняет свой тон: «...Шу­рик, Шурик, вы комсомолец? — Да. — Это же не наш метод. Где гуманизм? Где человек человеку?.. Поймите, Шурик, в то время, когда космические корабли, как вы знаете, бороздят...»

Если послушать управдома Варвару Сергеевну, то это просто воплощенная нравственность и праведность: «Сами знаете, общественное дело прежде всего»; «А что делать? Пьянству — бой!»; «После возвращения «оттуда» ваш муж стал другим. Тлетворное влияние Запада!..»

Внимательный «представитель общественности» Иван Васильевич, который постоянно следит за порядком в «доме высокой культуры быта» и за своими соседями, так и сыплет «правильными» словами, свидетельствующими о его «высоком гражданском сознании» и «активной жизненной позиции»:

«Вы своими разводами резко снижаете наши показатели. От лица общественности я прошу вас повременить с разводом до конца квартала»; «Я вас прошу: заявите, заявите, а то мы сами заявим»; «Уйти в прошлое? Такие опыты нужно делать только с разрешения соответствующих органов»; «Одумайтесь, товарищ Тимофеев, прежде чем, понимаете ли, увидеть древнюю Москву без санкции соответствующих органов»; «Имейте в виду, мы будем жаловаться на вас в соответствующие инстанции».

Язык «товарища Саахова» — сплошной набор цитат из газет и выступлений на партсобраниях: «Вы сюда приехали, чтобы записывать сказки, понимаете ли, а мы здесь работаем, чтобы сказку сделать былью, понимаете ли...»; «Да, плохо мы еще воспитываем нашу молодежь. Очень плохо. Удивительно несерьезное отношение к браку»; «Большое спасибо за сигнал. На этом отдельном отрицательном примере мы мобилизуем общественность, поднимем массы...»; «Это наш гость. Важно вылечить, важно вернуть обществу полноценного человека, да. Торопиться не надо»; «Аполитично рассуждаешь, аполитично рассуждаешь. Клянусь честным словом. Не понимаешь политической ситуации...»

Когда «запахло жареным», он поет уже другие арии, но из той же оперы:

«Я требую, чтобы меня судили по нашим, советским законам!.. Клянусь, я больше не буду. Позвольте мне пойти в прокуратуру. Ну разрешите мне сдаться властям».

И хотя в финале он оказывается на скамье подсудимых, у нас нет сомнений в его дальнейшей судьбе. «Гражданин судья, а он не может сесть!» — у этой фразы два значения: одно, прямое и явное, — не может, поскольку соль, а также другое, скрытое — такая «птица» не может «сесть», не тот калибр. (Вообще, товарищ Саахов — интересный персонаж. Присмотритесь к нему внимательнее. Его внешний вид, одежда, поведение, манеры, характерный акцент никого не напоминают? Напоминают! Так разве это не «антисоветчина»?)

Разительное несоответствие между «правильными» словами и неправедными делами вызывает смех зрителя и является классическим комедийным приемом, позволяющим более объемно представить образ, показать его настоящую сущность.

* * *

Но далее начинается самое интересное. Зритель незаметно для себя начинает смеяться не только над комедийными персонажами, которые говорят «правильные слова», но и над этими «правильными словами». Смеясь над Прорабом или товарищем Сааховым, мы заодно смеемся и над теми словесными штампами, которыми они пользуются.

Более того — возникает иное качество: партийные лозунги и пропагандистские штампы становятся неотъемлемой частью образов лжецов, тунеядцев, лицемеров, демагогов, доносчиков, преступников. И таким образом вся коммунистическая идеология становится объектом политической сатиры.

Гайдай вырабатывает у зрителя условный рефлекс на коммунистическую пропаганду. Объектом нашего смеха становятся штампы советской журналистики: «...Тема лекции: «Нью-Йорк — город контрастов». — А я не был в Нью-Йорке. — А где же вы были? — Я был в Стамбуле, в Марселе. — Пожалуйста, «Стамбул — город контрастов». Какая разница?» (Действительно, какая разница? О каком бы заграничном городе ни писала советская пресса, он всегда был «городом контрастов».) Мы смеемся над «оригинальным» использованием Гешей и Леликом пионерского лозунга: «Клиент дозревает. Будь готов! — Усигда готов! Идиот!» И даже над трафаретными выражениями советской критики: «Ты жизнь видишь только из окна моего персонального автомобиля, клянусь честным словом» (товарищ Саахов).

А потом, когда человек читает газету, слушает радио, смотрит телевизор и в который уже раз наталкивается на эти пропагандистские штампы, он вспоминает, как они прозвучали в любимом фильме, и... все — «правильные» слова вызывают улыбку.

(По собственному опыту: когда приходилось слышать «с высоких трибун» слова о том, что «человек человеку — друг, товарищ и брат», «основной принцип социализма: кто не работает, тот не ест», — вспоминался «напарник» из «Операции «Ы». А когда говорили о моральном облике строителя коммунизма, это тоже «почему-то» вызывало улыбку, потому что в памяти всплывало: «Руссо туристо! Облико морале! Ферштейн?»)

После фильмов Гайдая залосненные штампы и клише советской пропаганды приобретали противоположное качество — они уже никого не убеждали, а, наоборот, вызывали смех. Люди воспринимали с улыбкой и эти слова, и тех, кто их говорил.

Так разве это не антисоветчина? Вынудить явно не положительных героев разговаривать штампами советской пропаганды и коммунистическими лозунгами, разоблачив таким образом их лицемерную сущность, — разве это не антисоветчина?

Характерно, что положительные герои фильмов Гайдая не говорят банальных истин, к тому же они больше люди дела, нежели слова. Они могут говорить смешные слова, но среди них нет идеологических штампов.

* * *

В 70-е годы в СССР происходит «закручивание гаек», усиливается давление цензуры. Даже классический «Ревизор» Н.Гоголя уже воспринимается как антисоветчина — фильм «Инкогнито из Петербурга» был подвергнут жесткой критике, сильно порезан ножницами редакторов (даже гоголевские слова «Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива» выбросили).

В эти годы Л.Гайдай отходит от современных тем и ставит экранизации. Но обратите внимание, кого именно экранизировал Гайдай. Запрещенных при Сталине авторов: «белогвардейца» М.Булгакова, «пошляка и подонка литературы» М.Зощенко (как его назвали в постановлении ЦК ВКП(б) 1946 г.
«О журналах «Звезда» и «Ленинград»), И.Ильфа и Е.Петрова их роман — «Двенадцать стульев» А.Фадеев в 1948 году назвал «книгой пасквильной и клеветнической». (Кстати, повесть Майю Лассила «За спичками» стала известна в СССР благодаря переводу М.Зощенко). Не буду утверждать, что Гайдай делал это преднамеренно, но такой выбор не был случайностью.

Если говорить о кино 70—
80-х годов в целом, то уровень критичности в нем значительно ниже. Но, несмотря на то, что работы Гайдая тех лет стали менее «антисоветскими», они не стали больше «советскими». Л.Гайдай так и не «поцеловал пантофлю папе» и не стал делать «идейно правильные фильмы».

* * *

При М.Горбачеве Л.Гайдай снял еще две комедии: «Частный детектив, или Операция «Кооперация», «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди», в которых мы, как и раньше, видим острую сатиру. Но это были уже другие времена, когда критика стала разрешенной и даже модной: можно было подвергать критике и «священных коров». Поэтому мы не будем анализировать эти фильмы, а вернемся к кинокартинам 60—70-х годов, когда комедия была еще делом опасным.

Спросят: неужели власть была настолько глупой, что ничего не видела, не понимала — и не запрещала, а, наоборот, награждала? («Бриллиантовая рука» получила в 1970 г. Государственную премию РСФСР.) И видела, и понимала. Л.Гайдая постоянно критиковали, его фильмы резали (о «Женихе с того света» и «Инкогнито из Петербурга» мы уже вспоминали). Многое вырезали и в других фильмах. Так, в «Бриллиантовой руке» реплика «Как говорит наш дорогой шеф, в нашем деле главное — этот самый, реализьм» сначала была несколько иного вида: «...этот самый, социалистический реализьм». Слово «социалистический» пришлось выбросить. И обрезанная фраза стала абсолютно пресной. В «Кавказской пленнице» из фразы «Да здравствует наш советский суд, самый гуманный суд в мире!» изъяли слово «советский». (Правда, и без него фраза звучит убийственно.) В «Иване Васильевиче...» «царь Бунша» возмущался: «Что за репертуар у вас? Соберите завтра творческую интеллигенцию. Я вами займусь». Это тоже пришлось выбросить.

Некоторые фильмы вышли в прокат только благодаря тому, что их сперва показали Леониду Брежневу, который тогда еще не был «нашим дорогим Леонидом Ильичом». Он тоже смеялся. Но не потому, что чего-то не понимал или чего-то не видел. Мне кажется, в то время «верхи» уже и сами не верили в свои сказки.

Фильмы Гайдая, которые пересматривали сотни миллионов зрителей, в простой и убедительной форме доносили: все эти красивые слова, которые они ежедневно слышат, — фальшь и обман, а те, кто их говорит, — лицемеры и демагоги.