ИРИС ДЫМНЫЙ

Еще сто лет назад - да меньше, полвека - художник бывал донельзя пристыжен, если его уличали в наследовании фотоснимку. «Фотография-лубок» - это уничижительное уравнение составил не консерватор, а один из самых ярких критиков модерна начала XX в. И это оказалось ошибкой. Дега, ни разу не подумав о фотоаппарате, так «накроил» фрагменты действительности, что все последующее фотоискусство - у него в подмастерьях. Дело не в инструменте - в мастере. «Великая слайдовая революция» американских гиперреалистов 1968 г., на первый взгляд поставив вопрос с ног на голову, на самом деле вернула все на свои места. Отныне художник волен «командовать парадом».

Что в руке у художницы - кисть или стрекочущая автоматическая фотокамера? Плодовитость необыкновенная - чуть не сотня больших листов за год, - и это в манере, требующей китайского усердия, и ни одного, похожего на другой. При том, что круг мотивов замкнут: весеннее цветение, «Цветы», «Деревья», «Икебана», Ботанический сад, Коктебель Волошина, техасская осень. «Месяцеслов Анны Иноземцевой» - следовало бы назвать выставку. Университет, университетский парк и университетская библиотека, растреллиево чудо - Андреевская церковь и «новодел» К.Маевского - Мариинский дворец, София и Лавра - верхняя и нижняя: Ковнировский корпус. Музей книгопечатания - киевское барокко в голубоватом играющем кружеве древесных ветвей, церкви Дальних пещер в упорядоченных линиях ландшафтного парка, собор Ионовского монастыря - все это в розовеющем инее или в розовых облаках цветущей магнолии; Выдубичи сверху, с холмов в перспективе торжествующего цветенья сиреней. И ни одного вида, где бы не было кружева ветвей или мощных изгибов могучих деревьев-великанов, будь это наш обычный клен, «танцующий» белый тополь, каштан или чудовищный, как баобаб, столетний платан. Ну и, конечно же, «снова цветут каштаны». Часто бываете в киевском Ботаническом саду? А знали, что там цветет и персиковый сад?

В этом годовом круговороте - стоп-кадр: громадные мясистые орхидеи, вываливающиеся из рамы, а в углу, не сразу видишь, какое счастье - ирисы! Гиацинты, пышноцветные пионы, желтые тюльпаны - цветы счастья. Оранжерея. Под открытым небом. Не за морями - у нас. Еще орхидеи, ирисы-посвящение... Ван Гог помянут тут всуе, он писал совсем другое, элегантность ему была недоступна. Зато чрезвычайно к месту - А.Блок: «Ирис дымный, ирис нежный».

Архитектурное образование, вообще говоря, губительно для пейзажиста; природа «на планшете» мертвеет, превращается в макет. Но, с другой стороны, привычка к конструкции, отличающая взгляд такого художника от взгляда обыкновенного зрителя, помогает «выкроить из природного мотива удачный кадр, организовать линии, «напрячь структуру». Казалось бы, природа сама подскажет сюжет; однако эти «весенние узоры», «осенние мозаики», «витражи», «праздничный наряд» листвы нужно уметь взять в рамку, выхватить удачный кадр.

Именно эти «цветочные конструкции» сразу же являют первейший образец художницы. Не требуется и удостоверяющих это иероглифов. «Праздник любования цветущей магнолией» - в райском цветении, на траве «японцы» - киевляне в Ботаническом саду, одна из «японок» рисует.

На манер японской классической гравюры, асимметрично, строится любая из композиций. Но другой прием, столь частый и в «Цветах», и в пейзажах («Белые обрывы», «После дождя. Коктебель», те же «Магнолии» и проч.) - декоративный композиционный «завиток» (вроде округлости палитры) придуман не японцами, а стилизаторами модерна начала века; еще один достойнейший образец!

Может быть, чересчур часты «фонарики»: «Чудесная яблоня», «Будто фонарики», «Колибри», «Яркое пламя пионов»; природа «включает освещение» иначе.

Мы ничего не забываем,

И хорошо знакомы нам

В овраге улица кривая

И колокольни по холмам.

Н.Ушаков

Колокольню заметить не диво; а вот «улочки кривые»... Этого у нашей художницы нет. Даже пустырь декоративен, как оранжерея.

Выставку сопровождает множество цитат из любимых художницей поэтов; совершенно верно! Ван Вэй, Басё и сонм прочих дальневосточных художников были поэтами, и любой, им подражающий, уже не мыслит картины без слова (и наоборот). А.Блок, Н.Ушаков, как сказано, Рыльский, Вс.Рождественский, Гете, Маршак, Волошин, С.Крутиков... Заболоцкий только, его трагическая «непонятная красота» природы здесь ни при чем; здесь только праздник, здесь все просто и знакомо; если вы любите Киев, если не пропустили ни одной поездки «на сирень» в Ботсад - эти картины для вас.

Отрадно и следующее. Немалое дело - верность традиции, хотя бы и собственной. В наступившую эпоху повальной набожности киевские купола на этих листах - «чистая архитектура», а не «торжество диалектического идеализма».

«Зеркальных утр лучистые кристаллы», таинственно-печальный зубчатый венец горных скатов, серых и синих, проникнутых воздухом далей, крылатый взмах холмов, пряха волокнистых облаков, груды валунов, загадочных и хмурых - «Посвящения Волошину». Коктебельские ландшафты художницы, да простится нам «кощунство», живее образца. Металлическая, если не мертвенная застылость волошинских крымских видов, столь восхищающая его пламенных поклонников, - это автографы поэта, а не живописца по крови.

В утешение можно сказать, что «киммерийская» тема, «чернь и киноварь», пятна позолоты, «лики стертые неведомых икон» коктебельского пейзажа не дались никому из творцов кисти. Но ведь еще есть время - еще «розовой жемчужиною день лежит в оправе синего залива».

Кончилась эра угнетения, творческий художник может разъезжать, куда вздумается, и вот - «Техасская осень». И что же, экзотика? Ничуть не бывало, те же скромные мотивы, пейзаж без вычуры, дубы - почти как наши, погуляйте по Конче Заспе, ну, не такие кряжистые; разве что изгородь из строганых жердей. Да точность линий стандартных домиков в зелени - подчеркнутая карандашом профессионального архитектора. Единственный «исторический мотив» - «Сан-Антонио. Аламо»: провинциальный колониальный полудворец-полуказемат колонны у входа, как пушки, дух захолустья и воспоминания о первых шагах «цивилизации». А пейзажи - на сизом небе вспышка огромного клена, лошади за изгородью; читаешь название «Знакомство» - и сразу «кинонаезд»: новая знакомая глядит на нас, сейчас шевельнет ушами, взмахнет белой гривой.

Когда же художница берется за праздничный американский вид («Рождество в Сан-Антонио»), не может удержаться от иронической усмешки над невыносимой мишурностью этого золоченого ландшафта.

Некое дополнение к этой иронической теме - голубо- и кареглазые детские портретики: издевательство над массовым вкусом, может быть, чрезмерное. Сейчас, в пору тотальной рекламной штамповки, если публике понравится такой «традиционализм» - со временем понравится и серовский «Мика Морозов», Сикстина, Рубенсова «Камеристка», кстати, тоже «вырезанные» фрагментами.

Так что же: безразлично, кисть или «Полароид»? Фотообъектив не в силах сделать природу, как сказал кто-то из выступавших на вернисаже, «лучше, чем она на самом деле».

Что сказать в заключение? Луговой ирис все же краше садового, оранжерейного. «Японская простота» здесь не достигнута: все сверхъярко, перенасыщенное перенасыщено если не цветом, то композиционным изыском. Природа - не икебана и не праздник non stop. «Время года», когда на улицу не тянет, пропущено. Но таков, впрочем, темперамент художницы. А до «осеннего дыма», кажется, очень далеко!