Эксплуататор Тарантино

В кинотеатрах страны заметным зрительским спросом пользуется фильм "Джанго освобожденный" от киногуру мирового кино Квентина Тарантино. Бешеный галоп этого режиссера по кинематографическому наследию - известная примета его творчества. Вот и от "Джанго" неискушенные зрители в восторге, не зная что откуда. А прожженные киноманы, очевидно, ожидавшие переоценки жанра вестерна (да еще и в таких умелых руках мастера), немного взгрустнули. Последний фильм Квентина Тарантино окончательно подтверждает: его кинематограф не авторский, как многие ошибочно полагали, а эксплуатационный, продолжающий воспроизводить в знакомых формах мир кинопристрастий Квентина.

Термин "эксплуатация" появился в кино в 60-70-х с развитием малобюджетных жанровых фильмов, чья реклама порой превосходила достоинства самих фильмов. (Не случайно в западной прессе уже успели язвительно заметить: "Тарантино больше не снимает фильмы. Он снимает трейлеры".) К этому периоду относится и такой феномен, как спагетти-вестерн - успешная имитация итальянцами поэтики Дикого Запада. В коммерческом смысле успешная настолько, что позволяла европейцам приглашать на главные роли голливудских звезд или, как в случае со знаменитым "Джанго", зажигать собственных. Именно этот вестерн образца 1966 г. о человеке из ниоткуда, с печатью фатализма на лице и верным спутником - гробом на веревке - принес международную славу Франко Неро, а спагетти-вестерну в целом - нового супергероя. Растиражированный в нескольких сиквелах, Джанго, как видим, дожил до сегодняшнего дня. Тарантино не погнушался ни заглавной песней из фильма Серджио Корбуччи, ни постаревшим Франко Неро, который с той же обреченностью на лице отыгрывает свое камео - знакомство с реинкарнацией персонажа.

- Как зовут тебя, ниггер?

- Джанго.

Ну а как же еще?!

Эксплуатация "черных" - еще одна страница кино 70-х, с которой Тарантино не просто знаком, а с оглядкой на "Джеки Браун" совершенно очевидна его влюбленность в так называемый blaxploitation - криминальные экшны, населенные исключительно афроамериканцами. Почему бы Джанго наконец не стать чернокожим? Если в тотальной антикурительной кампании (докатившейся, как видим, и до наших холодов), американцам понадобился сериал "MadMan", где курение не только позволено, но и эстетизированно, то как избежать соблазна в западном политкорректном тоталитаризме выговориться одним словом - ниггер! И чтобы развязать себе руки, Тарантино заменяет традиционный притчевый тон вестерна (особенно спагетти-вестерна) на общественно-политический, обличающий рабство. И дальше жанр начинает отчаянно сражаться с сюжетом за пальму первенства.

Освобожденный где-то на юге Америки, среди хлопковых плантаций и строящихся железных дорог, негр Джанго идет в напарники к своему спасителю доктору Шульцу - немцу, дантисту по профессии, охотнику за головами по призванию. Вчера чья-то собственность, а сегодня вольный человек с хорошей профессией - "убивать белых за деньги" - Джанго собрался подзаработать деньжат, чтобы выкупить жену. Тоже рабыню. Но по версии просвещенного европейца, не хуже убийцы Билла умеющего рассказывать при свете костра легенды, существо это - мифологическое. Ибо назвали ее по прихоти хозяев-немцев Брунгильдой. Все эти Нибелунги Тарантино, конечно, для сдержанного смеха интеллектуалов, а единственная по сути героиня - для гламурных кадров в желтом платье в хлопковых полях. Однако она - главный движущий мотив "Джанго".

Плененный такой экстравагантной идеей, как коктейль авантюрного кино с гражданским пафосом, Тарантино зависает где-то посредине - в давно отработанной технике. Коллажирование и извлечение смыслов из несопоставимых вещей. Ковбои и рабство, немецкая мифология Нибелунгов и образцовый киномелодизм Морриконе. Последний, впрочем, был радикальнее и ярче использован и в "Бесславных ублюдках", и в том же "Убить Билла" (да и саму эту двухсерийную сагу о мести, одном из главных постулатов вестерна, можно с большим успехом внести в жанровый реестр), а из вестерна в вестерн - какое-то масло масляное. Но такова киношная семплоделика Тарантино: из знакомого набора складывать новые картины. У него все еще хорошо получаются фирменные "диалоги идиотов" (сцена, где Ку-Клукс-Клан обсуждает халтурно вырезанные балаклавы, едва ли не лучшая в фильме) и речистые расстрелы (сначала веская фраза, а потом пуля в лоб). А вот встречи киногероев во времени, такие как "Джанго meet Джанго" перестали получаться совсем.

Кажется, что и со своими персонажами автор не очень определился… Кто ему дорог в первую голову - сыгранный любимым современным актером Кристофером Вальцем доктор Шульц? Фактурный, хоть и немного клоунский, раб Джанго? Все-таки главный герой… но больше похож на истукана. Или сногсшибательный плантатор Кэлвин Кэнди с лукавым прищуром мистера Лео ди Каприо? Эта классически выписанная по заветам Серджио Леоне троица "хороший, плохой, злой" могла бы стать вторым после Ку-Клукс-Клана достоинством фильма. Если где и теплится аллюзия на спагетти-вестерн, то именно в схеме, придуманной Леоне. Но Тарантино вводит в игру еще и "подлого". И "ангельские глазки" Ди Каприо тускнеют на фоне сверкающих белков Сэмуэля Л.Джексона, преобразившегося в старика дворецкого. Преображение, к слову, такое, что оскаровских академиков нужно срочно тестировать на профпригодность. Все-таки у "актера второго плана" Кристофера Вальца есть уже "Оскар" за "Бесславных ублюдков". Да и со "вторым планом" в его случае я бы даже очень поспорила. Все-таки Леоне не раз доказал, что в его конструкции "злой" - каким бы циничным бандюгой не был - всегда будет в стане "хорошего". Этот персонаж - дополнительный набор красок для положительного героя, обаянием, эксцентричностью и драматизмом характера затмевающего подчас главного истукана.

Красив, но мертворожден герой Клинта Иствуда в "Хорошем, плохом, злом", жизнь фильма - проходимец Туко. Монументален супермен Чарльза Бронсона, мстящий "однажды на Диком Западе", но человечность и мудрость он черпает у благородного бандита Шайена: его представлением о счастье заканчивается фильм. Не удивительно, что самое пристальное внимание и ласковый режиссерский взгляд в "Джанго освобожденном" дарованы этому немецкому богу из машины с бутафорским зубом на крыше. Жаль, что Тарантино все-таки расправился с ним. Обаяние оборвалось на фразе "Я не сдержался". Не только на этом, не только…