Несколько месяцев назад издательство «Критика» опубликовало толстенную желтого цвета книженцию. Возможно, и состоялась бы эта увесистая книга в качестве очередного релиза едва ли не лучшего, по моему мнению, украинского издательства, если бы не то, что, собственно, стало предметом издательского интереса. «Сумасшедший» желтый цвет обложки обещал что-то очень увлекающее, а дурновато-стебное название «Вибгане» по центру вполне соответствовало имени и фамилии Того, кто все это за долгие годы брежневской стагнации, лигачевского «сухого закона», горбачевской перестройки и клинтоновской восьмилетки настрочил.
Владимир Диброва — это не просто имя известного украинского прозаика, драматурга, преподавателя английского языка и эмигранта-гарвардца. Это целая эпоха, пропитанная мочой и вином киевской подворотни, это символ непокорности украинского духа и тела перед украинской и, шире, советской реальностью. Это совершенно, казалось бы, не моя эпоха — человека, который почти вдвое моложе этого бурного, но такого невидимого поколения. Первые жесткие урбанисты и последовательные антисоветчики по своей сути, по сути своих, как учили на уроках украинской литературы в советских школах, жизни и творчества. Жолдак (не Андрей — Богдан), Лесь Подервянский, Юрко Позаяк (этот значительно моложе, но ведь дух, господа, дух!) и непременно Диброва. «Мистер Диброва» там, за океаном, а здесь, в Украине, за глаза и прямо в глаза друзья и знакомые называют его нежно «Дибрык». Тут вам и «добро», и «вибрик», и «бриколаж», и масса других, не таких уж и доступных смыслов. Проговариваю мысленно «Диброва» — и в воображении появляется серия картинок, чувств, мыслей. Слишком вместительное имя, чтобы можно было его целиком проглотить. Но первая, неумолимая и перманентная, ассоциация — это киевское жаркое лето с образами-образками советского и постсоветского Киева: Сенной рынок, площадь Победы, «стекляшка» на Майдане, стены красного корпуса КГУ и, разумеется, Подол. Куда же без Подола?!
Его тексты — это самоотверженное, но тихое («междустрочное») практикование инакомыслия. Фантазия «Пельце» — житие человека с чудной фамилией; абсурдогаллюцинация «Звіздонавти» — квинтэссенция духовной истории советской эпохи, гениальное изображение ее внутреннего наполнения; «Пісні «Бітлз» — тихое, чисто буддистское бегство от реальности в интимный мир любимой группы... Именно в «Піснях «Бітлз» — весь Диброва. Если бы он больше ничего не написал, то этого текста ему вполне хватило бы, чтобы войти в сонм небожителей соврукрлита. Еще одна попытка спасения хрупкой украинской души от мира. Куда убегал Сковорода, туда убегает и герой-битломан Дибровы. С тем отличием, что способ и место бегства кардинально разные. Но куда деться испоконвечной украинской духовной мудрости? К счастью, с самой украинской душой за эти два с лишним века ничего не случилось. Разве что стала она более впечатлительной и беззащитной. И спасается теперь иронией, сарказмом и смехом — то вполне реалистичным, то каким-то потусторонним. К сожалению, и мир, по сути, ни капельки не изменился. Разве что больше в нем стало тупости и злости, осталось в нем мало Бога, которого находишь разве что в песнях «ливерпульской четверки»...
Каких-то пять лет назад я брал у Дибровы интервью для одного культурологического журнала. Для меня он оставался нематериальным существом и невероятно обожаемым студентами тогда еще УКМА, но, к сожалению, бывшим, преподавателем английского языка. Он живо, даже иногда жестко, критиковал «с понтом барокковость» украинской литературы, ее «ювенильность» и «паралитературность». Он призывал вернуться к истокам, к бурным 1920-м годам. Он меня раздражал своим всеведением и непризнанием кумиров. Он был небритым и каким-то нервно-порывистым. Одним словом, Диброва.
«Иной» Диброва — зрелый и весьма циничный. Диброва «Збіговиськ», изданных за три года до «Вибганого» той же «Критикой», — более реалистичный и менее галлюциногенный. Одновременно с «Вибганим» вышел «Четверг» Издрыка под многозначительным названием «Проект Діброва». Да, украинский писатель — это всегда больше, чем просто писатель. Это жизненный проект, дао, путь, экзистенциальный кандмаксимум со всеми последствиями, со всем мусором эпохи, со всей «тупостью, скукой, безысходностью». Диброва постепенно начинает занимать свое место в каноне украинской литературы. Его активно читают коллеги-писатели, о его жизни и творчестве студентки Могилянки пишут курсовые и дипломные работы, формулируются уже и темы кандидатских диссертаций, а в скором времени, возможно, он попадет в «Историю украинской литературы». Но это уже будет совершенно иная история.