ЗАПРЕТНЫЕ БУДНИ ИРИНЫ КАРПИНОС?

Я часто задаю себе вопрос: куда исчезли женщины? Судя по литературе и воспоминаниям собственного детства и юности, когда-то существовало множество типов и подвидов этого загадочного творенья природы -Женщины. Может, и вы припоминаете: корицей пропахшая домашняя хозяйка, старая дама в соломенной шляпке, мрачно-прекрасная диссидентка в черном свитере, ветреная офицерская жена в светлых кудряшках, - да где же они все?! А куда, спрашивается, подевались мужчины, которых так волновала пресловутая тайна женственности? Может быть, эпоха распада империи и наше барственное проживание среди философских бесед и возлияний и породили романтику моего поколения. И, увы, как «вешние воды», сошла на нет эта куцая романтика, лишь только в воздухе запахло деньгами... Прекрасные дамы из восьмидесятых завистливо провожают глазами лакированные мордочки валютных близняшек, хроническое безденежье погасило былую интеллигентскую говорливость - и кому теперь интересна эта самая женственность? Но душа женщины никуда не исчезла, не растворилась в ежедневности. И примером тому - автор и исполнитель своих песен, поэт и журналист Ирина Карпинос.

«Ирина, неужели у тебя бывает состояние, когда ты ощущаешь себя дурочкой?» - спрашиваю я у своей подруги. Тот, кто знает Ирины песни, поймет меня правильно. Есть у нее такая песенка «про дурочку, ту, что из переулочка». Еще в Литературном институте меня удивила эта песня в ее репертуаре. Как это такая уверенная, яркая киевлянка сравнивает себя с городской дурочкой... «Хороший вопрос, - смеется Ирина. - Конечно, бывает. Я вообще считаю себя этакой «обезьяной», актеры меня поймут. Каждый раз я невольно перевоплощаюсь в людей, с которыми мне приходится сталкиваться, вчувствываюсь в них до полного отождествления с собой. И когда я вижу городских нищих, юродивых, я очень реально представляю себя на их месте. От сумы да от тюрьмы, знаешь...»

- Ирина, что означает для тебя романтизм? (Я надеюсь услышать что-нибудь о Паустовском или Грине. Но вместо этого выслушиваю экспрессивный монолог о женщинах Достоевского).

- Для меня именно в них и заключалась романтика. Мне всегда была интереснее Настасья Филипповна, чем Татьяна Ларина. Знаешь, в своей очередной новой жизни, беря интервью у ярких талантливых личностей, я придумала такой термин: романтическая журналистика. Это то, чем я сейчас занимаюсь, - романтизирую образы людей искусства.

- Ирина, а почему именно такой выбор имен в твоих стихах-монологах из книги «Круговорот»? Каэтана, Ариадна, Сапфо, Русалочка, боярыня Морозова, булгаковская Маргарита?

- Вообще-то эти поэтические монологи виделись мне как театр песни, в котором я, автор и исполнитель, должна была петь от лица своих героинь. Я тебе уже говорила о страсти к перевоплощениям. Мне бы хотелось, чтобы мужчины видели во мне на сцене Каэтану. А в жизненных ситуациях я бывала часто Русалочкой, иногда Маргаритой и редко -Каэтаной.

- Ирина, в твоей первой книге стихов меня остановило и как-то тронуло посвящение памяти бабушки Симы. Расскажи немного о ней.

- О жизни моей бабушки можно написать целый роман. Во время гитлеровской оккупации она спасла себя и трех своих детей благодаря мужеству и интуиции. Перед приходом немцев она закопала документы, крестилась сама и крестила детей. Бабушка была еврейкой и женой комиссара, ее с детьми должны были расстрелять в первую очередь, но она нарушила немецкий приказ и, как овечка, на заклание не пошла, а сестра деда пошла и ее расстреляли. Дед погиб под Москвой в 41-м, и бабушка осталась верна его памяти до конца жизни. А петь я научилась от нее. Сколько я себя помню, она пела всегда, и репертуар был обширнейшим: русские, украинские, еврейские народные песни, романсы, все песни из фильмов Любови Орловой, Вертинский, Утесов, комсомольские песни... Она всю жизнь была неистовой комсомолкой и страстно любила русскую классическую литературу. И детей назвала парадоксально: маму - в честь Ларисы Рейснер, дядю - в честь Пушкина и тетю - в честь «Светланы» Жуковского.

... Я спрашиваю, похожа ли сама Ирина на бабушку. Она отвечает, что не совсем. А мне почему-то кажется, что очень похожа. Эта любовь к несоединимым вещам и предметам, эта упрямая способность идти наперекор очевидным обстоятельствам. Ах, да ведь это и есть одна из основных особенностей психологического портрета Ирины Карпинос - полное отсутствие обстоятельств в ее жизни. То есть они есть, конечно. Но Ирина так яростно борется с ними, что преодолевает, и они не становятся определяющими в ее судьбе. А на первый план выходят характер и предначертание, то глубинное, что ведет человека по жизни. Она и на своих выступлениях в театре «Колесо» стоит так, будто шаманствует со своим зрителем. Пожалуй, она напоминает мне белокурого рыцаря, который безнадежно отстаивает мир у себя за спиной. Но, в отличие от символического рыцаря, Ирина - женщина живая и ехидная. Я часто недоумевала по поводу ее определения Киева: «Этот город без движенья, умирающий от жажды» - только пожив здесь, поняла Иринину правоту. Вообще некоторая киевская вялость ее угнетает. В ней самой заложено такое количество энергии, что хватило бы на несколько городов, на сотни концертов. Задав ей вопрос об авторской песне, выслушала раздраженный монолог о том, что с некоторых пор она никакого отношения к этому жанру не имеет. Наверное, так оно и есть. Песни Ирины Карпинос гораздо ближе стоят к городскому романсу, романтической балладе или эстрадному монологу. И очень хотелось бы увидеть и услышать их в исполнении автора не просто в концерте, а в настоящем представлении. С аранжировкой, профессиональным светом, костюмами и режиссурой.

Три года назад Ирина сообщила мне, что у нее появился приличный по тем временам гонорар за стихи. «Как ты думаешь, что я решила с этими деньгами сделать?» - загадочно вопросила она. Я уже понимала, что ничего правильного она с ними не сделает, но на всякий случай поинтересовалась: «Может, мебель? Или шубу?» «Нет, - сказала она. - Я поеду в Париж». Я навсегда запомнила свою легкую зависть даже не к поездке в Париж, которая, конечно, состоялась. А к той внутренней свободе, к тому присутствию женского каприза и нематериальной мечты, которые сохранили в Ирине стремление к исполнению желаний. Потом я часто рассказывала об этом знакомым, и они поражались: вот чудачка, разве так живут? Но она живет именно так. ЕЕ вторая, только что вышедшая книга стихов называется «Запретный праздник». Но живет Ирина Карпинос так, словно навсегда запретила себе будни.