«Я, МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ...»

Книга Майи Плисецкой — не о балете, хотя и о нем тоже. Это прежде всего повествование о жизни выдающейся балерины нашего времени, родившейся и прожившей всю жизнь в стране Советов. Это история борьбы — за свое искусство, за независимость и чувство собственного достоинства. Жизнь творческой личности — всегда борьба. Это — верно вдвойне, если речь идет о такой яркой индивидуальности, как Майя Плисецкая, волею судьбы оказавшейся в условиях советского режима, который зиждется на попрании человеческой личности.

Как родилась эта книга? Сначала было 11 наговоренных магнитофонных кассет. Попытки обработать эти записи профессионалами-журналистами оказались неудачными; из текста улетучивалось главное — собственное «я» автора, тон рассказчика, характер беседы с читателями, к которому она беспрестанно обращается. И тогда балерина сама взялась за перо. Отталкиваясь от своих воспоминаний и заметок, Майя Плисецкая создает летопись своей жизни.

Объемистая книга (около 500 страниц) читается взахлеб прежде всего потому, что автор — прекрасный рассказчик. Но дело еще и в том, что мы, жившие в Советском Союзе, — живые свидетели многому, о чем пишет Плисецкая, и нам до деталей знакомы и понятны «закоулки и бредовые фантазии, маскарады нашей странной, невероятной, неправдоподобной былой советской жизни».

Книга построена хронологически, в ней 49 глав — от детских лет и первых шагов в балете до блистательного завершения танцевальной карьеры.

Детство Плисецкой пришлось на начало страшного советского террора, отнявшего у нее отца (он был арестован и расстрелян в 1938 году) и разлучившего её на 4 долгих года с матерью.

Большая часть книги посвящена жизни Плисецкой в Большом театре. Едва ли надо говорить о том, чем был для многих поколение Большой театр. Мы почитали его как храм искусства, шли туда, как на праздник, с благоговением и трепетом садились в красные бархатные кресла и с волнением ожидали момента, когда взовьется золотистый занавес. Знали ли мы о том, что творилось за этим блистательным фасадом? Разумеется, мы были наслышаны об интригах и кознях, подсиживании и раздорах в труппе, о борьбе любыми средствами за поездки за границу; много разговоров шло и о подтасовке цифр на конкурсах, о якобы тайном, но на самом деле подконтрольном голосовании и прочих нарушениях прав, морали и этики, какие господствовали во всех советских учреждениях, независимо от их профиля. И все-таки мы не знали этот закулисный Большой театр, где царили советские устои с их абсурдом, унизительным обращением с людьми, расправой с теми, кто имел собственное мнение или смел хлопотать за опальных. И об этом с горечью и болью рассказывает Майя Плисецкая, постоянно сталкивавшаяся с несправедливостью, с тупостью и чудовищным, неандертальским невежеством советских чиновников. Ведь, казалось бы, рассуждает артистка, — «что человеку надо? Не быть рабом, иметь право собственного выбора, быть равной с людьми, говорить, что хочется», не подвергаясь слежке и доносам. Всем этим естественным и законным человеческим стремлениям не могло быть места ни в том обществе, ни в Большом, который был его частью.

Даже вспоминать и писать об этом Майе Плисецкой «нестерпимо больно и нестерпимо стыдно». Именно потому, что с такой болью и чувством стыда она не могла жить, потому еще, что обладала независимым характером, была, по собственному признанию, конфликтна и лезла на рожон, с самого почти начала появления в труппе театра она попала в число неблагонадежных лиц. Немало способствовало этому и наличие родственников (родной брат отца) на Западе. Ей инкриминировались резкие высказывания, пропуски политчасов и прочие нарушения общественной дисциплины. Однако самым большим «грехом» артистки оказалось её поведение во время двухмесячных гастролей в Индии. Шел декабрь 1953 года. 10 месяцев страна живет без Сталина и с большим трудом привыкает даже к крохотным росткам наступивших перемен. В делегации из 36 человек, включающей, помимо солистов оперы и балета, сотрудников КГБ и штатных стукачей, к Плисецкой приставлен персональный гебешник, следующий за ней по пятам и хамски распекающий её за малейшую попытку переброситься словом с кем-то из здешних актеров или прогуляться по ближайшей улице в одиночку. Печально аукнулась ей эта поездка. С начала 1954 года Плисецкая становится невыездной, что в условиях театра все равно, что прокаженная. В течение 5 лет имя одной из ведущих балерин неизменно вычеркивалось их списков рекомендованных к поездке. Продолжалась и персональная слежка. «До того затравили, что я ни дня тогда без мысли о самоубийстве не жила», — вспоминает Плисецкая. 5 лет ушло на то, чтобы отстоять свое право показать свое искусство миру. Блистательный успех в Европе, Америке, работа с лучшими балетмейстерами, постановка собственных балетов — все это было потом, позже. А тогда — в 50-е — непрерывная борьба с унизительным положением поднадзорной.

Книга Майи Плисецкой написана талантливо. Не будучи профессионалом, она умело создает интереснейшие психологические портреты: друзей и недругов, коллег — товарищей и завистников, сильных мира сего и их жертв. Некоторые удаются ей превосходно. Такова, например, фигура министра культуры Е. А. Фурцевой, с которой пришлось столкнуться Плисецкой в отчаянной борьбе за постановку «Кармен» и затем за сохранение спектакля. «Её нельзя писать одной краской. Черной», — говорит Плисецкая. Неглупая и живая от природы, падкая на лесть и способная быть по-бабьи жалостливой, но как типичное порождение общества знающая силу власти и грубого окрика, в конечном счете ставшая и жертвой системы, её создавшей. Такой предстает Фурцева в книге. А вот другой портрет: всего несколько штрихов — и перед нами импозантное ничтожество Булганин. Убедителен и тонок портрет балерины Марины Семёновой, судьба которой в чем-то схожа была с её собственной. Перечень лиц, оживающих на страницах книги, можно продолжать и продолжать.

Майя Плисецкая определенно обладает даром юмора. Как сочно описаны гастроли в Америке советских артистов, вынужденных из-за катастрофического безденежья (то, что советское посольство беззастенчиво отнимало почти весь их заработок, было общеизвестным фатом) покупать консервы для животных и готовить пищу в ванной гостиничного номера. Невозможно без смеха читать рассказ о выступлении в Индии баса Михайлова, исполнявшего исключительно застольный репертуар и изображавшего пьяного в аудитории тихих и непьющих индусов.

Книга снабжена великолепными фотографиями, прослеживающими весь сценический путь балерины: от первого «Лебединого озера» до последней работы «Безумная из Шайо», содружество и совместный труд с Баланчиным и Бежаром, Якобсоном и Пети. И — калейдоскоп лиц, бесчисленные встречи: с коллегами, звездами мирового кино, крупнейшими актерами современности, поэтами и художниками, политиками — теми, кто щедро рукоплескал прославленной балерине, преклоняясь перед её искусством. В книге много домашних фотографий, с мужем — композитором Родионом Щедриным. Нельзя не упомянуть о том, с какой любовью и гордостью, с каким теплом пишет Майя Плисецкая о нем, своем спутнике — верном друге, достойнейшем человеке, прекрасном музыканте, которого «всю свою жизнь обожала, боготворила...» Ему посвящена глава, которая так и называется — «Щедрин».

Каждому человеку, размышляющему или рассказывающему о себе, свойственно подвести какие-то жизненные итоги. Делает это и Майя Плисецкая. Завершая книгу, она пишет, что жила, повинуясь обычному человеческому кодексу: «Я и жила. Себе говорю — честно. Ни детей, ни старцев, ни меньших братьев наших — зверье — не обижала. Друзей не предавала. Долги возвращала. Добро помнила и помню. Никому никогда не завидовала. Своим делом жила. Балетом жила...».