В Национальном театре имени Ивана Франко вышел странный спектакль «Легенда о Фаусте» (по мотивам старинного творения Кристофера Марло). Режиссер — Андрей Приходько. В ролях Фауста-Мефистофеля (единого в двух лицах) — Богдан и Остап Ступки. В унисон двухчасовому сценическому грохоту — с громами-молниями, с клубами дыма (с футбольными командами ангелов и демонов) — почему-то хотелось демонстративно промолчать… Но опять какой-то Мефистофель тянет за язык. Поэтому поговорим не столько о спектакле, сколько «вокруг» оного.
У мифа глаза велики. Заглядывай в него сколько угодно, и, если есть «вагон» режиссерской фантазии, то непременно прибудешь на нужную станцию. И трактуешь избранный миф — как видится тебе одному...
…Режиссер Приходько, мужчина средних лет, внешне похожий на актера Джеймса Кавиезела из фильма «Страсти Христовы», человек, как мне кажется, въедливый и литературно дотошный. Чем-то смахивающий на «чернокнижника» — во-первых, своим сумрачным видом, во-вторых, незримым бесиком в глазах (вроде ищет то, сам не знает, что).
Сцена из спектакля «Легенда о Фаусте» Фото: Василий АРТЮШЕНКО |
Никогда этот скромный режиссер не отличался конъюнктурными замашками. Никогда он не ошеломлял проявлениями сценической пошлости. Видимо, «магический круг» вокруг этого «бурсака» очертила уже сама учительская длань его мастера — выдающегося режиссера Петра Наумовича Фоменко. У него Приходько когда-то учился на курсе. И сей «круг» пока вроде оберегает ученика от гадкой конъюнктуризации, столь свойственной продажным мефистофельским временам... Временам — Молоха.
Сцена из спектакля «Легенда о Фаусте» Фото: Василий АРТЮШЕНКО |
И, похоже, нашел «как…». О чем заблаговременно раструбил задолго до премьеры — в газетах и на конференциях.
Вот так и заклеил бы им всем после этого рты лейкопластырем! Граждане, когда молчать научитесь? Когда театральную «тайну» сподобитесь хранить до премьеры? Пушка ваша еще не пальнула, а уже «сбитых летчиков» считаете. Они и сами упадут — без парашютов.
Только действительно, замысел его и впрямь приятен. Фауст и Мефистофель — не два мира, не «два шапиро», а философская общность, бытийная цельность. Прошитая к тому же родственными узами (Мефистофель-Ступка-старший ближе к финалу обращается в Фауста, которого поначалу играл Ступка-младший). Как не распробуешь Добра без Зла, так и Зло без Добра невыгодно смотрится. А уж лучших кандидатур для этих Фауста-Мефистофеля, чем представители венценосной Семьи, в украинском искусстве нынче действительно не найти. Потому что в первом — высокая человеческая мудрость и философское лукавство. Во втором — еще не изжитое к сорока светлое юношеское ерничанье и импульсивное желание объять своим многопрофильным талантом пока не везде охваченные просторы медиа или же соседних сцен («Московиада» в Молодом), словно бы «продавая душу…» этому времени (не насовсем, лишь авансом).
…В идеале — как мне видится — законченный спектакль и должен бы переплавить два разных мира в один. Технически это сложно. Еще сложней — энергетически. Поскольку первый мир (миф) — сугубо философская притча о познании (в связи с Фаустом), которое, увы, ни к чему хорошему не приводит, ибо «знания приумножают скорбь», и еще не известно, во что вывернется твой поиск.
А второй мир (миф) — стихия карнавала. Эстетика мистерии. Вотчина фарсов. Когда «смешались и люди, и кони». Настоящие лошади тоже на сцене. И кое-кого они переигрывают.
Задача эта для режиссера даже с семи пядями во лбу — труднейшая. Тут не всегда сам Някрёшюс разберется… Задача, рассчитанная к тому же на специальный (взрывной) финальный «дивертисмент» — некое «камео», когда выдающийся артист процентов на 80 выходит из образа почтенного Фауста, оставшись тет-а-тет со зрителем, «наедине со всеми». И такой кувырок (в идеале) уж совсем перетряхивает старинные смыслы «мифа» Марло, представляя и древних героев, и нас, нынешних, персонажами одного — вселенского — скорбного «балагана»… С заранее расписанными ролями — только автор тут и не Марло, и уж точно не тайный советник Гете, а Сами Знаете Кто...
Поэтому снова о скорби.
Для того чтобы уничтожить в украинском театре любой мало-мальски интересный философский замысел, нужно не так и много.
Нужно, чтобы артисты, запыхавшись, ворвались на несколько репетиций сложнейшего материала — после лихорадочных съемок в бесконечных мефистофельских «телешоу».
Нужно, чтобы режиссер теми же всепрощенскими глазами Кавиезела смотрел на такое безобразие — и соглашался (!) на премьерные сроки, несмотря на то, что это не спектакль вовсе (как принято определять готовность сценического произведения), а лишь полуфабрикат, какой-то капустник по мотивам.
Нужно, чтобы активная массовка — которую, учи не учи, а все равно одни «двойки» — затоптала подошвами и заорала срывающимися голосами едва наметившиеся смыслы в столь непростом сюжете.
Нужно, чтобы к финалу ты с юмором определил для себя исходный «жанр» зрелища — как «фотообои», потому что порою красиво, а порою — напрасно.
Нужно, чтобы очевидное отсутствие режиссерской воли дало возможность им всем «играть как хотеть», а не «как нужно» — во благо замысла.
Нужно, чтобы финальный импровизированный монолог Фауста-Ступки и вовсе поверг тебя в эмоциональный шок и возникло экстренное человеческое желание позвонить супруге великого артиста: «Лариса Семеновна, делайте что хотите, но трагические тирады про смерть, про уход — это надо запретить! В театре с такими вещами (рядом с Мефистофелем особенно) — не шутят… Вы меня понимаете?..»
И, наконец, нужно, чтобы «все» сделали вид, будто бы «все» —хорошо, даже прекрасно.
Любопытства ради нырнул в пучину Интернета: дай, думаю, полюбопытствую, как замечательные коллеги отзываются об этом экзерсисе? Тут же попал под душ тотального елея… Сладкого мармелада. Впечатление, будто мы — современники Висконти, Бергмана, Стреллера. «Летим от победы к победе»? Пиар когда-нибудь уничтожит искусство в этой стране...
Хроническая неспособность доводить сценическое произведение до нужной художественное кондиции — вот она, одна из печальнейших тенденций, сопровождающих не только эту конкретную премьеру данного театра, но и многие другие в иных коллективах. Куда смешим, друзья? Кого догоняем? Почему все наскоком?
Это же как хлеб, вынутый из печки раньше времени. «Тісто гливке!» — сказала бы по этому поводу моя бабка. Лев Додин, например, пять лет репетирует «Жизнь и судьбу» — ради результата, потому что материал труден, но очерчена цель. А «Фауста» разве можно с разбега — не анекдот ведь. За государственные деньги работаете — вот и соизвольте не выпускать «полуфабрикат»!
Да, этот спектакль красив — но расхристан, раздерган. Все лучшее, что в нем есть — а хорошее там есть (несколько выдающихся мизансцен и отдельные эпизоды Ступки-старшего), — так и то размыто-размазано хаотичным движением режиссерской и актерской «отсебятины».
Хотите это произведение на престижных фестивалях презентовать — как поиск, как эксперимент, как философское откровение? Правильно хотите, туда и дорога. Только надо осознать: качественный проект (спектакль) — это четкий часовой механизм. Это партитура, просчитанная до секунды. До миллиметра сценической площади. Разве это новость для кого-то? Мне, например, было бы неуютно рекомендовать такой спектакль кому-нибудь в Москве, скажем, Роману Должанскому (продюсеру и критику), поскольку спросит о времени действия… А у нас зрелище может тянуться сколько угодно — и как кому угодно.
Но для этого и существует режиссерская «линейка» — высчитывать, соизмерять. Выбросить наносное, ненужное.
И вычленить главное — собственно, философский остов истории.
Ради этого все «фаусты» и рождаются. Не ради же кордебалета — с актрисой Ненужной на ходулях в роли бабочки...
Есть сценические законы, есть театральная симметрия. Есть принципы хронометража и темпоритма. Есть то, чего у нас нет.
Существуют, наконец, общепринятые каноны театральной дисциплины. Когда общая ответственность служит на конечный — возможно, и выдающийся результат. Неужели пришла пора возвращать худсоветы, чтоб коллективный разум отделял в премьерах смысл от бессмыслицы?
И все же — парадокс: этот сумбурный театр — живой… И довольно резвый, какой-то неунывающий. За что и Ступку-отца, и Ступку-сына — люблю, ценю... Но не прощаю. Потому что Театр — в том «формате» к которому причастны и отец-Ступка, и Фауст, и Гете, и сам Марло — именно такой театр и не терпит суеты. Этому театру нужны иные «жертвоприношения» — аскеза, время, мысль, душа и оголенный нерв.
Только вот Молох нашего мефистофельского хронотопа повсеместно съедает и силы, и смыслы… И именно он — часть той силы, что вечно хочет зла… и вечно совершает глупость.
А В ЭТО ВРЕМЯ... На III Международном кинофестивале в Риме работа Богдана Ступки в картине Кшиштофа Занусси «Сердце на ладони» стала одним из главных художественных событий форума... С чем и поздравляем.