ВО ГЛУБИНЕ БРАЗИЛЬСКИХ СЕЛЬВ

...Гонимые нищетой, они приехали сюда сто лет назад из Галиции. Из карпатских лесов — в джунгли Бразильского плоскогорья, от тамошних не шибко-то плодородных земель (читай и смотри «Кам’яний хрест») — на тутошние совсем не щедрые глиноземы. Видать, Дантон погорячился, утверждая, что родину нельзя унести на подошвах обуви. Они-то как раз унесли. Причем украинскому Робинзону пришлось потяжелее, чем литературному: свой островок в море тропической тайги ему нужно было сначала корчевкой сотворить, а уж только потом выстраивать на спасительном пятачке родимый образ жизни. И что за беда, если у хаты, крытой местным экзотическим очеретом, растет не милая яблоня, а развесистый апельсин; вместо горлиц — попугаи, а вокруг — тьма «пятниц»! Главное — выжили на чужбине, сохранили язык, отеческие нравы и прочие атрибуты этноса. Сберегли все почти неизменным — будто на век мумифицировали. И... столетие бесследно прошло мимо.

По истечении срока состоялась встреча «контрольного» и «опытного» образцов в этом эксперименте истории. В диаспору из метрополии приехала съемочная группа известного нашего документалиста Сергея Буковского, чтобы снять там «этнографический и антропологический» фильм о затерянном мире пращуров. То есть на грядущие века повторно — звукозрительно — законсервировать уже наличный мумификат. Недавно в Доме кино состоялась премьера 30-минутной ленты «Красная земля», где и запечатлены культурологические итоги упомянутого контакта современников с забытыми предками.

Мы увидели свадьбу и полевые работы, нехитрую каждодневную трапезу с устатку и интерьерные разговоры колонистов с гостями о былом. Укро-американцы оказались простыми и сердечными, хотя посдержаннее своих нынешних и тутошних земляков. Узнаваемы типы и ситуации: вот — успешный хозяин, бахвалящийся во хмелю урожаем кукурузы, а тот уже и закемарил, сидя в бричке с вожжами в руках. Родная речь невнятна, но понятна. Грустный факт — землю отцов они плохо помнят и весьма апатично любопытствуют о ней, разглядывая скромные сувениры нашей независимости — трезубые копейки. Ностальгией не пахнет. В фильме есть несколько превосходных пейзажных и портретных планов (оператор Эдуард Тимлин). Запомнился удачно «подстреленный» объективом спонтанный момент, опровергающий расхожее мнение о некомпетентности свиней в сфере апельсинов: некая по-аборигенски черномазая хрюшка ухватила первой упавший плод да и кинулась наутек от товарок, чтоб самолично схрумкать добычу. Возможно, перед нами некая метафора-намек в адрес национальных особенностей животноводства. А может, и нет. Однако именно так — находя зримое обобщение в самой реальности, а не инсценируя его — учил творить документальную образность Джон Грирсон, апостол этого вида кино. Так действовал и сам Буковский вместе со своим обычным соавтором-оператором Владимиром Кукоренчуком, глазами которого режиссер прежде смотрел на мир столь любовно и познавательно. Так было от дебютных времен блистательной доку-притчи «Завтра праздник» (1987) до, по крайней мере, 1992 года, беспрецедентно плодотворного для этого творческого тандема: «Знак тире», «Дислокация», «Пейзаж. Портрет. Натюрморт». Ныне отсутствие конгениального операторского видения довольно ощутимо сказывается на артикуляции кинематографических смыслов. Не иначе как от того в «Красной земле» появилось нечто ранее небывалое или просто незамечаемое в кадре «от Буковского» — откровенно постановочная эмблематика, причем сугубо трюистичная по содержанию. Вступительный символ: селянин почему-то плугом зачем-то вспахивает чистейшую глину — «красную землю» («тяжко дается бразильский хлебушек»). Хотя позже мы увидим, что настоящая пашня не столь уж безнадежна на вид и пашут все-таки трактором. Финальный символ: селянин возвращается с работы, сидя на задке трактора и наяривая на аккордеоне некую укро-латиноамериканскую мелодию («народное жизнелюбие несокрушимо!»). Кстати, отличная музыка Вадима Храпачева превосходно передает контаминацию различных национальных мотивов. Но, звучащая не из-за кадра, а имитационно «приписанная» самим поселенцам, она снова-таки нарушает чистоту и достоверность документа — на сей раз этнографическую.

В общем, фильм вышел скорее видовой, чем познавательный. Безусловно, авторский, однако по уровню осмысления материала существенно менее состоятельный, чем можно было ожидать именно от этого режиссера. Когда-то, в самом начале пути, он съездил всего лишь на птицефабрику в пригороде Киева и по-колумбовски открыл там для себя и других тоже своего рода «красную землю» — образ отечества, низведшего гражданина до бройлера. Нынче трансатлантическое хождение за сюжетом не увенчалось, по-моему, открытием украинской Америки. Картина вышла ладно снятой и мастеровито скроенной, но риторической и дважды печальной: и персонажи, и автор, как кажется, понапрасну уезжали так далеко от своего, исконного.