Вне зоны доступа

В театре стало одной печалью больше. Ушел Лаэрт — невольник чести. Один из героев знаменитой картины Козинцева «Гамлет» и один из лучших актеров отечественного театра — Степан Олексенко. На прощании в Театре имени Ивана Франко народу было немного. И, кажется, ни один украинский телеканал не заметил эту потерю. До своего 65-летия актер не дожил несколько месяцев.

«Гамлетом» Григория Козинцева ТВ нынче балует редко. Черно-белая, старая, строгая, действительно великая и подчеркнуто величественная картина — теперь, почитай, улика в «деле о настоящем искусстве», которое, очевидно, за ненадобностью скоро либо спишут, либо окончательно «омыловарят», оставив чудакам лишь зыбкую химеру воспоминаний о нем — о настоящем.

На днях толкнул кассету с этим фильмом в нутро магнитофона — и сразу гипноз. Оторваться невозможно. Словно бы воссозданные искусным киногравировщиком лица — Смоктуновский, Названов, Олексенко, Вертинская, Радзиня, Толубеев. Тягостная тревога, разлитая в музыке Шостаковича. И еще бесконечные стены, камни, волны... А в сухом остатке (истории) — смерть.

Олексенко (Лаэрт) — тогда еще совсем юный, заметно взволнованный. Это 1962 год. Он студент. Его еще только собираются разорвать на части два престижных киевских театра — Русская драма и украинская, потому что фактура незаурядная и на все роли может быть мастер. Тогда на съемках у Козинцева он рядом с матерой командой уже знаменитых, среди них даже корифеи. Но у него несколько сильных шекспировских сцен. Вначале — отъезд: Лаэрт уверен, сдержан, сын-паинька. Затем — стремительное возвращение под бряцанье оружия в связи со смертью Полония (отца). Лицо со шрамом, броская щетина, дикий блеск в глазницах: «Уйдите, господа! Оставьте помещение! Займите вход!» То натиск бури и отчаянье младенца. Но сразу кувырок в метаморфозу, когда под воркованье Клавдия Лаэрт становится игрушкой в чужих руках и слепым младенцем в лопастях судьбы. А после — кладбище. Истерика у гроба Офелии-сестры: бросается за ней в могилу, бьется в судороге, голос сорван, на лице — отчаяние, безумие…

В своем первом и, как оказалось, главном фильме 19-летний Олексенко сражал не ремеслом, а наитием. И, видно, Козинцеву требовалось именно это. В хитросплетении эльсинорских интриг этот Лаэрт как ветер, который освежает затхлые «камеры» Дании-тюрьмы, а потом улетает, не оставляя после себя даже следов на воде.

На эту роль претендовали Ивашов, Шалевич, Демьяненко (знаменитый гайдаевский Шурик) — красавцы и знаменитости. Но Козинцев выбрал студента из Киева — Олексенко Степу. Однажды на институтской лестнице его окликнула ассистент режиссера Инна Мочалова, спросив: «А вот вы, молодой человек, вы кого хотели бы в «Гамлете» сыграть — Лаэрта или Фортинбраса?» Молодой человек, может, сыграл бы и того, и другого — да только к тому времени пьесу не успел прочитать — молодо-зелено. Потом были пробы. И долгое молчание Козинцева. Он думал, сомневался. Олексенко уж было постригся даже, увлекся учебой, душою сросся с любимой девушкой (впоследствии знаменитой актрисой Мариной Герасименко), с которой даже на час не хотел расставаться. Вдруг звонок из Ленинграда: «Приезжайте! Вас утвердили! Григорий Михайлович решил, что подходите именно вы».

Бывает, что лишь одна роль определяет судьбу: сыграл — и всю жизнь катаешься на прежнем успехе. А бывает, что уже сама судьба нанизывает на нитку самые разные роли, непохожие образы, и порою даже трудно осмыслить, как это «ожерелье» удерживается на одной актерской шее. Общим местом стали разговоры о невостребованности многих хороших артистов и недоиспользованности их дарований. Но в случае с Олексенко, может, и не стоит лукавить. Он всегда играл много. Во всяком случае немало. Другой вопрос, что (играл) и уже третий вопрос — кто (это ставил). В середине 60-х, в 70—80-е он оказался репертуарной пружиной Театра Франко, это был период Алексидзе, Смияна, на подступах — Данченко. Он казался единым во многих лицах. То трагический романтик, как в «Антигоне», то социальный герой — в десятках полузабытых пьес, в ныне презираемой многими так называемой «сиюминутной» драматургии — Корнейчук, Зарудный, Коломиец. Олексенко сыграл, кажется, аж двадцать «боевых единиц» из драматургического отряда «героев того времени». И ни разу не плюнул в их сторону. И ни разу не отрекся от них. Каким бы ревизиям не предавалось историческое время. Лет десять назад, помню, что-то расспрашивал у него о Корнейчуке. Дескать, не тяготились ли вы, Степан Степанович, такой ролевой «обузой» и такой малопривлекательной драматургией? А он сидел на лавочке в скверике возле Театра Франко, грустно улыбался и говорил: «Ну что вы? Это же театр. Мы искренне играли. Драматург был добр к нам, молодым актерам. Он мог запросто позвонить и позвать меня вместе с собой на ипподром — были прекрасные профессиональные отношения. Не оценивая художественный уровень его пьес, никогда не забуду, что атмосфера в работе была исключительно творческая».

И так во всем. Нескандальный персонаж, хотя в каждой биографии найдутся «сюжеты». И не актер-премьер, хотя имел право на пафос даже ввиду своих регалий и занятости. Был любим, почитаем. Но никогда — никогда — не был звездой. Коммерциализация культуры, особенно в ее нынешнем антрепризном извращении, вообще не коснулась его биографии. Многие воспринимали его как актера точной и нужной режиссеру формы. А он отвечал режиссерам своим мастерством, потому что был мастером — не только в «Маргарите» (спектакль Ирины Молостовой, который он с успехом играл два десятка лет почти без передышки). Шекспировский текст «В мире завелась совесть — Значит скоро конец света» — в какой-то степени и его текст. Совестливый человек, да еще и в театре, да еще и в наших местах — это невидаль. Но так было. Он был таким. Только, увы, нить судьбы, на которую нанизаны его лучшие работы, уже разорвана… И рассыпались эти «бусы» в разные стороны, оставив лишь отблеск воспоминаний.

Многие помнят его Мастера в Театре Франко. Несколько последних сезонов в Русской драме он играл Бернарда Шоу в «Милом лжеце». А я вспоминаю недавнее прошлое. Он был точен, стилен, значителен и в «Санаторийной зоне» по Хвылевому, и в «Зимнем вечере» по Старицкому — не очень шумных спектаклях франковцев. Неожиданным предстал в «Каменном властелине» Леси Украинки: его Дон Жуан казался «не таким», как ожидали, словно бы не вписывался в «форматы» наступившего нового времени, уже потому хотя бы, что статен, красив (неудивительно, что эту же роль в Русской драме сегодня играет артист В.Сарайкин). Кажется, критик Р.Коломиец когда-то точно определил суть той его работы — «сломленный Дон Жуан».

А был еще «Росмерсхольм», поставленный Данченко по пьесе Генрика Ибсена, спектакль полузабытый, потому что шел недолго и не все его поняли, раскусили. С ибсеновскими женщинами Театру Франко вообще регулярно не везло (ну не оказалось в разное время в штатном расписании своих Тереховых, Нееловых, Демидовых), но в гениальной норвежской пьесе был, без преувеличений, выдающийся мужской дуэт — Росмер (Ступка) и Кроль (Олексенко). Как бы жертва и хищник, «подозреваемый» и «следователь». По идее, в распределении актеры тогда должны были бы поменяться местами. Но Данченко сделал единственное правильное переакцентирование и подарил Олексенко, может быть, одну из лучших ролей в его карьере. Ректор Кроль — брат доведенной до самоубийства героини. Шаг за шагом он вскрывает этапы и симптомы преступления, он ловок, напорист, демагогичен. То был настоящий энергетический сгусток — из проницательности, расчетливости, резонерства. Сценическая «дуэль» Олексенко—Ступки — «электрошок». Настоящие интеллектуальные сценбои «по правилам» на фоне удивительной декорации Александровича: рамы без картин, а жизнь без будущего…

В «Дяде Ване» Чехова Олексенко уже в очередь со Ступкой играл Войницкого, почти четверть века назад. Как-то ни с того ни с сего он вдруг при мне вроде бы сам с собой начал разговор о пьесе: «А о чем «Дядя Ваня»? О чем? Почему Чехов именно так назвал эту вещь? Может, потому что это о неприспособленности, неудовлетворенности, неустроенности?..» Его Дядя был мудр, но менее экспрессивен (нежели тот же герой, сыгранный Ступкой), в его глазах всегда тоска и грусть — ничего больше. Казалось, «небо в алмазах», о котором грезит Соня, он не увидит никогда: не сможет, не удастся или сам не захочет.

«Визит старой дамы» — спектакль-легенда. Одно время казалось, что он может идти всегда только потому, что режиссерская «арифметика» универсальна, а актерские работы (Степан Олексенко, Нонна Копержинская, Юлия Ткаченко, Станислав Станкевич) изумительны — точность во всем; на лету, на репетициях или по наитию они когда-то ухватились за нерв дюрренматтовской полуабсурдной трагикомедии. Сцена встречи Клер Цеханасьян (Копержинская) и Иля (Олексенко) после их долгой разлуки до сих пор перед глазами. Он еще хорохорится, подшучивает, пытается усластить комплиментом эту женщину-монстра, свою погубительницу. А она: «А ти постарів — і став схожим на п’яничку!». Клер предлагала миллионы городу и горожанам за жизнь одного помятого человека, которого любила в юности и который невольно изувечил ее судьбу. И герой Олексенко, уже попав в ее ловушки, казалось, старел на наших глазах. Сегодня мало кто так сыграет. Затравленный и растерзанный, старающийся не утратить остатки достоинства, избегающий встреч в первую очередь с самим собой и уходящий от себя же куда-то в тень, он все равно был на виду — даже в отдалении. В этой роли был трагизм, уходящий в подвалы подтекста. И словно бы возникала еще одна его невольная апелляция к Шекспиру: «И мы должны на очной ставке с прошлым — держать ответ». Он нес тему искупления греха. И снова, как и Лаэрт, казался большой игрушкой в ладонях судьбы.

Теперь редко вспоминают и его замечательную роль Степана в спектакле «Две семьи» — это украинская классика, пьеса Кропивницкого. Постановка Анатолия Скибенко, к счастью, записана «Укртелефильмом». Когда на экране Олексенко, Герасименко, Копержинская, Станкевич, Салтовская, Лотоцкая — взгляд от экрана отвести не получается. Возникают актерские всплески не чистого мелодраматизма (которые обычно только и вытягивают из пьес корифеев), там человечный, почти вневременной рассказ о раненой нежности, о невозможности любить, потому что никогда не бывает так, как тебе хочется, и намечается даже стихийный налет «ибсенизма» в пьесе, мало для этого «приспособленной». И все потому, что психологическая аранжировка актерских работ, в первую очередь главных героев, сыгранных Олексенко и Герасименко (они к тому времени были уже знаменитой актерской парой), выполнена безупречно — не на голом профессионализме, многое шло от их сердец.

Что-то новое рассказать об этой актерской чете вряд ли удастся. Степан Олексенко и Марина Герасименко всегда символизировали прочность украинской театральной семьи в таком непрочном нашем театральном мире. Вместе они еще с начала 60-х. Еще близко не было «Гамлета», Театра Франко. Вместе учились. И, как оказалось, еще до учебы жили рядом на улице Пушкинской (в соседних домах). Говорят, как-то на Пасху они случайно оказались рядом в церкви — и с тех пор… Из-за нее, из-за нежелания расставаться, он едва ли не загубил съемки у Козинцева. Позже уже на сцене Театра Франко они вместе листали «Страницу дневника» — лирическую пьесу Корнейчука, поставленную в середине 60-х: там они молодые, красивые, брызжущие задором и энергией. Как встретились на одной сцене, так, казалось, и не расстанутся на ней вовек. Эта пара чем-то напоминала сообщающиеся сосуды. Вроде разные индивидуальности, но было в них что-то общее, некая спайка их прочно соединила. Кто был ведущим, а кто ведомым в этой семье — знали только они. Но вспоминается, как болезненно она переживала некоторые его пустые сезоны (такое тоже случалось) и буквально клокотала, неистовствовала в желании защищать его от режиссеров, партнеров, от всего на свете. Пять лет назад он наотрез отказался праздновать свое 60-летие. Она настояла — он согласился. По ее же просьбе пытались восстановить «Визит старой дамы», но продолжительной жизни у реанимированного спектакля не оказалось (без Данченко это было невозможно). Прожив вместе 42 года, они всю жизнь проработали в одном театре. Долгое время обитали в одном и том же доме на Майдане — там, где раньше был магазин «Поэзия», а сейчас не помню что — телефоны или компьютеры. Ее преждевременная смерть, конечно, сломила его. Он как раз был с Русской драмой на гастролях в Днепропетровске, и вдруг звонок дочери Саши, страшная весть… Едва не потерял сознание… Впоследствии и диагноз у них окажется общий. И похоронят их рядом на Байковом.

Когда весной встречал его в районе Майдана — всегда неброско одетого, с очередным пакетом и ворохом кроссвордов под мышкой, казалось, передо мной уже совсем другой человек. Не прежний — сильный, открытый, светлый, энергичный — герой, который мог быть «над» обстоятельствами, а другой человек, которого обстоятельства под себя подминали. Казалось, его мало что радует. Хотя рядом была дочь, подрастал замечательный внук. А в нем словно бы села внутренняя батарейка, и этот «телефон» уже не хотел отвечать ни на какие звонки — вне зоны доступа. «Степан Степанович, надо бы встретиться, поговорить, сорок лет вашему «Гамлету»…» — «Ай… Та кому воно потрібно!» В Украинской драме он очень старательно, вроде преодолевая себя, этой весной еще сыграл Райнера в «Соло для часов с боем». Раз или два раза в месяц в Русской драме у него была во всех отношениях бенефисная роль в «Милом лжеце». Только опять-таки, увы, в его Бернарде Шоу сквозила лишь усталая надломленность, в роли был привкус суховатой аскетичной жесткости, он вроде бы только пытался разгадать внутренний мир своего героя, великого драматурга, собираясь окунуться в интеллектуальные и чувственные страсти, бушевавшие в его душе.

Одни делают вид, что играют (на сцене). Он делал вид, что живет (вне оной). Диагностировали цирроз печени, роковой вердикт. Но, может, есть и «цирроз души» — как такое диагностируешь? Скромно жил, преданно любил и в лучших своих ролях сгорал, чтоб (по-шекспировски) «повернуть глаза зрачками в душу»: «Уйдите, господа… Оставьте помещение…»

Из досье

Степан Олексенко (1941—2006): народный артист СССР, народный артист Украины, член-корреспондент Академии искусств Украины. Родился в станице Михайловка Волгоградской области. В 1964 году закончил Театральный институт имени Карпенко-Карого (курс Л.Олийныка). В том же году начал работать в Театре имени Ивана Франко. В 28 лет Олексенко стал заслуженным артистом Украины. На сцене Театра Франко сыграл десятки ролей. Среди самых известных спектаклей с его участием — «Антигона», «Страница дневника», «Голубые олени», «Украденное счастье», «Моя профессия — синьор из высшего общества», «Мастер и Маргарита», «Визит старой дамы»… Снимался в кинофильмах: «Гамлет», «Падающий иней», «Солдаты свободы», «Дачная поездка сержанта Цыбули», «Пароль знали двое», «Все побеждает любовь».