В отрыве от государства

На следующей неделе в столице откроется VII Международный фестиваль документальных фильмов «Кінолітопис-2008». В рамка форума — премьера нового художественного фильма режиссера Сергея Говорухина «Никто кроме нас» о любви и войне в Таджикистане. В ближайшее время в киевском издательстве выходит также его книга «Со мной и без меня». Говоря об этом режиссере, меньше всего нужны реверансы наподобие «это сын самого Станислава Говорухина!». Сергей Говорухин движется собственным «руслом». Если точнее, то движется он и вовсе «против течения». Достаточно громко выступает с критикой политики Путина (и вообще политики как таковой). Как человек, побывавший в пограничных ситуациях на пяти войнах, имеющий ранения и потерявший ногу, он безусловно имеет право говорить о том, о чем другие постоянно молчат. Большой шум когда-то вызвал фильм Сергея «Прокляты и забыты» — о войне и мире. Об этих же вечных категориях и его новая картина.

«Моя госпремия досталась Михалкову»

— Сергей Станиславович, помнится, вы довольно резко высказались о Владимире Путине и в итоге остались без Государственной премии за свой удачный фильм «Прокляты и забыты». Этот факт каким-то образом отразился на вашей дальнейшей судьбе?

— Нет! Ведь президенты там — на «небесах». До нас ли им? Да и было это в 1999-м, когда утонул «Курск». Я тогда написал на первой полосе «Общей газеты»: «Глубоко не уважаемый господин президент…» Остальное — в том же духе. Я думал, что так поступят многие. А оказалось, нет... Понятно, что это не могло остаться незамеченным. Нас в команде было пять или шесть человек, и группа железно шла на эту премию. У нас даже конкуренции как таковой не было! В результате премию получил Никита Михалков, который на нее вообще не номинировался. И хотя правительство лишило меня возможности публично отказаться от той премии, я перестал отчаиваться после того, как Михалков назвал президента «Ваше Высокопревосхо­дительство!». Я тогда понял: мне подобное никогда не сыграть!

— А за кого, если не секрет, вы голосовали на последних президентских выборах в России?

— Господь с вами! Да ни за кого!

— Вас как гражданина и режиссера, должно быть, возмущает цензура в вашей стране?

— Как же такая цензура может не возмущать, если она жесточайшая? Любые темы, в которых предусматривается критика на существующую власть и на проблемы, имеющиеся в стране, — под запретом. А поскольку в нашей стране ничего кроме проблем не существует, поскольку одно то, что страна огромная, является уже само по себе большой проблемой, поэтому и количество тем предельно ограничено. Практически как в советские времена.

— Тема чеченской войны по-прежнему находится в высшей категории запретности?

— И чеченская война — по-прежнему запретная тема. Про Афганистан, правда, не возбраняется говорить. Афганистан — наследство тоталитарного советского режима. И про Великую Отечественную снимайте, пожалуйста. А вот со всем тем, что происходит сейчас, нужно делать вид, будто этого нет по определению.

«В искусстве — сначала эмоции»

— Что вас в свое время подтолкнуло ступить на стезю военного корреспондента?

— Просто я с детства мечтал попасть на войну. Не попадал! Мешали обстоятельства, которые выше меня. А заноза-то в сердце жила! Когда появилась возможность поехать военным корреспондентом в горячие точки, я не смог отказаться. Другого такого шанса не выпадало. Примерил я на себя эту лямку… Оказалось — в пору. Не могу сказать, что мне понравилось беспробудно мотаться по войнам. Я и был-то всего в шестнадцати командировках. В третьей потерял ногу. На протезе тоже, знаете ли, не очень удобно ковылять.

— Но вас и это не остановило?

— Мне это нравилось. Я и сейчас невзирая ни на ногу, ни на возраст не могу остановиться… Хотя понимаю: пора бы и успокоиться! Собственно, это мое отношение — один из мотивов поступков моего героя в новой картине «Никто кроме нас». Возникает странное ощущение, когда кто-то где-то воюет, а ты сидишь увенчанный орденами. Раненый, дважды контуженный, уже без ноги и лет тебе скоро уже пятьдесят! Вроде бы полный моральный карт-бланш, а что-то тебя точит и точит. Чувство неловкости, что ли? Потом собираешься и уезжаешь, понимая при этом всю несостоятельность своего решения.

— Выходит, желание снять художественный фильм было все-таки вторичным?

— Я двигался условно как старший группы, а не как режиссер. В процессе что-то там, наверно, регулировал, но я не собирался делать свою картину «Прокляты и забыты», которая, собственно, и принесла мне славу, успех. Я на этой славе уже лет десять держусь. Тогда я просто стал оглядываться по сторонам в поисках режиссера, который мог бы сделать фильм. Искал человека, который мог бы пропустить этот материал через себя. Не найдя такового, решил на свой страх и риск делать сам. Считаю, что она у меня получилась. Прежде всего потому что я не знал никаких «законов жанра». Когда не знаешь, делаешь по наитию. И, как правило, в большинстве случаев попадаешь в десятку.

У меня был один товарищ, Дима Разумовский. Он погиб в Беслане... Я сделал о нем пятиминутный сюжет — зал плакал. Параллельно мои товарищи делали про него часовой фильм. И у них он вышел — ни уму ни сердцу! Не то чтобы я документалист такой особенный, но если я сердечную мышцу не включу, то ничего не будет. Какими бы атрибутами ты это дело ни обставлял, какие бы ты D компьютерной графики ни использовал — все это пустое. Для меня в искусстве важно, чтобы сначала были эмоции, а потом уже голова включалась в процесс.

«Хочет Украина в НАТО? Пусть!..»

— А как вы — как военный, как режиссер — относитесь к ситуации в Косово?

— Я сам был в Косово в 1999 году. Видел, как оно тогда еще номинально отделилось. Сейчас это произошло легитимно. На Балканах беспрерывно шли какие-то войны. Они дробились, дробились... Мусульмане, в отличие от православных, хорошо умеют объединяться и вытеснять… Считаю, что мы могли бы и должны были помочь там, когда еще Косово бомбили с воздуха. Но и потом, когда вошел наш контингент, ничего не предприняли. Конечно, радикальные мусульмане представляли и будут представлять опасность. Да и в мире накопилась уже такая отрицательная генетическая энергия, что не нужно таять даже ледникам! Лет через пятьдесят человечество само себя уничтожит! В мире политики накапливается клинический идиотизм. К примеру, в Испании назначили беременную женщину министром обороны! Может кто-то объяснить, какую цель преследуют? И так в политике каждой страны можно найти не одно психическое отклонение.

— Сергей, видимо, вы, как и большинство россиян, довольно негативно воспринимаете попытки Украины вступить в НАТО?

— Не знаю, как во всей России, но как по мне — хочет Украина в НАТО, так пусть там и будет! Что в этом плохого? Союз развалился еще в 1991 году. С тех пор Россия беспрестанно воюет. Украина же тем временем ни одной капли крови не пролила. Так мы еще будем ей указывать, входить в НАТО или нет, когда мы сами в своей стране ни с чем даже приблизительно разобраться не можем? У нас есть Кавказский регион. Он как горел, так и продолжает гореть. И никто этот пожар остановить не может. Или не хочет?

— Вы не ощущаете, что сегодня скрытая и явная русофобия-украинофобия в неразумной политике все-таки находит отклик в мозгах рядовых граждан? И этот вирус чреват достаточно серьезными общественными заболеваниями?

— Мне кажется, у нас этого нет. Я говорю «нет», потому что, например, у нас в офисе у каждого второго моего коллеги украинские корни. У нас между собой даже темы такой не возникает. А в Украине — не знаю.

— А вот искусство — оно способно объединить?

— Конечно, может! Но для начала оно должно быть. Должно сочиться с экранов, с «прилавков», с театральных подмостков.

— Но ведь и вы с некоторыми фильмами не можете «просочиться» с экрана.

— У нас похожая в этом смысле ситуация. Ваша даже, думаю, получше. Здесь необходимо вмешательство на очень серьезном уровне. Но люди, приближенные к власти, живут в отрыве от земли. Даже какой-то здравый проект протащить через них невозможно. Среди них найдутся такие, которые станут насмерть. Тот же Путин может отдать распоряжение. Он их и отдавал по радикальным преобразовательным мерам. Только дальше ничего не происходило. Нужно быть пятигорбым верблюдом, чтобы то, что ты задумал, протащить и добиться.

— Выходит, не во всем виноваты только президенты?

— Я вообще не валю все только на власть. Считаю, что каждый ответственен на своем месте за то, что происходит в отечестве. Допустим, еду я по дороге Москва—Киев, которая ремонтируется пять лет. Можно за такой срок отремонтировать дорогу, на которую из бюджета давно деньги перечислены? При чем здесь Путин, если начальники построили себе такие же дороги, дома для приемов гостей с пятидесятиметровым бассейном, с саунами и другими радостями жизни? Что делать, если каждый на своем месте пытается обмануть и урвать. Порой слышу: «Власть не любит свой народ!». А за что нас любить? Что мы такого сделали, чтобы нас холить и лелеять?

«Рязанову уж двадцать лет не надо снимать!»

— Ваша громкая фамилия как-то помогает выбивать бюджеты для очередного фильма?

— Господь с вами! Она и отцу-то не помогает. Он эти бюджеты и сам сейчас не может найти. Просчитался, теперь вот в долг снимает свою «Пассажирку». Я уже давно стал автономной единицей. Все деньги, которые мне удавалось привлечь, нажиты собственными связями и отношениями. Третья часть бюджета моего нового фильма — деньги московской области. Борис Громов дал эти средства не потому что я сын известного режиссера, а потому что я его брат по оружию. Хотя мы с ним и воевали на разных войнах.

— А почему у вас до сих пор нет общих проектов с отцом?

— У нас с ним нет совместной жизни! Какие при этом могут быть проекты? Мы с ним раз в году видимся. Бывает, что два, если где-нибудь случайно пересечемся. Кроме того, у нас совершенно разные творческие воззрения. У него получается снимать более народное кино. Мне же хочется делать более элитное, насыщенное большей гаммой цветов и оттенков. «Ворошиловский стрелок» и прочие дела мне не интересны.

У меня нет необходимости снимать сериалы, мыльные оперы или писать что-либо на заказ, чтобы заработать на хлеб насущный. Поэтому я могу себе позволить снимать кино в тот момент, когда я его не могу не снимать.

С другой стороны, сама по себе свобода не может быть безграничной. Я же связан должностными, финансовыми обязательствами, сроками.

— Это случайность или продуманный шаг то, что премьера фильма «Никто кроме нас» состоится именно в Украине, а вслед за ней выйдет и ваша новая книга в киевском издательстве?

— Скорее всего, киевский зритель увидит не окончательный вариант. Эта картина мне далась сложно. Видимо, от того, что у меня к кинематографу некий литературный подход. Но, на мой взгляд, лента получилась тонкая, пронзительная. Возможно, скажут «несовременная». Она снята в старом «советском» формате. Без новомодных фишек, без монтажной нарезки, что теперь считается предметом искусства и особой гордости художника. Я не пытался сделать что-то необычное в кинематографе. Так задумано, что зритель до самого конца по определению не поймет, что ему показывают… Правда, еще не факт, что я приеду в Киев. С ногой проблемы… Еле хожу.

— Несмотря на это, вы участвовали в параде на Красной площади?

— Вы про мою ногу? Кому интересны эти проблемы? Хотя, кстати, в Украине ко мне внимательны и почему-то любят значительно больше, чем в моем отечестве. Может, потому что я фактически родился в Харькове?

В последний свой приезд в Киев, кстати, оставил свои наброски знакомому журналисту. После чего мне позвонили из киевского издательства «Наири» и предложили издать книгу. Она будет неожиданностью для тех, кто меня раньше читал, или для тех, кто видел мои фильмы. Это иронические миниатюры. Название, по-моему, все объясняет — «Со мной и без меня». Я могу рассказать десяток историй. И все будут умирать со смеху. Но как только их переносишь на бумагу, ничего не выходит. Приходиться плести канву вокруг монологов, чтобы это было смешно. Потому, что в устном рассказе проявляются какие-то мои пусть скромные, но артистические способности — акцент, тональность, жестикуляция. На бумаге всех этих вспомогательных инструментариев нет. Если ты пишешь серьезную литературу, ты все время живешь в этом состоянии. В ироничной литературе нужно настроиться на некую волну. Если эта книга пойдет, через полгода можно написать другую. Мне все равно ближе литература. Потому что в литературе можно работать всю жизнь, а из кино нужно вовремя уходить!

— Почему так?

— Возьмем любого ныне существующего «классика». Это беда какая-то! Рязанову уже лет двадцать снимать не надо ничего! Михалкову — лет десять! Наверное, дальше не стоит переходить на персоналии? Дело не в именах, а в том, что режиссура — это свод приемов. Этот свод приемов приводит к тому, что замыливается глаз. Когда ты все время делаешь вроде бы по-своему, но одно и то же. Вот, например, у меня две картины на противопоставлениях. Третью, четвертую уже никто смотреть не будет. Скажут: «Достал Говорухин со своими противопоставлениями! И так знаем, что это хорошие, а это плохие. Он нам уже все объяснил двадцать лет назад».

Этот известный свод приемов начинает давить на тебя. Нужно найти в себе силы, чтобы уйти, а уйти сложно потому, что иного не умеют делать. Литература же безбрежное пространство, в котором можно существовать вечно. Тем более что там всегда можно переписать. Это не какой-то глобальный, оплаченный страной процесс, зажатый в рамках и сроках.

«Дорожу своим внутренним состоянием»

— Лично вам Госкино как-либо помогает?

— Очень даже помогает. У нас, у режиссеров, особых претензий к Госкино нет. Сто миллионов долларов оно выделяет ежегодно на кинематограф. У нас уже несколько лет так. Мне давали пятьсот тысяч как дебютанту. Это нормально, поскольку я прихожу в игровое кино из документального.

— Какой вы видите прокатную судьбу фильма «Никто кроме нас»? И как вообще в России сейчас обстоят дела с прокатом?

— С прокатом сложно. Прокат, тиражирование, ДВД и телевидение завязаны в общем круге.

В принципе прокатать можно любую картину. Вопрос, сколько на ней можно заработать? На моей, к примеру, реально можно заработать тысяч триста. А на «Иронии судьбы» можно сорвать миллионов пять. Зачем, скажите, им на моей картине заморачиваться, когда они «Иронией» отобьют деньги?

— У разных фильмов разное назначение. Какое вам дороже?

— За последние годы на меня произвел впечатление фильм «Живой» Александра Велединского. Эта картина подорвала какую-то струну и держала ее на натянутых колках до самого конца. Пошли титры, и что-то долго ни о чем говорить не хотелось. На мой взгляд, это то самое кино, которое соответствует своему назначению. Кино есть двух действий. Либо оно меня сразу ошеломляет, как «Живой». (Но еще два раза посмотрел, и больше не хочу.) Либо есть картины, которые можно смотреть всю жизнь. Могу бесконечно смотреть Германа. Многие картины Шахназарова, Хотиненко («Зеркало для героя»). И представить себе не могу, чтобы на Западе с открытым ртом смотрели нашу «Иронию судьбы-2», «Ночной дозор» или «Волкодав»! Смешно! Скромнее нужно быть…

— Что для вас в жизни особо ценно на сегодняшний день? Чем особенно дорожите?

— Я дорожу своим внутренним состоянием. Мне удается его сохранить. Не потому что я в него вцепился мертвой хваткой, а в силу окружения на работе, в семье. Конгломерат такой вышел. Главное, не выпустить себя за границы своего круга. Мы живем здесь по своим законам… В отрыве от государства. Даже наш «Фонд ветеранский» делает много славных дел, но никакого отношения к государству не имеет. И это держит. Нам дали участок, чтобы дома построили. Это гораздо приятнее, чем разрозненно по клеточкам жить. Будем помогать строить друг другу и жить на земле — рядом.