Украинские упыри — лучшие в мире?

С недавних пор киевское издательство «Дуліби» проводит стратегически взвешенную политику заинтересовывания современного читателя авантюрными романами по истории Украины в альтернативно-художественном обрамлении модных авторов и сюжетов. Достаточно вспомнить хотя бы тамошнего «Слугу з Добромиля» Галины Пагутяк о героически-мистических временах УПА, «Свідка» Варвары Жу­ковой о метафизике Расстрелян­ного возрождения 1920—1930-х годов, а также «Егоїста» Марины Гримич о тайных ходах современной отечественной политики, и обычный интерес к необычному чтиву перерастает в устойчивый интерес к этому не характерному для Украины жанру в рамках одного героического издательства.

На этот раз в «Дулібах» вышел давно ожидаемый роман, пожалуй, самого таинственного на сегодняшний день автора с таким же интригующе-модным названием «Урізька готика». То есть прилагательное «урізька» в названии романа указывает лишь на топонимическую привязку к сюжетным обстоятельствам места и времени, а вот жанрово-стилистическая фишка «готика» выдает желание автора идти в ногу со временем, с его субкультурными соблазнами, продвинутой стилистикой и изысканным дизайном повествования с разнообразной лексикой. Таким образом, несмотря на увлекательную сюжетную коллизию и формальную изящность произведения, в случае с романом Пагутяк имеем событие незаурядного геополитического веса и даже рыночного значения — уже как нынешнего подтверждения успешности любой книги.

В общем, будучи умелой стилисткой и рассказчицей, Галина Пагутяк еще и чисто технически, т.е. правильно, позиционирует себя и собственную прозу в современном литературном процессе. К сожалению, именно в «процессе», а не в «литературе», ведь как иначе заинтересовать читателя, обычно равнодушного не только к историческому, но и любому другому украинскому чтиву? Как знать, не основная ли это «процессуальная» проблема сегодняшней культуры чтения. Следовательно, с недавних пор автор «Урізької готики» движется в верном направлении, успешно используя сюжетно-фабульный бренд «Україна — дивний край», коим можно заинтересовать не только своих, но и соседских читателей. Т.е., если раньше Пагутяк писала экзотические романы, в которых действие происходило в вымышленных местностях с полусказочным ландшафтом, как в «Писарі Східних Воріт Притулку», то со временем она переориентировалась на не менее удачный в отношении увлекательной романтики чисто «местный» материал. Так, например, на этот раз нам представлена давняя история из жизни прикарпатских бойков, в свое время рассказанная Иваном Франко в статье «Спалення опирів у селі Нагуєвичах у 1831 році». В очерке классика использованы воспоминания очевидцев, записанные дословно, со всеми языковыми особенностями, которые сейчас лишь сюжетно «подправлены» автором романа.

Итак, в географически оправданных координатах, подтвержденных реальными топонимами вроде Дрогобыча, Самбора или Нагуевичей, происходят совершенно мистические события, синкопированные экзотическими способами изложения, граничащими с местным говором или, точнее, диалектом. Альтернативная, так сказать, история с уклоном в галицкую мистику, прикарпатскую эзотерику и бойковскую мифологию высокого литературного градуса. Мол, «эти люди, возможно, не способны словами описать глубинные мистические переживания, но, бесспорно, найдут иной способ выражения, непонятный чужому», как считает автор «Урізької готики», и потому правильно артикулировать их языческие страхи языком современного фрейдиста, приперченным местным диалектом, — вот задача для настоящих литературных мичуринцев! И в этом выдуманно-правдивом макромире Галины Пагутяк живут герои ее романа — малолетний Орко (Орест), его погибшая в лапах упыря сестричка Орыся (тоже «живет», потому что ее слишком долго хоронят), исстрадавшийся отец Петро, который «не бачив нічого дивного у тому, що вмерлий Митро з’являється в Урожі й кли­че малого», отец Онуфрий, похожий на гоголевского Хому Брута, и местечковый фотограф-агностик Юлиан. И все они подчинены будничному метафизическому ужасу, обычно творящемуся в этих сказочных краях.

В общем, действие романа «Урізька готика» Галины Пагутяк происходит в Восточной Галичи­не в конце ХІХ века в небольшом поселке Уриж, граничащем с таинственными Винниками, — городке, где проживают семьи благородных бой­ков, среди которых попадают­ся таинственные упыри (опыри). «Опирі? Се ті, що п’ють кров?» — переспрашивают в романе и получают ответ: «Їм все одно, аби лиш пімститись. Можуть потяти чоловіка, випивши його кров, а можуть задусити. Або пошесть напустити. Пома­гає від них хіба пшениця, дванадцять раз свячена, і свячений мак під порогом. Правда, мак не завше помагає. Опира треба спа­лити на терновім огні, а серце пробити дубовим колом». И потому загадочные смерти, частые встречи с молчаливыми живыми покойниками, а также вышеописанные акты экзекуции — типичная жизненная практика жителей этих краев. И вот на этом фоне в романе разворачивается таинственное действо, замешанное на этнографическо-приключенческой идее, приперченной, к тому же, авантюрно-кошмарным, но, тем не менее, историческим сюжетом. Собственно, по поводу сюжетных «извращений» истории стоит заметить следующее. Выше­упо­мянутую, стратегически взвешенную, но обычно неисхоженную тропку «альтернативной истории» в Украине кое-где так же успешно топчут Мария Мати­ос и Тарас Прохасько, чьи романы — соответст­венно, «Нація» и «Не­прОсті» — недав­но переведены в России, где жанр «романа с историей» уже давно пользуется устой­чивым читательским спросом. При чем тут, спросите, Россия или вообще любая бур­жуйская загра­ница? А вот при чем, господа. «Скажи мені, Юліа­не, — спрашивает по поводу такой геополитики один из героев романа, — що ти про се думаєш?.. Про всю оцю, ну, урізьку готику? Опирі замордовують людей, насилають на них холеру чи чуму, і навіть після смерті, лежачи в труні, курять файку. Я б на місці тутешніх людей не чекав би, що хтось перегри­зе мені горло, а зібрав би манатки і втік до Америки. Як ти гадаєш, се поважна причина для еміграції — опирі?».

Как бы то ни было, но «эмиграционное» бегство в этнографическую экзотику всегда было существенным поводом для возрождения романа как жанра в условиях очередного сюжетно-стилистического кризиса. Разве что может показаться слишком тяжелой лексическая форма такой эмиграции в «прекрасное прошлое». Скажем, роман Пагутяк, написанный по мотивам этнографического очерка И.Франко, поражает засильем диалектизмов, от чего может лишиться чувств даже литературный редактор произведения. Конечно, роман — не поэзия, которая не толкуется, но добросовестное комментирование в «Урізькій готиці» лексики, казалось бы, широкого «вкраїнського» употребления довольно-таки режет глаз своей неуместностью. Например, такие общеупотребимые выражения, как «пасувало» и «напирав», в предисловии к роману подробно разъясняются, а о старорежимном «єгомость» — ни полслова. Так же не воздерживается автор романа от собственных, порой рискованных рефлексий по поводу того или иного сюжетного события метафизического пошиба. «Чи можемо ми витлумачити цей сон за нього? — расспрашивает она читателя. — Згідно теорії Фрейда, Орко прагнув змінити власне життя, перейшовши з-під однієї опіки під іншу, але не знав, як це зробити. Згідно ж учення Юнга, ворота означали вибір, ініціацію. Дім символізував розширення краєвиду, тобто світогляду, до чого хлопець не був готовий». Интересно, готов ли к столь непривычному, т.е. альтернативно-мировоззренческому «расширению горизонта» современный читатель, выбирающий роман «Урізька готика» в качестве современного популярного чтива.

Галина ПАГУТЯК. Урізька готика: Роман. — К.: Дуліби, 2009. — 352 с.