УКРАИНСКАЯ ЦЕРКОВЬ: МЕЖДУ ДУХОМ И КЕСАРЕМ

За Архиерейским Собором Русской православной церкви следили пристально. Мы кое-чего от него ждали. То ли просто привыкли пристально следить за тем, что происходит в Москве, то ли действительно ждали чего-то существенного для себя. Особенно после выступлений в прессе — в частности в «ЗН» — представителей немосковской православной конфессии, бурно критикующих потенциальное решение Московского патриархата предоставить автономию Украинской православной церкви (имеется в виду та ее ветвь, которую мы для ясности дополняем литерами МП). Здесь нужна маленькая справочка. Дело в том, что литеры МП мы действительно ставим только для удобства, начиная с года 1991-го, когда по решению Архиерейского Собора Украинская православная церковь перестала быть экзархатом и получила все те права, которые имеет автономная православная церковь. Вот только само слово «автономия» так и не было сказано. И УПЦ так и осталась при своем неопределенном статусе. Что, впрочем, не мешает ей быть и здравствовать в качестве единственной в Украине канонической церкви.

От Архиерейского Собора РПЦ, прошедшего в августе сего года, ждали, наконец, окончательного и бесповоротного решения об автономии УПЦ — ждали самого этого слова, произнесенного устами высшего российского иерарха. Что ни говори, а именно оно должно было оказаться решающим, возможно, даже в таком серьезном вопросе, как создание в Украине единой поместной православной церкви, ведь УПЦ в этом случае становилась единственной в Украине автономной канонической церковью. В одном из своих интервью глава УПЦ КП Филарет однозначно охарактеризовал грядущее объявление УПЦ автономной как попытку срыва объединения украинских церквей, к которому якобы все уже готовы — мешает лишь, как и прежде, «длинная рука Москвы».

Примечательно в этой ситуации то, что представители разных конфессий больше играют на чувствах, чем действуют согласно церковному праву. И в этой игре, безусловно, выигрывает УПЦ КП, которая всячески пропагандирует себя как церковь, стоящую на «государственных позициях» и ориентированную на «национальную традицию». За нее высказываются политики правого толка, поскольку речь идет «о своем». За всем этим как-то теряется то, что эта церковь не канонична. Она может сколько угодно поддерживать и ориентироваться, но ее деятельность не согласуется с церковным правом. И в результате вся эта игра оказывается не совсем порядочной, поскольку эксплуатирует невежество рядовых прихожан в вопросах церковного права.

С другой стороны, УПЦ не сделала — да и, скорее всего, не могла сделать — ни одного жеста, чтобы убедить украинскую общественность в том, что ее напрасно обвиняют в марионеточности. Ее неопределенный статус в отношении Московского патриархата не позволяет ей вести откровенно «проукраинскую» церковную политику. Впрочем, не исключено, что эта конфессия не сильно нуждается в «игре на публику», прекрасно чувствуя себя в качестве единственной канонической православной церкви на территории Украины.

Поэтому за «рукой Москвы» следили довольно пристально. Решения ждали, поскольку оно могло так или иначе сдвинуть вопрос объединения украинского православия с мертвой точки. Не секрет, что после передачи Киевской митрополии под омофор Москвы в 1686 г. Московский патриархат считает Украину своей канонической территорией, ведь сам акт этой передачи дает ему основания так считать. С другой стороны, в прессе, политических и церковных кругах все чаще звучит имя Вселенского патриарха Варфоломея, который якобы — согласно разным источникам — то ли «отменил», то ли «не признает», то ли «усомнился» в правильности того, что случилось в 1686 г., и склонен считать Украину своей канонической территорией. Впрочем, интерпретаторы Константинопольского патриарха настолько расходятся в своих интерпретациях, что верить трудно им всем.

Таким образом, судьба наших душ снова решалась в Москве. И мы снова уделили этому самое пристальное внимание. Но того, что мы ждали, снова не случилось. «Украинского вопроса» в повестке дня Архиерейского Собора РПЦ не было. Он оказался неподготовленным в должной мере, его собираются рассмотреть по мере подготовки в рабочем порядке. Долгожданное для всех — как для сторонников, позиции которых это должно было укрепить, так и противников, для которых это должно было стать поводом и катализатором к новым шумным акциям, — слово «автономия» осталось за кадром. Результат превысил все ожидания, которые только мог сконструировать здравый смысл.

Узнав, что вопрос автономии УПЦ не включен в повестку, не кто иной, как сам Президент Украины послал телеграмму Собору с просьбой «украинский вопрос» все-таки рассмотреть. Ответ Алексия ІІ был предельно прост: не дело светских лиц вмешиваться в церковные дела — без всяких дипломатических расшаркиваний и смягчений. Просьба Президента Украины была не просто проигнорирована — глава нашего государства получил довольно резкую отповедь. Эта новость получила широкое распространение и обсуждение в прессе.

Но наших высших государственных лиц понять чем дальше, тем сложнее: несмотря ни на что, в День Независимости состоялось освящение Успенского собора Киево-Печерской лавры. Освятил и получил этот храм в пользование глава УПЦ Владимир (Сабодан). Не прошло и недели после жесткой отповеди Алексия ІІ, как государство на самом высшем уровне подставило другую щеку.

Впрочем, недоумение тут вызывает не сам факт жесткой отповеди и освящения Успенского собора главой УПЦ. В конце концов, именно так было запланировано уже давно, у УПЦ не было кафедрального собора, восстановленный Михайловский Златоверхий был передан в пользование УПЦ КП, и следовало хоть как-то сберечь видимость равновесия. Наконец, УПЦ вполне канонична в отличие от всех прочих. Можно понять даже позицию представителей некоторых православных конфессий, постоянно срывающихся в процессе диалога на выяснение «а ты кто такой?» — это так по-человечески… Самое трудное в этой ситуации — объяснить позицию государства. Трудно, например, понять, как могли высшие государственные чиновники позволить в межконфессиональных распрях ссылаться на свои имена. Как может создание церкви — хоть поместной, хоть вселенской, хоть районной — происходить по инициативе светской власти? С каких пор государство имеет право инициативы в делах церкви? Как государство может отдавать построенные за счет налогоплательщиков храмовые сооружения какой-либо конфессии по своему усмотрению? Церковь — так теперь называется некий госдепартамент? Пожалуй, риторических вопросов достаточно... Патриарх Московский и Всея Руси и так уже имеет полное право обвинить в плагиате.

Впрочем, Восточная церковь всегда имела склонность к цезарепапизму: князь Владимир Красно Солнышко был достаточно трезвым и политически грамотным крестителем, он привел нас в ту церковь, в которой светский правитель является еще и первосвященником, а не только главнокомандующим. Так что нам не привыкать к подобным вмешательствам. А церковь с тех пор, видимо, так и не научилась жить и действовать самостоятельно, раз сейчас она больше взывает к власти, чем к нашим душам.

Можно гадать, чем вызвана такая склонность к промедлению со стороны РПЦ, — отказ рассматривать «украинский вопрос» на Архиерейском Соборе — это еще не все. Есть основания предполагать, что встреча по украинскому вопросу в Шамбези (Швейцария) между представителями всех христианских конфессий Украины, представителями РПЦ и Константинопольского патриархата не состоялась тоже по причине отказа от участия в ней РПЦ.

В то же время Собор РПЦ показал, что и православная церковь, имеющая глубокие традиции цезарепапизма, может представлять собой отдельную общественную силу. Самые противоречивые чувства может вызывать акт канонизации (причисления к лику святых) последнего российского императора Николая ІІ. И тем не менее на фоне принятой Собором социальной программы эта канонизация выглядит скорее компромиссом, чем откровенным расшаркиванием перед государством. Это, несомненно, конъюнктура. Но в то же время это не такая уж высокая плата за те возможности, которые открывает перед РПЦ новая программа. Несмотря на то, что Алексий ІІ как был, так и остается шестым лицом в протоколе Кремля, РПЦ выглядит вполне самостоятельным образованием внутри Российского государства. Ее программой определено отношение церкви к самым различным социальным явлениям и государственным институтам довольно четко. В частности, эта программа декларирует надгосударственное положение церкви, но в то же время оставляет за собой пути самого разнообразного сообщения с государством. И хотя программа заявляет «отечестволюбие» высокой христианской добродетелью, в случае несовпадения государственных решений с нормами, которые церковь признает «душевредными», она оставляет за собой право призвать своих верных к решительным действиям вплоть до гражданского неповиновения. Конечно, ничего нового — католики до этого додумались уже давно. Но католикам легче: их центр в Риме — поди достань. Поместная же церковь должна чувствовать большую силу за собой, чтобы открыто декларировать подобную возможность перед лицом своего государства. Уже из этого можно сделать вывод, что Российская поместная православная церковь — серьезная сила в стране. Возможно, это преимущество поместной церкви — она представляет собой единую и единственную силу, властвующую в области, недоступной для государственной машины. Возможно, это преимущество просто той церкви, которая нашла в себе силы настолько четко отмежеваться от власти, что может в иных случаях объявлять себя судьей и строгим наставником для высших государственных лиц и решений. Возможно, это еще что-то, чего мы — граждане независимой Украины — пока лишены. И будем лишены, видимо, до тех пор, пока не поймем, что спасение душ должно идти к нам не из рук государства и не по инициативе первых его лиц. Хотя бы потому, что не будет государство своими руками лелеять того, кто возьмется его судить, а в некоторых случаях — призывать к прямому сопротивлению. Если мы получим церковь из рук государства — она вынуждена будет защищать интересы государства, а не наших с вами душ. И какая, в конце концов, разница — будет она марионеткой в руках какого-нибудь иностранного патриархата или в руках наших же власть имущих? Какая разница, с чьей волей она будет считаться, если это не воля Божья? Мы же сейчас стоим перед реальной угрозой превращения, простите, создания нашей поместной православной церкви в качестве идеологического рупора — своего рода «духовного департамента», который будет обслуживать нашу власть. Будет «обязана» да и просто материально зависима — надо ли напоминать, что большинство храмовых сооружений построены или реставрированы за государственный счет, являются памятниками архитектуры, принадлежат государству и остаются только в пользовании той или иной конфессии.

Есть у этой истории с Мос- ковским Собором еще одна деталь, которая и заставила нас так внимательно к ней отнестись. УПЦ так и не получила фактически статуса автономной церкви. Поэтому есть основания подозревать, что программы и решения, принятые Архиерейским Собором РПЦ, так или иначе повлияют и на деятельность УПЦ. Надо отметить, что программы эти довольно действенные и жесткие не только в отношении государства и общества, но и в отношении к инославию: здесь позиция православия российского образца довольно сурова. Это можно понять — церковь должна отстаивать свои позиции в поликонфессиональном мире. Но в условиях поликонфессиональной Украины российские рецепты не подойдут никак — в этом плане мы уж очень разные. Все, к чему могут привести подобные эксцессы в нашем туманном церковном пространстве, — новые конфликты и возможность для кого-то половить рыбку в непроглядно мутной воде.

Впрочем, есть и еще одна возможность. Но для нее мы пока оставим местечко. Подождем грядущего Архиерейского Собора УАПЦ.