Украинская книга как объект фальсификаций

В конце 60-х годов прошлого столетия, как раз под занавес хрущевской оттепели, в одном из выпусков научно-практического журнала «Архіви України» была опубликована статья молодого львовского исследователя О.Мацюка со слишком смелым, как на то время, заголовком — «Было ли книгопечатание на Украине до Ивана Федорова?» Статья эта произвела тогда эффект разорвавшейся бомбы, поскольку автор на заданный вопрос давал однозначно утвердительный ответ.

Весь тираж журнала в скором времени был конфискован, а один экземпляр, как и положено по предписаниям Главлита, попал в спецфонды. Доступ к ним, как известно, постепенно открывался лишь с начала 90-х годов.

Что же крамольного для официальной советской науки открыл ретивый исследователь? Ему первому среди архивистов повезло обнаружить в Центральном государственном историческом архиве во Львове два документа, написанных латынью (наверное, поэтому и не уничтоженных красными комиссарами еще в 1939 году), которые однозначно указывали на существование в этом городе типографии... еще в 1460 году, то есть за 112 лет до прибытия туда Ивана Федорова (Федоровича) в 1572 году. На факт существования такого раннего украинского книгопечатания указывал еще один, третий, документ, найденный в архивах О.Мацюком. Речь идет о неизвестной до того описи книг Словитского монастыря. Этот документ фиксирует имеющиеся в наличии среди других книг в библиотеке монастыря шесть изданий, напечатанных на тогдашнем украинском языке раньше, чем увидел свет в 1574 году «Апостол» Ивана Федоровича — официально признанной в советские годы даты основания украинского книгопечатания.

Действительно, обнаруженные документы оказались настолько весомыми и долгожданными, что в других условиях могли стать ошеломляющей сенсацией. Однако не стали. И понятно почему.

Известно, что в течение длительного времени разработка украинскими учеными этой важной темы пребывала под бдительным контролем тоталитарной власти. Ведь в советской науке доминировала утвержденная в Москве идеологическая схема, по которой украинская наука, образование, культура якобы всегда развивались только в тесной взаимосвязи с российской и к тому же постоянно считались второстепенными, как бы между прочим, лишенными самостоятельных признаков. Эта схема в 30-х годах приобрела образную метафору в виде ствола-дерева с его ответвлениями, символизировавшими единство и взаимозависимость трех славянских народов — русского, украинского и белорусского.

По такой образно сформулированной теории, сердцевину этого дерева — его ствол, корень которого уходил во времена Киевской Руси, — безусловно присваивала Россия. А два его ответвления, по этой схеме, «проросшие» лишь в ХІV веке, отдавались Украине и Беларуси. Вот почему истоки возникновения украинского языка, литературы, культуры в целом, как и самой украинской истории, разрешалось «искать» именно с ХІV века. Все, что не «вписывалось» в такую идеологическую схему, тогда считалось антинаучным, а следовательно, вредным.

Обнародование О.Мацюком неизвестных, до настоящего времени важных архивных материалов стало толчком к активизации научных изысканий украинских ученых по поводу истоков украинского печатного слова. Но это оказалось возможным лишь с развалом советской империи.

В 1994 году в издательстве «Либідь», в популярной в то время межиздательской серии «Па­м’ят­ки історичної думки України», публикуется фундаментальное исследование Ивана Огиенко «Іс­торія українського друкарства». Эта книга после выхода в свет в 1925 году во Львове была фактически арестована советскими властями и отправлена в самые секретные спецфонды как раз за то, что ее автор — авторитетнейший в мире ученый — аргументированно разрушил устоявшиеся дотоле научные стереотипы относительно вторичности, подчиненности украинского книгопечатания российскому. После столь дли­тельного временного запрета в конце концов труд Огиенко с рекомендательным грифом Министер­ства образования стал использоваться в украинских университетах на соответствующих факультетах как учебное пособие.

В скором времени украинская книговедческая наука пополнилась целым рядом научных статей и отдельных книжных изданий, в основу которых была взята разработка до тех пор запрещенной проблематики в конкретике обнаруженных в последнее время архивных документов.

Казалось бы, происходил совершенно нормальный процесс, когда в условиях отсутствия цензуры и всевидящего партийного контроля украинские ученые наконец-то получили возможность изучать вопрос.

Но, похоже, оппонентов украинского возрождения такое состояние дел не устраивает.

Первую попытку изобличить слишком «ревностный патриотизм» отдельных украинских исследователей древней украинской книги сделал... ассистент кафедры технологии печатных изданий и упаковки Украинской академии книгопечатания, находящейся во Львове, кандидат технических наук А.Мельников. В №4 ежемесячника «Вісник Книжкової палати» за 2006 год публикуется его статья «Было ли книгопечатание в Украине до Ивана Федорова?»

Привлекает к себе внимание тот факт, что эта статья слово в слово названа так, как почти сорок лет назад она зазвучала со страниц «Архівів України» в исполнении другого львовского автора. Принципиальная разница лишь в содержательных акцентах публикаций. Бывший директор Львовского исторического архива, к сожалению, покойный уже Орест Мацюк, человек весьма авторитетный среди архивистов и ученых-историков, на основании анализа собственноручно найденных документов давал утвердительный ответ на заданный в заглавии статьи вопрос. Ассистент же упомянутой кафедры Алек­сандр Мельников преследовал цель все перевернуть с ног на голову и, конечно же, ответить категорическим «нет».

Не буду пересказывать нелогичные и неубедительные места этого «научного» труда, поскольку это чрезвычайно профессионально, обстоятельно и вместе с тем остро сделал харьковский ученый — профессор, завкафедрой библиографоведения и информационно-библиографической деятельности Харьковской государственной академии культуры Николай Низовой. Первоклассный специалист в своей области знаний, автор десятков опубликованных в Украине и за рубежом уважаемых научных работ по тем или иным проблемам книги вообще и украинской в частности, преподаватель с почти сорокалетним стажем нормативных курсов для харьковских студентов «Книговедение», «История книги», профессор со Слобожан­щины не остался равнодушным, ознакомившись с содержанием публикации А.Мельникова. Он подготовил для печати свою статью «Было ли книгопечатание в Украине до Ивана Федорова?», сознательно сделав уточняющий подзаголовок: «Кто задает этот вопрос и как на него отвечают».

Нужно отдать должное редакции «Вісника Книжкової палати», которая вскоре опубликовала статью профессора Н.Низового (№9 за 2006 год) как ответ тем, кто продолжает выискивать политику в публикациях украинских ученых, в которых не только подвергается сомнению, но и аргументированно опровергается утвержденный в Москве тезис о том, что «никакого украинского книгопечатания до возникновения российского не было, нет и быть не могло».

Видимо, не надеялся профессор Н.Низовой, что его статья вызовет такую бурю гнева и протеста из уст С.Сокурова-Величко. Именно этот доселе неизвестный в гуманитарной науке автор решил выступить ревностным защитником не только Ивана Федо­рова, но и всех сторонников теории «общей колыбели трех братских народов», несправедливо обиженных теми украинскими учеными, кто «упорно не воспринимает нашего Первопечат­ника».

Не буду анализировать содержание этой публикации. Выделю лишь отдельные красноречивые фразы, которыми изобилует весь текст, чтобы читатель имел возможность сам убедиться в содержательных акцентах и позиции самого автора. Итак: «настоящие украинцы, вскормленные из битых горшков Трипольской культуры»; «подкарпатские потомки древних укров», что «получили жестокий удар по самолюбию»; «подпора импозантного, однако шаткого здания национальной исключительности»; «низовые давно уж отделили национально «свідомих» украинцев, борцов универсальной обособленности древней рамы укров, от своих же (но с замутненной кровью) продажных людишек»; «кто-то зловеще шепчет за моей спиной»; «заатлантические паны мирового украинства».

Все это, сказанное с таким отнюдь не научным сарказмом и превосходством, — о нас, украинцах, о тех, кто относит себя, по ранжированию автора, к национально «свідомим». Таких, как считает Сокуров-Величко, «на Украине» немного.

Как это ни странно (а может, хоть как это прискорбно), но текст с упомянутыми выше сентенциями появился не на страницах пожелтевшего «Сегодня». Его поместил... «Вісник Книжкової палати» (№1 за 2007 год). Под рубрикой «Полемика».

Во второй и в третий раз перечитав статьи А.Мельникова и С.Сокурова-Величко — главных инициаторов новой полемики по поводу истоков книгопечатания на украинских землях — и стремясь понять логику появления таких публикаций в уважаемом научно-производственном издании, захотелось больше узнать о научном и творческом наследии этих авторов. Тщетными оказались мои поиски в каталогах солидных библиотек — среди множества публикаций, посвященных истории мирового или украинского рукописания или книгопечатания, их фамилии не значились. Правда, вышеназванный Алек­сандр Мельников является автором нескольких статей, касающихся отдельных аспектов современного книгоиздания, а также сосоставителем русско-украинского словаря «Поліграфія та видавнича справа» (Львов: Афіша, 2002, 440 с.), а также составителем «Справочной книги автора» (Сумы: Університетська книга, 2004, 396 с). Что касается последней, то нелишне будет заметить, что в ее основу легли либо выдержки из действующих законодательных и нормативных документов, касающиеся издательского дела, либо различные (и во многом устаревшие) инструкции несуществующего сегодня Госком­издата СССР, особенно те, в которых речь идет о редакторских и технических требованиях к подготовке текстовых оригиналов к печати.

Направление поиска информации о Сергее Сокурове упростила подпись под его фамилией в статье — писатель. В биобиблиографическом справочнике «Пись­менники України» 2006 года выпуска об этом авторе кратко сказано: «Родился в г. Минусинс­ке Красноярского края, Россия. Закончил геологический факультет Львовского университета. Пишет на русском языке».

Еще более заинтригованный литературными интересами ревностного изобличителя украинского патриотизма в книговедческой науке, решил ознакомиться хотя бы с одной из его книг. В руки попал не указанный в новом писательском справочнике сборник повестей и рассказов этого автора «Знак чистого солнца», увидевший свет во львовском издательстве «Каменяр» в 1990 году. Прочтения заглавного рассказа сборника — «Ворон» — было достаточно, чтобы объяснить причину ничем уже не прикрытого антиукраинства, которым обозначена так называемая книговедческая публикация этого писателя в «Віснику Книжкової палати».

В контексте навязанной господами-товарищами Мельни­ковым и Сокуровым так называемой книговедческой дискуссии хотелось бы задать и себе, и коллегам-ученым, и читательской общественности несколько вопросов.

Стоит ли в любом специализированном печатанном органе, рассчитанном на специалистов, помещать публикации по общественно важной научной проблематике, авторы которых явно не специалисты? Уместно ли будоражить научную общественность надуманными полемиками, которые уже состоялись, вокруг которых уже были обозначены определенные как научные, так и политические акценты, участники которых с обеих сторон уже давно пошли дальше в своих научных поисках? Допустимы ли в ВАКовских изданиях публикации, в которых засчитываются во время защиты диссертаций статьи, содержательный и лексический ряд которых не имеет ничего общего с наукой?

Вполне очевидно, что и уважаемая редколлегия «Вісника Книжкової палати» ответит на эти три вопроса однозначным «нет». Если да, тогда тем более непонятна позиция редакции этого органа, с ведома которой такие публикации там появились.

Кто-то из оппонентов может мне возразить. Дескать, есть позиция редакции и позиция авторов, которые не всегда совпадают, есть еще в нашем государстве и свобода слова. Действительно. В служебной части «Вісника Книжкової палати» также приведена распространенная сейчас в СМИ фраза: «Редакция не всегда разделяет точку зрения авторов статей». Однако это предостережение действует здесь как-то выборочно.

Свежий пример. В свое время автор этих строк, публикации которого раньше часто помещались на страницах «Вісника...», предложил редакции свою новую статью «Аппарат или служебная часть издания», в теоретической и практической плоскости которой пространно анализировалось многовекторное и во многом эклектичное понятие, определенное известным московским теоретиком Э.Фильчиным как «аппарат издания» (вспомните медицинский, вестибулярный аппарат, аппарат органов государственного управления и тому подобное), и предлагалось утвердить в теории издательского дела определение «служебная часть издания». Статья, кстати, основывалась на разработках как украинских, так и зарубежных ученых, имела сугубо научный стиль изложения и никого не обижала. Длительное время она лежала в редакционном портфеле, со временем автору предложили сократить многое из того, что касалось именно аппарата издания. А закончилось тем, что редакция «Вісника Книж­кової палати» в публикации такой статьи в конце концов вежливо отказала. На том основании, что это, дескать, полемическая статья, а мы — издание научное, поэтому полемики не допускаем; и к тому же зачем нам ссориться с известными московскими учеными и выдумывать что-то свое.

Так вот научной полемики вокруг утвержденного сорок лет тому назад московским исследователем термина «аппарат издания» редакция научного издания вести не хочет, а полемике относительно истоков украинского печатного слова, инициированной действительно непрофессионалами, решила дать зеленую улицу. Не о двойных ли стандартах в понимании сути научной полемики и ее цели здесь идет речь?

Кажется теперь, что соль проблемы состоит именно в этом: даже в научных аспектах гуманитарной науки не дразнить «старшего брата». Те украинские исследователи — представители филологических, педагогических или исторических наук, — которые уже в годы украинской независимости ездили со своими «проукраинскими» темами на научные собрания в Москву или Петербург, могли неоднократно убедиться в этом на собственном опыте. Но об этом им иногда напоминают и у себя дома.

Навязанные с давних пор чужие стереотипы и догмы однажды незаметно въелись в наше сознание, наши души, в наши поступки. И нынче, в условиях сплошной, небывалой доселе моральной деградации высших эшелонов общественно-политической жизни государства, мы продолжаем оставаться безразличными там, где при других обстоятельствах и в других условиях молчание честных ученых воспринималось бы как измена профессионализму и научной порядочности.

Приведу несколько примеров. Два года назад мне довелось побывать в Острожском музее книги. Директор музея с гордостью рассказала киевскому гостю, что в ее трудовой книжке лишь одна запись — этот музей. Дескать, все силы и знания отданы этому детищу. А лично мне было досадно и стыдно познавать содержательную часть экспозиции, которая практически не претерпела хотя бы косметического вмешательст­ва с... 1985 года. Оформляли эту экспозицию ленинградские ученые. Поэтому и кричит с каждого стенда идеология советской системы. Вдумайтесь в содержательную доминанту, скажем, вот этого крупно набранного текста, открывающего экспозицию: «Книгопечатание, возникновение которого на территории страны (какой? — Авт.) связано с именем русского первопечатника Ивана Федорова и его деятельностью в Москве, Беларуси, на Украине (снова это унизительное «на». — Авт.), способствовало становлению связей между братскими русским, украинским и белорусским народами».

Попытался я найти в экспозиции музея хотя бы упоминание о Степане Дропане или по крайней мере книгу И.Огиенко «Исто­рия украинского книгопечатания», где много сказано о дофедоровском украинском книгопечатании. Но — напрасно. Здесь о ней только слышали, однако не смогли приобрести, поскольку книготорговля, дескать, развалилась...

В музей, как и раньше, едва ли не каждый день приводят целыми классами школьников из близлежащих районов и областей. Из чьих текстов будут познавать они украинскую историю? На вопрос, почему за годы украинской независимости в экспозиции не изменено ни одной строчки текста, директор острожского музея прямо ответила: «Нет средств, вон два года крыша течет, а вы о каких-то предложениях»...

Что уж Острог, если такую же картину мы можем видеть и в столице украинской книги знаменитом Львове. Книжный музей там также назвали нейтрально, чтобы не привлекать лишнего внимания всяческих патриотов от науки: не истории украинской книги вообще, а всего лишь Музей искусства древней украинской книги, сделав его не самостоятельным подразделением, а только филиалом Львовской галереи искусств. Экспозиция также подготовлена еще в советские годы и также с того времени ни разу не обновлялась. Львовскому и украинскому первопечатнику Степану Дропану, как и в Остроге, здесь места нет, хотя информация о нем и его типографии 1460 года найдена именно во львовских архивах и именно львовскими учеными. Разве не парадокс?

А как воспринимать то, что посетители этого львовского музея, знакомясь с отделом рукописной украинской книги, ничего не услышат из уст экскурсовода и ничего не прочитают в экспозиционных рядах, скажем, о Велесовой книге, о Реймском Евангелии? Эти два шедевра украинского рукописания, о которых в советские времена тоже не принято было говорить, благодаря небезразличию и усилиям именно ученых-исследователей этой проблемы уже давно вошли в программы средних школ и высших учебных заведений. На кафедре репрографии Украинской академии книгопечатания под руководством доцента В. Стасенко Велесову книгу даже реконструировали (материальную ее часть — знаменитые дощечки с нанесенными на них образцами текста), а здесь, через две улицы львовского центра, об этом ничего не знают. В большевистские времена такой факт назвали бы вредительством на идеологическом фронте. В наши, украинские, для этого можно найти только такие понятия, как равнодушие, непрофессионализм.

Вместо выводов

В середине ХІХ века группа великодержавно настроенных русских ученых во главе с М.По­годиным попыталась отвлечь усилия небольшой горстки национально сознательной интеллигенции приобщиться к первым росткам украинского возрождения, вызвав их на изнурительную многолетнюю дискуссию о так называем праве украинского языка называться в Российской империи языком, а не наречием. Сколько сил и времени потратил на это, скажем, Михаил Максимович, оставив нам, ныне живущим, знаменитые «Филоло­гические письма М.Погодину»! Теперь это — уникальный образец высокого духовного и патриотического чина ученого, который глубоко ощутил в себе свои, украинские корни, который прочно стоял на земле своих пращуров.

Вспоминая этот эпизод, предвижу, что оппоненты новой концепции возникновения и развития украинского печатного слова и в этой публикации найдут места, вокруг которых могут продолжать навязанную ими же дискуссию. Сколько уже копий сломано по поводу толкования слов того же послесловия Ивана Федо­рова ко львовскому «Апосто­лу», в котором он сам сознается, что шел во Львове «по стопам богоизбранного мужа»; по поводу той же надгробной плиты, архивных текстов о типографии Степана Дропана. Аргументы оппонентов давно понятны. И они от них не откажутся. Это их право. Как и наше право иметь и аргументированно, спокойно отстаивать свою научную позицию.

Таким образом, на основании тщательного изучения найденных архивных документов, сохранившихся памятников, оставленных письменных упоминаний современников можно сделать вывод, что книгопечатание в Украину пришло не с Востока, из Москвы, а с Запада, от немцев. Время его появления следует датировать 1460 годом, то есть на 114 лет раньше, чем это было определено по идеологическим соображениям российской (советской) концепцией. Имя первого украинского печатника — Степан Дропан, который, согласно сохранившимся до наших дней архивным документам, подарил свою типографию Львовскому Свято-Онуфриевскому монастырю. Имея веские аргументы, сегодня можно без предостережений, как это делалось до сих пор, толковать надпись на надгробной плите И.Федорова как признание существования украинского книгопечатания во Львове задолго до того, как сюда прибыл Иван Федорович. В переводе И.Крипьякевича эта надпись звучит так: «Іван Федорович, друкар Москвитин, котрий своїм заходом занедбане друкарство обновив, умер у Львові. Друкар книг перед тим невидимих…». Никоим образом не умаляя заслуги Ивана Федоровича, его нужно считать не основателем украинского книгопечатания, а основателем постоянного книгопечатания на украинских землях. Сейчас целесообразно непредубежденно осмыслить жизненный и творческий путь выдающегося печатника Ивана Федоровича в контексте роли Украины и тогдашнего украинского окружения в становлении его как книгоиздателя европейского уровня.

Опережая попытки оппонентов причислить автора этой статьи к «ревностным низвергателям» первопечатника Ивана Фе­дорова, «прямым обвинителям русских ученых», к «рьяным националистам», хочу подчеркнуть: я не против Ивана Федоро­ва, я против грубого неуважения истории своего народа, против консервации в гуманитарной науке устаревших идеологических догм, против новой попытки не только навязать украинству, но и утвердить унизительный комплекс малороссийщины.