Царское тело. Петр Мамонов и Олег Янковский в фильме Павла Лунгина

Фильм Павла Лунгина «Царь» (с Петром Мамоновым и Олегом Янковcким, сыгравшими свои выдающиеся роли) только что вышел в украинский прокат. Причем в не самое лучшее время — в эпидемический период. Кинозалы пустые. Или полупустые. Чего боитесь-то, глупые? Искусство же не заразно. Это только из телевизора зараза к вам пристает.

«Царь» — художественный фильм. И после этой фразы сразу и помолчим три минуты. Ведь критерии-принципы художественности — это уже до того размыто, испохаблено, изгажено и переврано (особенно в нашей стационарной и всепобеждающей системе как бы творческих сплошных «подмен»), что художественными здесь смеют себя называть всякие промышленные изделия… Которые квасятся-производятся на местных или дальних киностудиях. А потом воскресными вечерами подло пробираются на СТБ. Или в другие эфиры. Да еще и паясничают. Безо всяких представлений о смысле и качестве актерской игры, об уровне и адекватности сценарных построений.

О режиссуре — об этом расчудесье — совсем бессмысленно молить у них пощады. Не щадят.

В текущем нерадостном контексте этот самый «Царь», лишь за несколько дней проката рекордно собравший в соседней России около 30 миллионов (рублей-рублей, не пугайтесь), показался мне каким-то царем зверей… Каким-то редким, мастерским, а местами даже выдающимся фильмом, не сильно уступающим «Острову» (предыдущая картина Лунгина всеми расхвалена единодушно).

И в «Царе» — о грозном Иване и смиренном старце Филиппе — видится мне сильная режиссерская воля. То, что из камня (вековечной окаянной истории о Руси-матушке) высекает искру Божью, творческую, обжигающую. При этом умно и синтетически переплавляя в одном произведении кинематографическую образность, глубинный смысл, актерскую энергию… Оставляя за собой право восприниматься не просто как фильм, пусть и истинно художественный, но еще и как высказывание…

Высказывание умного и неравнодушного современного человека, решившего посмотреть на те самые дни окаянные, не щурясь и не юродствуя. Без ожидаемого нами лубочного «гламура». Или же набившего оскомину михалковского воздыхания.

Структура фильма Лунгина — ясная и прозрачная. Понятная и для «средних умов» наших зрителей. За основу режиссер использует совершенно ненадуманный сюжет, кульминация которого обозначена конкретной датой — 22 марта 1568 года. Когда митрополит Филипп в Успенском соборе отказывается благословить царя Ивана на подлости. И требует у оного отмены опричнины — предвестницы терроризма. Тут же батюшку и забивают до полусмерти бандиты Грозного. Затем возбуждают супротив оного «процесс» — в церковных стенах. Священника отправляют куда подальше — в монастырь. А царь, хоть и мучится порою угрызениями совести по уничтоженному оппоненту, но куражится по-прежнему, то казня, то милуя десятки-сотни остального мирного люду.

В общем, Иван Васильевич не меняет «профессию».

Лунгин уверенной рукой проводит в своей картине две разные линии. Как бы две параллели, которым вроде и не предписано пересечься. Но вот же, однако, волею Господа Бога пересекаются... В недобрый час — в 1565-м. В самый пир во время чумы-опричнины.

Первая эдакая образная линия — Власть. Эту партию лихо и виртуозно ведет артист Петр Мамонов. Даже не играющий, а как-то искусно-животно (это не обидное определение, а комплимент) существующий в своей парче и шапке Мономаха.

Вторая линия — Вера (а также Надежда и Любовь), на каком-то чрезмерном напряжении душевных и физических сил нарисованная Олегом Янковским. Поскольку здесь мелом судьбы — жизнь того самого митрополита Филиппа Колычева, растоптанного сумасшедшим самодержцем.

Власть и Вера — два пути и одно зеркало, в которое вглядываются два лица. Царь и Батюшка. Чтобы впоследствии увидеть в желанном отражении — царя-батюшку. Светлый единый образ. Но зеркало еще в XVI веке треснуло. Власть одержима лишь интересами государства российского. Да, она молится. Кликушествует. Но на главной линии фронта выступает в ипостасях центральных — собирательницы земель, террористки-распутницы. Еще подлой притворщицы, прячущей за религиозными ризами тело дряхлое, гнилое, как кочан капусты на огороде, покрытом первой изморозью… Вот она, эта Власть — в чумном, вонючем балдахине — ворочается в постельке, беззубым ртом шамкает очередную молитву; затем царедворцы набрасывают на нее очередную бахрому и расписные кафтаны, словно бы листики свежей капусты… И подмерзшая кочерыжка, увенчанная шапкой Мономаха, взглядом хитрющего маньяка осматривает свою челядь, рабов своих: ну, как я вам, страшен, величав, бойся же меня, чернь смердящая!

А Вера (герой Янковского) бредет себе зимней разбитой дорогою из Соловецкого монастыря во стольный град, стужа такая, что ряса примерзла к телу. Бредет, в какой-то иступленной и совершенно наивной надежде — образумить Власть. Обернуть ее в Веру истинную, человеколюбивую.

Только Царь Лунгина — Мамонова осторожен к гуманитарным инициативам. Поскольку Власть — это не любовь, а притворство. Не Вера, а насилие посредством обильного цитирования Священного Писания. Власть — лицемерие, а царь, по Грозному (а также Лунгину, Мамонову и остальным «апостолам») — орудие Веры, выбор Бога, значит, Царю позволено все, поскольку сие выбрал Бог… Почти по мотивам одного из героев Достоевского: если нет рая, то значит нет ада, а если нет ада, то значит и греха нет, посему и грешить будем, покуда совсем не устанем.

К правильному итогу подталкивают зрителя режиссер и святой отец: Власть — это ад (посмотрите на выродка Грозного), а Вера — это рай (ибо даже в мучениях на старца снисходит благоденствие).

В общем, нашему батюшке выбора не остается. Казнить-нельзя-помиловать — даже не нужно ставить запятую.

Между тем, как каждый талантливый фильм, и этот далек от однозначных образных и режиссерских решений. И в данном сюжете многое усложнено, вывернуто в плоскость не только государственных или церковных, но и человеческих проявлений. Ибо человек… В общем, слаб он. Идеология этой картины именно в том, что история-то — объемная, спорная. Неоднозначная. Во Власти — в царе этом — проглядывает существо лукавое, подневольное, с поползновениями в сферу трогательных человеческих отношений (замечательная сцена с сироткой, которой государь расписывает царство грядущее). Мамонов играет местами изверга, временами Иудушку Головлева, иногда маньяка, балующегося своими садистскими наклонностями, а порой и какого-то умника-разумника, обманувшего всех своим безумием, ибо иначе нельзя склеить эту страну — в то кровавое время.

Или Малюта Скуратов, выродок и палач, глядишь, печалится о сохнущей ноженьке своего дитяти, вымаливает у старца спасение своему чаду.

И опричнина у Лунгина — вовсе не мрачный убогий НКВД, а карнавал расписных самодовольных самцов во главе с Александром Домогаровым, наконец-то сыгравшим приличную роль за столько-то лет. И Русь у режиссера — не только сборище мерзости и коленопреклонения, а страна пусть и дикая, но гордая… Даже на дыбе перед извергом не солгавшая, не взявшая на себя грех (в роли преданного племянника митрополита Колычева — Алексей Макаров).

Да и с Верой не так все радужно и фантастично… Тщетна эта Вера (если учитывать один из подтекстов), коль ее ризами прикрывают злодейства, распутство, преступления (государственные интересы — это чтобы понятнее).

И в этом плане довольно камерный дуалистичный фильм Лунгина (без особых «панорамных» пафосных сражений, за «этим» — к Бортко) воспринимается именно как то самое высказывание — порою просто беспощадное… Прибивающее тебя топором к зрительскому креслу в полупустом кинотеатре — когда несчастного старца, святую Веру та самая Власть («Петя» и его «волки») буквально распинают — размазывают, уничтожают… Друзья, не считайте меня комсомольцем, однако в эти мгновения слезы на глазах таки были.

Как известно, Олег Янковский сыграл в картине свою последнюю роль — увы… Но, надо же, сыграл именно Веру: и не какую-то «маленькую», а подлинную, непафосную и мученическую… Истинную православную Веру. Повторюсь, для меня его игра за пределами обыкновенного зрительского восприятия. В этом фильме в связи с Янковским — на нечто большее пробивает. Как будто это благодать Господня. Вроде сам перст Всевышнего указал ему на последнюю актерскую «маску». И он уже не снимет ее, глядя эту свою последнюю картину — в раю. А где же еще нашим большим артистам смотреть хорошие фильмы?