СВЯТЫНЯ НА ВЫДАНЬЕ

Несмотря на то, что идея Единой поместной православной церкви потеряла остроту, переговоры между Константинопольским и Московским патриархатами, судя по последнему раунду, переходят в латентную стадию, вопрос церковной собственности, еще недавно прочно связываемый с грядущим единством, снова актуализируется. Толчком к этому послужили два документа, опубликованных этой весной: указ Президента о восстановлении нарушенных прав церквей и постановление Кабмина о передаче культовых сооружений — памятников архитектуры религиозным организациям.

Напомню нашим читателям, что на заре независимости, когда встал вопрос о возвращении религиозным организациям (главным образом, традиционным церквям) храмовых сооружений, «используемых не по назначению», возникли некоторые проблемы. Они были связаны с тем, что не так уж много храмовых площадей пустовало. И, конечно, когда речь шла о складах стройматериалов (а то и чего похуже), передача только приветствовалась общественностью. Но нередко случалось и такое, что в помещении церкви действовал музей (причем не всегда атеизма). А еще бывало такое, что само помещение имело историческую и художественную ценность и при этом использовалось как музей или научная база. Я уже не говорю о том, что по поводу каждой более-менее заметной передачи поднимался шквал взаимных упреков (назовем это так) со стороны противостоящих конфессий.

Тогда появились сначала короткие, но все удлиняющиеся списки «выдающихся памятников архитектуры», которые не подлежали «возвращению» церкви. Что греха таить, были среди этих «памятников» и такие, которые могли стать яблоком раздора, и потому их вносили в списки.

В связи с самим фактом «передачи» или «возвращения» — как кому нравится — немало было сломано копий и перьев. Оспаривались отдельные позиции, причем иногда абсолютно справедливо. Оспаривалась сама возможность «возвращения» — очень разнообразно оспаривалась, поскольку многое упиралось в то, «кому возвращать». По логике вещей, возвращать можно только тому, у кого отнято. Тот же, у кого отнято, только за десятилетия существования СССР и несколько лет независимости сильно изменился лицом. Возникла масса вопросов. Начиная с того, кто юридически является наследником репрессированных церквей — в первую очередь УАПЦ, — заканчивая тем, что делать с греко-католиками, претендующими на возвращение (и тут уж не поспоришь — действительно возвращение) тех церквей, которые после официальной «отмены» УГКЦ перешли во владение единственно дозволенной РПЦ, а теперь, естественно, находятся в ведении законной наследницы УПЦ. Добавьте к этому вопрос о церквях-новостройках, появившихся за первые годы независимости как на церковные, так и на донаторские средства, переходы целыми общинами из одной конфессии в другую, сверху придавите отсутствием юридического статуса у церквей — и попробуйте сказать, что вам все понятно. Наверное, так не сказали бы те, кто этим занимался. Поэтому на всякий случай слово «возвращение» стало вытесняться в документах словом «передача». Хотя церковникам больше нравится называть это «реституцией» (что означает не просто «возвращение», а «восстановление в правах»).

Позиции списка, впрочем, теснились уже некоторое время. Так появилась возможность «передавать в пользование», не «отдавая насовсем». «Совместное использование», под которым обычно понималось использование храмового сооружения разными конфессиями, состоялось в ином виде — церкви стали использоваться как собственно церкви и музеи — «два в одном».

И вот, наконец, твердыня списка рухнула. Все ограничения с «передачи» сняты. Более того, речь снова идет не о «передаче», а о «восстановлении в правах» и даже «преодолении последствий тоталитарной политики в отношении религии». Странная формулировка. Неужели государственные мужи действительно считают, что тот урон, который был нанесен церкви в период СССР, исчисляется в церковных сооружениях и ими может быть возмещен? Впрочем, все конфессии эту идею радостно подхватили. Что ж, возможно, это тоже путь «преодоления», если предположить наличие прямой зависимости между количеством храмов и количеством практикующих верных. Но, как показывает практика, такой зависимости нет. Большинство церквей заполняется на 100% только по большим праздникам. Бывают и исключения, но они не имеют отношения к «нехватке площадей» — бывают переполненными храмы у отдельных священников, пользующихся немалым авторитетом. Бывают переполнены храмы у конфессий, «не популярных» в данном регионе. Но в целом спрос на церковные сооружения можно считать удовлетворенным или в основном удовлетворенным. Но это спрос человеческий.

Есть еще одна сторона спроса. И именно она создала упомянутую «арию со списком». Это политические мотивы наших политически озабоченных церквей. «Политическая озабоченность» — это не в упрек. Это констатация грустного факта: церквам приходится заниматься политическими изысками хотя бы потому, что не преодолен главный ущерб, нанесенный не только СССР, но и предшествующей историей — церковь в Украине несамостоятельна, не отделена от государства реально и не имеет твердых гарантий своей независимости, а значит и возможности самостоятельно решать свои проблемы. Единственное, в чем можно упрекнуть наших архиереев, так это в том, что они не пытаются влиять на государство в главном: в обеспечении этой реальной независимости. Впрочем, и это тоже можно понять — «сотрудничество» с властью дает множество маленьких приятностей. И вот с точки зрения политической упразднение списка «памятников» — очень приятный момент.

Это неудивительно для нашей ситуации: наше мифологизированное сознание потеряло ощутимую связь с реальностью, и мы готовы признать, что на Почтовой площади будет построена церковь, в которой отпевали Шевченко. И грамматика, которой противоречит это высказывание, нам не указ. Там, где правит миф, отступает даже такая упорная штука, как грамматика. Почему же нам не поверить в то, что какого-нибудь патриарха или митрополита сделает «истинным» то, что его резиденция находится в Софийском соборе? Или в то, что если в Лавре, значит истинные монахи и т.д. В нашей ситуации владение таким аргументом, как одна из святынь, — это не просто «символично». Это то, что делает истинным — такова логика мифа.

Если вам кажется, что я преувеличиваю степень мифологизированности нашего сознания, посмотрите как мы относимся к памятникам. С одной стороны, наша озабоченность прошлым — материализованным памятниками — иногда доходит до абсурда. А наше отношение к истинным памятникам оставляет желать лучшего. Мы не храним памяти — мы ее создаем. Пачками. Штампуем и рассовываем по городу. Что-то чародейско-ритуальное есть в этом процессе. Совсем как маги далекого (и не очень) прошлого, мы считаем слова «памятник», «святыня» волшебными формулами, которые превращают не очень хорошо слепленную фигуру или совсем уж плохо построенное сооружение в нечто святое. Творение реальности силой слова — вот вам еще одно «негативное последствие тоталитарной политики СССР». Но его нам почему-то не стремятся возмещать. Более того, из нас продолжают делать болванчиков, которые по умолчанию принимают декларацию за реальность. Чего ждать от страны, которая сравнивает с землей фундамент исторических Лядских ворот, потому что он не вписывается в планы строительства, а вместо этого возводит над ним насмешку, которую отныне мы называем «лядскими воротами». Что помешает этой стране с барского плеча кинуть какой-нибудь конфессии «за преданность идеалам» Софийский собор для «использования по назначению»?

Разумеется, вопрос Софии Киевской предстал во всей своей красе как реакция на отмену «списка». Ничто другое так не всколыхнуло церковные ряды. УПЦ КП поспешило напомнить о своих давних притязаниях и о том, что у других «реальных претендентов» руководители за рубежом. Кроме того, эта конфессия предложила даже вариант честной дележки: если Лавру Московскому патриархату, то Софию — нам. УПЦ по обыкновению хранит многозначительное молчание. Зато УГКЦ напомнила о том, что «ей тоже причитается» от реституционного пирога, но, со свойственной этой конфессии осторожностью, было предложено не передавать Софию никому до момента, пока «все украинские православные и католики не объединятся».

Между прочим, последнее предложение выглядит наиболее симпатично, поскольку пресловутое объединение — даже если говорить только об объединении православных — кажется ну очень туманной перспективой. Но нынешние жители Софийского заповедника, снова почувствовав на себе столько заинтересованных взглядов, заволновались.

Как-то выпустили мы из виду, что София Киевская, в отличие от многих «использованных не по назначению», занимает достойное место в нашей духовной жизни. Это солидный музей, обладающий уникальной историей и художественной ценностью. Этому сооружению почти 1000 лет. Больше нигде в мире вы не найдете столь обширных по площади открытых фресковых росписей и мозаик начала ХІ в. Здесь ведется работа по сохранению и изучению наследия Киевской Руси — непростая и зачастую незаметная для глаза работа реставраторов, искусствоведов, историков.

«Но почему бы не использовать Софию совместно? — спросит читатель. — Неужели музею и церкви станет тесно под одной крышей?»

Об этом и я спросила у директора заповедника «София Киевская» Н. Куковальской.

— Сотрудничество с УПЦ в Кирилловской церкви состоялось: священник понимает, в каком храме он служит, помогает нам, когда это необходимо, перед службой всегда предупреждает собравшихся о том, как надо себя вести, чтобы не нанести вреда памятнику. Это очень важно — понимание ответственности. Этого понимания мы не нашли у священника УАПЦ, который правит в Андреевской церкви. Она недавно открылась после реставрации — долгой и дорогостоящей. Руководство заповедника было очень против передачи этого храма под частичное использование церкви, но нас буквально вынудили подписать этот договор. И теперь просто обидно видеть, как церковники своими руками наносят вред памятнику. Мы постоянно обращаемся к ним, напоминаем об условиях договора, но напрасно. И самое главное — на службы почти никто не ходит. Такой величественный храм не пользуется популярностью у верующих.

На Софийский собор претендуют почти все конфессии. Но здесь наша позиция принципиальна: мы считаем невозможным отдать музей для использования церковью. София — церковники тоже должны понять, — это не только церковное, но и культурное наследие мирового значения. Это очень старое сооружение, которое требует тщательного ухода. Ни у одной украинской церкви нет ни средств, ни специалистов для подобной работы.

Мне остается непонятной линия, проводимая Госкомрелигии, по инициативе которого, например, разрешены богослужения в Андреевскоц церкви. Теперь они предлагают рассмотреть вопрос о передаче музейных ценностей культового назначения церкви. Была создана комиссия по изучению вопроса о передаче сооружений и культовых предметов — но даже состава этой комиссии мы не знаем и не можем повлиять на ее решения. Казалось бы, я, директор такого заповедника, знаю это дело не понаслышке, но мое мнение никого не интересует. И я так понимаю, что эта комиссия создана не для того, чтобы изучать проблемы, а для того, чтобы передавать церкви то, что ей надо. И я ничего не имею против — пускай передают. Но не все же — есть несколько уникальных памятников, которые должны остаться музеями. Их так мало, что, поверьте, они не сделают погоду церкви.

Но все упирается не только в «везении» со священником. Он может оказаться умным и культурным человеком, понимающим степень ответственности, которую налагает использование уникального сооружения. Но ведь есть еще паства. И у нее свои — понятные и справедливые — модели поведения в церкви. Человеку, пришедшему в церковь ради совершения определенных и четко регламентированных обрядов, трудно будет понять, что нельзя жечь свечи, лампады, прикасаться к стенам (а как не приложиться к лику святого?), даже просто хорового пения — и того не будет. Вот главный вопрос: зачем самой церкви (общине верных) храм, который налагает столь серьезные ограничения на саму службу? Видимо, дело тут не в службах...

Поэтому суждение о том, что «церковь должна использоваться для отправления служб», а не в качестве «приюта для музейных мышей», как не очень любезно выразился один церковный журналист в одном церковном издании, не кажется мне в данном случае безупречным. В большинстве случаев это, возможно, так. Но если следовать такой логике, то вообще мало должно остаться музеев, ведь большинство из них создавались в бывших жилых домах, особняках, которые тоже строились для того, чтобы в них жили люди, а не уже упомянутые животные. Предметы быта, перекочевавшие в музеи в качестве «произведений искусства», тоже имели когда-то целевое назначение. Но никто не возражает против того, чтобы сохранять их под стеклом.

Уже предвижу упрек в том, что якобы низвожу дом Бога до уровня китайской вазы. На самом деле это подмена понятий, на которой играют заинтересованные: в украинском и русском языках словом «церковь» обозначается и храмовое сооружение, и община верных. Но понятие «тела Божьего» относится только к последней. И не сооружение делает общину церковью, а община превращает сооружение в «дом Бога» и в конце концов в святыню. В этом плане Софийский собор довольно давно перестал быть церковью. И вопрос в том, стоит ли возвращать его в это качество. Вопрос формулируется именно так, что несколько отличается от формулировки «использовать по назначению». Хотя бы потому, что назначение уникального музея ничуть не ниже по своему культурному значению — и этому назначению Софийский собор вполне соответствует.