СВИДЕТЕЛИ СОБЫТИЙ МОЩНЫХ

Название этой рецензии автору не принадлежит, он его занял у Владимира Луговского: «Я был свидетелем событий мощных». Строчка из «Середины века», книги во многом итоговой. Теперь на дворе и конец века, и конец тысячелетия, и уж точно пора подводить кое-какие итоги. И надо признаться, некоторые из них весьма традиционны.

Например, бытует мнение, что наша история — это история великих князей, царей, генсеков, президентов, а не народа. Мнение небезосновательное и явно осуждающее поведение и претензии «верхних слоев общества». Но в данном случае хотелось бы вступиться за «классово чуждых» правителей и обратить внимание на странности в поведении «народа», который последовательно и старательно уничтожает документальные свидетельства своей жизнедеятельности. Да так, что ничего не остается, никаких следов. И попробуйте объяснить это или оправдать!.. Мне самому приходилось видеть костры из фотографий, дневников, писем, я неоднократно натыкался на кучки пепла, разносимого ветром на все четыре стороны: так «благодарные» потомки завершали тризну по близким людям... Выходит, нечего обижаться на писателей, на историков. А что им остается, покопавшись в государственных и личных архивах, как не живописать и увековечивать «верхние десять тысяч»: они, по крайней мере, хоть какие-то следы по себе оставили, в то время как «низы»...

К счастью, не бывает правил без исключения. Киевлянка Евгения Смолякова вдруг догадалась, что все это (дневники, фотографии, письма) представляет интерес не только для родственников и близких людей. И по собственной инициативе, на собственные деньги взяла и, не колеблясь нимало, издала книжечку «Древо моего рода» (Киев, 1998). Удивительную, надо признаться, книжечку, охватывающую три с лишним четверти нашего бурного века. Тут все — и судьбы, и жанры — отражает и характеризует неповторимую эпоху, вернее — три разные эпохи. В книге три раздела: 1) «Мне смерть не страшна» — дневниковые записи деда Стефана Ивановича Смолякова (1904 г.); 2) «А жить еще стоит» — фронтовые письма отца Стефана Стефановича Смолякова (1941—1943); 3) «Вечность небытия» — стихотворения брата Геннадия Стефановича Смолякова (1978—1981). Попробуем кратко их обозреть.

Стефан Иванович родился в 1875 г. в глухом белорусском селе на Могилевщине. В поисках лучшей доли оказался в Одессе, «был на должности» в конторе нотариуса, жил в свое удовольствие, копил деньги на будущее — думал заняться торговлей. Но грянула русско-японская война, вышел «высочайший манифест», и Стефан Иванович записывает в своем дневнике: «Народ ходит большими толпами, с портретом государя и поет гимн (Боже, царя храни). Хор военной музыки играет со всех сторон, и слышно громкое «Ура!». Как-то делается торжественно». И вот, под влиянием патриотических настроений, скромный служащий изъявляет желание отправиться охотником на войну. Правда, была еще одна причина, неполитическая: имея много поклонниц, юноша любил девицу Марию. «Она еще молода, 16 лет, и замуж не захотела идти...» Сочетание обыкновенное — любовь к Отчизне и любовь к барышне. Молодого человека отговаривают, но решение его окончательно. Через всю Сибирь неисходимую, через всю Манчжурию Стефан Иванович попадает в город Харбин, далее в Ляолянь — это уже «китайская земля». Обстановка далеко не романтическая: неразбериха, жара, грязь, хамство начальства. «Переношу большие невзгоды военного времени. Трудно описать все то, что я чувствую. Ежедневно молю Господа Бога, чтобы он благословил меня и моих родных. Прошу Бога, чтобы он благословил меня в бою и помог возвратиться с честью на Родину».

Наконец бой. Русские части отступают к Ляоляню. Японцы, после усиленной артподготовки, начинают атаковать. «В 10 часов утра появилась японская цепь, а затем колонны на расстоянии 200— 270 шагов (...) Я так храбро и неустрашимо сражался, что даже многих удивил солдат своим хладнокровием. Я сидел в окопе и стрелял из ружья, и мне кажется, многих убил японцев. Пули кругом меня визжали и пролетали. Гранаты разрывались и падали. Но вот летит одна ружейная пуля и пробивает мне околышек фуражки. После этого я еще храбрее стал сражаться».

В том бою Стефан Иванович был ранен шрапнельной пулей в живот, попал в полевой лазарет, откуда его перевозят в город Харбин, а из Харбина — через всю Манчжурию, через всю Сибирь — в Москву. Страдания, лишения, мучительная боль — ничто не затемняет в его сознании главного: «Мне страшно хочется идти на войну и отомстить коварным японцам за мою рану и за моих товарищей».

Дневник Стефана Смолякова заканчивается 31 декабря 1904 г. Что было дальше — хорошо известно: война привела к революции, за первой революцией последовала вторая, потом еще одна война — гражданская, далее — война советской власти против собственного народа, война финская — незнаменитая, по выражению Александра Твардовского, и, наконец, война Отечественная. Ее участником был Стефан Стефанович Смоляков — кадровый военный. Войну встретил лейтенантом, в 1942 г. стал капитаном и начальником штаба стрелкового полка, в 1943 г. Стефану Смолякову присвоили звание полковника, через месяц 32-летний гвардии полковник погиб. Воевал он на Севере, на Мурманском направлении. По возможности регулярно писал письма в Тамбов — жене своей Наталье Васильевне. «Я продолжаю свою службу все там же, на переднем краю Отечественной войны. Моя жизнь идет нормально» (10.11.1941). «Таков у меня характер. Не могу я спокойно работать, пока немцы грабят нашу Родину. Я командир Красной Армии, и мне стыдно за то, что немецкая армия оказалась сильнее, что Родина наша растерзана» (4.11.1942).

Письма Стефана Смолякова поражают нравственной чистотой, высокой, как ныне выражаться немодно, идейностью: «В эти дни наш народ делает историю человечества. Идет борьба за благополучие не отдельных индивидуумов, а целого народа, и эту борьбу ведут не отдельные индивидуумы, а целый народ. Следовательно, каждый желающий быть полезным общему делу в этой борьбе должен быть в коллективе, жертвовать собой во имя одной цели — победы коллектива, победы народа» (10.11.1941).

Евгения Смолякова рассталась со своим отцом в двухмесячном возрасте, вряд ли помнит его, да и не может помнить, но, пишет она спустя шесть десятилетий, «он никуда не исчезал, он рядом со мной, в моей жизни». «Отец был для меня примером, образцом и недосягаемым идеалом. Я все измеряла по Отцу».

Книга «Древо моего рода» позволяет выйти — конечно, читателю внимательному — и на более широкие обобщения. Анализируя поведение трех героев, представителей трех поколений, в критические моменты их жизни, можно понять, что такие качества, как порядочность, принципиальность, благородство, не столько приобретаются под влиянием тех или иных общественных условий, сколько передаются по наследству. Очевидно, существуют соответствующие гены, а значит, можно унаследовать и соответствующие черты характера, и прогнозируемые модели поведения. Значит, наследственность — понятие вовсе не выдуманное, вполне реальное.

Это особенно заметно на примере сына Стефана Стефановича Геннадия Смолякова, которому было суждено жить уже в эпоху безвременья — в годы послевоенные: больших потрясений как бы не замечалось, но разрушительный дух двоедушия, двусмыслия носился в воздухе постоянно. И людям порядочным, прямым, бескорыстным приходилось нелегко. На судьбе Смолякова Геннадия все это сказалось.

Беззащитность перед миром и одновременно доверие к миру — вот поэтические доминанты Геннадия Смолякова:

Белый снег белее белого...

Набело и мы живем.

Белизна обыкновенного

Расстилается кругом.

Через десятилетия в стихах Геннадия Смолякова как бы оживает больная тема, прозвучавшая в дневнике его деда Стефана Ивановича: «Трудно жить человеку мыслящему и осознавать всю пошлость своей жизни».

В суете бесконечных сует

Гаснут светлые краски и чувства.

В жизни данный когда-то обет

Не исполнится средь безрассудства.

«Перед нами бесхитростные документы людской щедрости и мыслей, которые не оставляют читателя безразличным, — пишет в послесловии литературовед Николай Шудря, под чьей редакцией увидела свет рецензируемая книга. — А когда их воздействие направить непосредственно на прямых наследников — детей, внуков и правнуков, то издание послужит уроком благородства и достоинства для будущих поколений.

Человек всегда стремится быть Человеком, хотя бы и по чужим образцам, а здесь пример неподдельной красоты и мужества в своем роде». Николай Шудря безусловно прав. Перед нами любопытная и полезная книжка. И не потому, что из беспамятства появились такие уж исключительные личности, а потому, что думали они, говорили, действовали так, как никто другой. Ибо как справедливо заметил платоновский герой: «Без меня народ не полон».

Поздравляем постоянного автора «ЗН» Леонида Череватенко с избранием председателем Киевской организации Национального Союза писателей Украины