«...На глум зухвалій моді» Украинский неоклассик из Мюнхена Игорь Качуровский: «… мудрый Аристарх, филолог и эстет»

На соискание Национальной премии в 2006 году представлена книга Игоря Качуровского «Променисті сильвети», которую наши уважаемые литературоведы почему-то называют «Полум’яними сильветами». Это сборник лекций, докладов, эссе, изысканий, изданных в 2002 году в Германии. Следует напомнить: уже дважды И.Качуровского выдвигали на Шевченковскую премию и дважды не дали. И не потому, что Игорь Васильевич не был достоин высокого отличия (не будем забывать: вместо него эту премию получали писатели, которые могли бы еще немного подождать, или же те, вклад которых в украинскую литературу не столь уж и несомненен). Это делалось под бешеным давлением некоторых «деятелей», поспешно нареченных «классиками». «Личный» фактор и на этот раз сыграл решающую роль.

Стоит процитировать самого И.Качуровского: «...трагедия Украины носит двойной характер, поскольку у нас наверх всплывают скандально-плохие как научные, так и художественные произведения, а те произведения, которые имеют настоящую, художественную либо научную ценность, остаются незамеченными». За все привилегии, как известно, нужно платить. Поскольку живем в эпоху развязанных языков. С безответственностью и отчаянной отвагой раздаются титулы, раздариваются дипломы, пусть устные, но на очень почетные места в литературной иерархии. По этой причине никак не хочется Качуровского причислять к классикам, хоть он значительно больше, нежели кто-то другой из ныне сущих литераторов, заслуживает подобного определения. Поэт, прозаик, переводчик, литературовед, историк литературы — после ухода Н.Лукаша и Г.Кочура едва ли кого-то еще поставишь рядом с ним по основательности знаний, филологической подготовленности и общей образованности, в конце концов — по количеству сделанного. Потому-то не будем злоупотреблять девальвированным званием «классика», зато имеем полнейшее право И.Качуровского определить в качестве неоклассика, прямого и самого последовательного продолжателя М.Зерова, М.Рыльского, П.Филиповича, М.Драй-Хмары, Ю.Клена и
М.Ореста, — никакой ошибки не будет. Да, это франковское направление нашей литературы. А еще очень к лицу И.Качуровскому определение «энциклопедист», — какую ни возьмите его книгу, непременно поразит новая, свежая информация: сотни доселе неизвестных имен, названий, дефиниций, даже терминов.

Он иногда позволяет себе поиздеваться над недоученными отечественными «учеными», теми, кому докторские сертификаты и профессорские кафедры не мешают допускать ошибки. Например, не без юмора смеется Игорь Васильевич над автором довольно топорной «Истории украинской литературы», которая в разделе «Исторический роман» бойко оперирует «Марусей Богуславкой» Ивана Багряного. Скандально, что и говорить... Без сомнения, упомянутое произведение уважаемая интеллектуалка не только не читала — в глаза даже не видела. Это, по мнению И.Качуровского, рецидивы советского литературоведения, перегруженного догмами, но слишком бедного интеллектуально. Советские учебники и хрестоматии Игорь Васильевич упрекает во вторичности, затасканности материала, о котором рассуждают их авторы «Его взяли если не из вторых, то из третьих рук», — пренебрежительно пишет он. И иронично демонстрирует фрагменты их трудов праведных.

Рассмотрев изданный в 1995 году довольно основательный сборник украинских поэтических переводов «Тисячоліття», И.Качуровский не удержался и заметил: «Кстати, помещено произведение несуществующего Гвиндо де Колумны, а должно было бы быть, видимо, Гвидо делле Колене, ученый поэт свевского кружка, который перевел с греческого на латынь «Историю Троянской войны» (Дареса), так это проза, которая от разделения на короткие строки отнюдь не стала стихами»... Впрочем, раскритикованный, но уважаемый составитель «Тисячоліття» Москаленко сам же и отомстил Игорю Васильевичу, который упорно именует его Николаем, тогда как он — Михаил да еще и Никонович. Наверное, упрек нужно адресовать и редактору «Генерики і архітектоніки».

Основу «Променистих сильветів» составляют лекции, прочитанные в украинском Свободном университете (Мюнхен), и в предисловии автор сознался: «Специфические материалы, в которых преобладают технические вопросы по поэтике, я перенес в будущую книгу «Генерика і архітектоніка». Ждать пришлось недолго: в прошлом году издательский дом «Києво-Могилянська академія» выпустил в свет этот знаменитый труд. И вновь его основу составляют лекции, прочитанные в УСУ.

На память невольно приходят лекции М.Зерова «Українське письменство ХІХ ст.», тщательно законспектированные его студентами и напечатанные на стеклографе в 1928 году (тираж 100 экземпляров). Мы в 1960-х годах передавали их друг другу и внимательно вчитывались в бледные перепечатки зеровских текстов. По сравнению с ними киево-могилянская «Генерика і архітектоніка» имеет роскошный вид и радует глаз замечательным оформлением (художники Н.Мясковская и О.Тычинина). Чего стоит изобразительный эпиграф книги: оскалившаяся львиная голова с корабля викингов, найденного в Озеберге! И самое главное — уникальность обработанного автором материала: Качуровский буквально ошеломляет редчайшими малоупотребляемыми фактами и данными. Но суть не только в отборе литературных раритетов. Преобладающую часть произведений автор своими силами перевел (как вы догадываетесь, впервые). И таких отрывков — ни много ни мало — сто двадцать. Он также представляет (в собственном переводе) некогда записанные им лекции покойного Б.Ярхо. Приводит украинские народные песни, собственноручно записанные. Бесспорно, перед нами весьма субъективное исследование, а потому с некоторыми его положениями, быть может, стоит поспорить или не согласиться. Но на то и расчет.

Основополагающей установкой для И.Качуровского является мысль его учителя Б.Ярхо, ставшая научным эпиграфом: «Обычно говорят о мраке Средневековья и о свете Возрождения; с таким же правом можно говорить о мраке Возрождения и свете Средневековья». С этим утверждением уже, казалось бы, и не дискутируют, однако И.Качуровский делает акцент на, кажется, не столь уж неоспоримых моментах. Он, скажем, доказывает, что отличие между Средневековьем и Возрождением находится в плоскости нравственной, да к тому же не в пользу последнего:

«Всеобщее представление, что якобы Средневековье — это эпоха суеверий, как это всегда бывает с общепринятыми взглядами, — диаметрально противоположно действительному положению вещей: вместе с язычеством христианство отвергло и суперстиции, которыми была пронизана жизнь римлян.

Так, в эпоху Каролингов вера в ведьм официально, по настоянию государства и церкви, была признана суеверием, а обвинение женщины в том, что она якобы ведьма, это было преступление, подлежавшее смертной казни. Как только Возрождение возвратилось к римским суевериям — так же, как и к смакованию человеческих страданий, а обожествление римских императоров со времен Григория VII перешло на папство».

«Классовому подходу» к литературному процессу И.Качуровский противопоставляет подход, так сказать, личностный. Осознает, насколько важной, порой решающей, является роль личности в литературе. Обращает, скажем, внимание на «фигуру самого императора Фридриха ІІ, в котором можно усматривать прообраз ренессансного человека: поэт, полководец, дипломат, первый орнитолог Европы...». Именно при дворе Фридриха ІІ возникает та строфическая форма, которой суждено было большое будущее: это сонет». «Среди самых первых авторов сонетов был и один из пяти сыновей Фридриха — Ре Энцо («ре» означает король: Энцо был королем Сардинии)».

«В этой книге, — пишет И.Качуровский, — я попытаюсь доказать, что роль властителей (императоров, князей, королей) в истории культуры значит не меньше» (нежели восстание Спартака, Савмака, Мухи, Жакерия, Французская революция или забастовка на фабрике Саввы Морозова — сарказм, надеемся, ощущаете?).

Вот он рассматривает такое явление, как поэзия трубадуров. Первым трубадуром положено считать графа Пуатье, герцога Аквитанского Гильема IX, владевшего землями, превосходившими по территории тогдашнюю Францию (Аквитания, напомним, это то же самое, что Лангедок, он же Прованс). И все это (две трети современной Франции) унаследовала его внучка Элеонора. 15-летнюю девушку выдали замуж за наследника французского престола, вскоре ставшего королем Луи VII. От этого брака родились две дочери. В 1147 году начинается Второй крестовый поход, самоличное участие в котором приняла Элеонора. Во время похода она вступает в греховную связь с родным дядей. Луи VII, оскорбленный муж, инициирует развод, основанием которому называет не супружескую измену, а то, что королева не родила ему наследника. Сразу после развода 30-летняя Элеонора выходит замуж за 19-летнего Генриха Плантагенета. Тот в скором времени становится королем Англии, получив одновременно в наследство от Элеоноры и Аквитанию, «родину трубадуров».

«Эта цепь внелитературных событий — первое замужество Элеоноры, сожжение церкви (вместе с тысячей тремястами живых душ. — Л.Ч.), крестовый поход, супружеская измена, развод и ее второй брак — приводит к явлению, которому в ХХ веке дано название «культурный обмен»: Элеонора со своим двором, в который входят французы и провансальцы (не забывайте, что это два разных народа), встречается с английскими офранцуженными нормандцами, живущими там почти сто лет и не смешавшимися с аборигенами, однако перенявшими от них старинные кельтские сюжеты», — подчеркивает И.Качуровский. Именно при дворе английской (уже) королевы Элеоноры был впервые в поэтической форме обработан сюжет о Тристане и Изольде.

«Неплодотворная» Элеонора смогла родить Генри ІІ пятерых сыновей, однако король завел постоянную фаворитку Розамунду, а жену отослал (вместе с ее свитой) на родину — в Аквитанию (Прованс). Туда, где расцветали поэзия и музыка и где Элеонора обрела титул «королевы трубадуров». Более того: слухи приписывают ей тайную встречу с Розамундой, которую она коварно отравила. И «королева трубадуров» попала в английский фольклор как предательница и убийца.

И все-таки неудачный Второй крестовый поход весьма способствовал духовному обогащению, расширил кругозор западного европейца. «Но что для нас самое интересное — это сотворение единой рыцарско-христианской культуры, а в частности — это сотворение и развитие поэзии трубадуров, труверов и миннезингеров», — пишет И.Качуровский. И дальше: «А стихотворное наследие Гильема, которое подхватили провансальские трубадуры, а вслед за ними почти вся Западная Европа, дошло фактически и до нас: поэтический вкус Гильема определил или начертил пути европейской лирики на несколько веков — вплоть до Второй мировой войны».

О чем и о ком бы ни писал И.Качуровский, он постоянно мысленно возвращается к Украине, заботится о судьбе украинской культуры: Рыльский, Тычина (которого он сравнивает с трубадуром Фолькетом Марсельским), Клен, украинский переводчик немецкого происхождения Риттер, Щурат, Славинский, Филипович, Леся Украинка, Шевченко (в частности, его «Варнак»), Галицко-Волынская летопись, «Слово о полку Игореве». Но чаще всего возникает на страницах книги «неутомимый и всепроникновенный Франко». Тот самый, который в монографии «Данте Аліг’єрі», изданной в 1913 году в Киеве, не побоялся вступить в полемику с марксистской хронологией и доказал, что на самом деле «Божественная комедия» является наиболее характерным духовным проявлением не Возрождения, а Средневековья: «Данте является высшим выражением, поэтическим венцом и увековечением того, что называем средними веками».

Весьма интересными представляются наблюдения И.Качуровского над «Словом о полку Игореве». Скажем, сон великого князя киевского Святослава сопоставляется с видением Карла Великого в «Песни о Роланде» («ближайшей «родне» нашего «Слова». — И.К.). Он прослеживает влияние «Старшей Эдды» на «Слово», а также — переведенной «Иудейской войны» Иосифа Флавия. Последнее утверждение, быть может, несколько рискованно, но связь «Слова о полку Игореве» со скандинавскими сагами, наверное, все-таки неоспорима.

Тут исследователь выходит на более широкое обобщение: «И сказал бы, что, прежде чем писать историю Украины, следовало бы изучить исландский язык». Ведь отдаленные, казалось бы, от нас исландские саги теснейшим образом связаны с нашей историей: родословные многих европейских королей переплелись с родословной киевских князей.

Попутно освещаются первопричины страстного патриотизма и «Слова о полку Игореве», и «Песни о Роланде». Почему, в самом деле, в немецком эпосе «Беда Нибелунгов» нет и намека на какое-то национальное чувство? И.Качуровский: «А объяснение очень простое: оба вышеназванных произведения возникли во время упадка, когда от мощных империй и Карла, и Ярослава оставалась одна лишь мнимость, центральная власть превратилась в фантом, и никто не уверен в завтрашнем дне. Возникает потребность как-то сплотить, духовно усилить приходящее в упадок государственное единство, облачив ее в одежды изящной словесности. Так возникает литературный патриотизм». (Тогда как государство Гогенштауфенов находилось «на вершине своего могущества».) А значит, «никому не придет на ум «оборонять его словом». Эти соображения кажутся резонными.

Впрочем, как немногие, И.Качуровский понимает и всю опасность так называемых революционных сдвигов: «Когда загипнотизированные (очертособаченные, сказал бы Рабле) идеями французского Просвещения европейские властители принялись уничтожать монастырско-христианскую культуру своих стран, сей, именуемый секуляризацией, процесс привел к гибели основной массы древних манускриптов». Не то же ли самое было в нашей наивной стране в годы стремительной большевизации? Не подобное ли происходит и ныне — в эпоху стремительной демократизации?

Переживаем, повторяю, период небудничный — переходим фазу вседозволенности и мало- (или недо-) культурности. Защищенные депутатской неприкосновенностью некоторые ветераны диссидентства, именующие себя «политиками» и «создателями нового государства», призывают огульно выбросить за борт «предателей украинского народа — таких как Рыльский, Тычина, Довженко». С тем, чтобы в дальнейшем начать «с чистого листа»? Со вчерашними борцами солидаризируются первокурсники и ученики старших классов, которые, не усвоив правила грамматики, не научившись как следует рифмовать собственные озарения, объявляют на весь мир, что не существовало до них ничего значимого и ценного, стоящего внимания, — итак, друзья, начнем «с чистого листа»!

И тут, пожалуй, есть смысл привести давний (1923 года) сонет великого предшественника Игоря Васильевича М.Зерова «Арістарх»:

В столиці світовій,
на торжищі ідей,

В музеях, портиках
і в затінку алей

Олександрійських муз нащадки і послідки,

Вони роїлися, поети і піїтки,

Ловили темний крок
літературних мод,

Сплітали для владик
вінки нікчемних од

І сперечалися —
мирились і змагались.

І був один куток,
де їх невтомний галас

Безсило замовкав:
самотній кабінет,

Де мудрий Арістарх,
філолог і естет,

Для нових поколінь,
на глум зухвалій моді,

Заглиблювався в текст Гомерових рапсодій.

Не настаиваем на прямых параллелях, но в положении, в позиции И.Качуровского есть немало общего с положением и позицией того «мудрого Аристарха». Это будут еще осмысливать грядущие поколения, будут сравнивать и делать выводы. А пока мы должны ознакомиться с весомым багажом работ Игоря Васильевича, ведь наработал он много.

В скором времени в издательстве «Юниверс» выйдет солидный том поэтических переводов «Круг понадземний» (это более 650 стихов). Ждут издания составленные И.Качуровским «Український сонет» и «Хрестоматія релігійної прози». Полагаем, не придется долго ждать его учебники по стиховедению: «Нарис компаративної метрики», «Фоніка», «Строфіка», «Стилістика». Эти книги можно поставить в один ряд со стиховедческими работами недавно ушедшего российского академика М.Гаспарова. Издательский дом «Києво-Могилянська академія» готовит к печати второй том «Генерики і архітектоніки», планирует издать поэму «Село в безодні» (с предисловием И.Дзюбы).

А в конце прошлого года в конгрегационном зале Киево-Могилянской академии состоялась презентация первого тома «Генерики і архітектоніки». Событие символичное и знаменательное. Староакадемический корпус, высокие, доверху заполненные фолиантами шкафы, портреты бывших преподавателей и выпускников академии — лучших декораций и не сыскать. Народа, к удивлению, собралось немало. Аншлаг. Это свидетельствует о неподдельном интересе и к самому И.Качуровскому, и к его творчеству.

Впрочем, насторожила и «революционная» фраза о «баррикадах» (конечно, сегодняшних): вот уже что не рифмуется с Игорем Васильевичем и его деятельностью... Ведь он всегда и повсеместно сторонился политической толкотни, треска и интриганства. И его за это упрекали, травили, разоблачали и всячески презирали радикально (в ту или иную, противоположную сторону) настроенные коллеги. К чему это я? А вот к чему.

Так как трепетно-дерзкие поэты Нью-Йоркской школы толкали в спину И.Качуровского за рубежом, не менее талантливые и трепетные создатели в славной Украине ставили подножки и тайком расправлялись с теми же Г.Кочуром и Н.Лукашом. Не случайно ситуация с Игорем Васильевичем так напоминает ситуацию с Николаем Алексеевичем. Которого тоже трижды (за «Декамерон», за «Трагедію людини», за поэтические переводы) выдвигали на Шевченковскую (тогда еще Государственную) премию — и трижды Н.Лукаш оставался несолоно хлебавши. Почему, казалось бы? С какой стати? Ответ недавно нашелся в архивах. Очень простой, если не сказать, — банальный … Просматривая эти представления, увидел я на одном из документов карандашом начертанную резолюцию: Союз не рекомендует. Вон оно как! Мешал, очевидно, Н.Лукаш некоторым коллегам, вот они и придержали его за полу. А потом написали о нем трогательные, со слезой на глазах и дрожью в голосе, воспоминания...