«СЛОВОМ КРАСИВЫМ И СИЛЬНЫМ...»

Нечасто бывает так, чтобы замысел и его воплощение разделяли почти четверть века. Но именно столько времени писатель Микола Кагарлыцкий шел к своей Главной книге, посвященной жизни и творчеству гениальной украинской художницы Катерины Билокур. («Катерина Билокур. Я буду художником!» Документальная повесть в письмах художницы, комментариях Миколы Кагарлыцкого).

Эта удивительная женщина, крестьянка с необычной судьбой, не имевшая даже среднего образования, из «Богом забытой Богдановки» художница-самоучка, наделенная от природы громадным, уникальным талантом, прожила короткую, внешне небогатую событиями, но духовно наполненную, трагическую и прекрасную жизнь. Прошло более тридцати лет, как ее нет с нами, выросло целое поколение, которое в лучшем случае лишь слышало ее имя... Художественное наследие Катерины Билокур разбросано по разным музеям и частным коллекциям, многие работы безвозвратно утеряны и расхищены. Книга Миколы Кагарлыцкого вплотную приблизила нас к постижению личности художницы, истокам ее удивительно самобытного искусства. Созданная на основе ее писем, впервые изданных так полно (до сих пор появлялись лишь отдельные журнальные публикации), развернутых авторских комментариев к ним, воспоминаний современников, книга воспринимается как целостное, соразмерное в своих частях, глубоко прочувствованное эмоциональное повествование. Не собрание разрозненных, едва пригнанных друг к другу материалов, а книга - в первоначальном, волнующим в смысле этого слова. Книга жизни, Книга бытия. Теперь, благодаря подвижническому - без преувеличения - труду Миколы Кагарлыцкого эта жизнь навсегда останется с нами, озаренная пророческим, может быть, еще не до конца разгаданным смыслом.

Стремясь воссоздать как можно более полно прекрасный облик Катерины Билокур, автор преследовал одну главную цель: показать истинное место Художника в истории украинского, да и мирового искусства, создать правдивую и цельную концепцию ее жизни и творчества. Восхищение талантом, поразившим когда-то воображение писателя, человеческое сострадание и сочувствие к трагическим реалиям судьбы Катерины Билокур не помешали объективности оценок, не притупили проницательного анализа.

Микола Кагарлыцкий вводит нас в мир художницы, как в храм, трепетно и бережно. Его комментарии к письмам - это, скорее, взволнованный, яркий и очень эмоциональный рассказ о встречах, событиях и открытиях, связанных с поисками писем художницы, которые он собирал многие годы. Писатель работал в музеях и архивах, разыскивал их у частных лиц, встречался со множеством людей, терял надежду, отчаивался и вновь воскресал духом, когда приходила удача. В процессе поисков по крупицам восстанавливались детали биографии художницы, круг ее интересов и общения, открывались имена людей, судьбы которых лишь несколько раз пересекались с ее судьбой, и тех, кто на протяжении многих лет, в меру своих сил и возможностей помогал ей словом и делом. Есть среди них имена известные - Оксана Петрусенко, Павло Тычина, Микола Бажан, Олесь Гончар, есть менее известные, но суть не в этом. Микола Кагарлыцкий проделал огромную исследовательскую работу, собрав, изучив, подготовив к печати богатое эпистолярное наследие Катерины Билокур, бесценное свидетельство ее мучительных раздумий и поисков своего места в искусстве.

С величайшим тактом обращается Микола Кагарлыцкий с текстами писем. Ведь они были написаны незаурядной, тонко чувствующей женщиной, которая, однако, и «гласа учителя» в школе не слышала, талантливой самоучкой, а потому во всех письмах - ни одной точки, ни одной запятой, ибо не знала, как их расставить, не имела ни малейшего представления о грамматике, о правилах правописания. Микола Кагарлыцкий, дорожа каждой строкой, написанной художницей, не редактировал, не «подкрашивал», не «припудривал» текст. Напротив, он сохранил манеру письма Катерины Васильевны, ее образную народную речь, колоритнейшие словечки, русизмы и диалектизмы, милый богдановский говор, которые придают ее письмам особое очарование и неповторимость. Они поражают удивительно поэтичными описаниями природы, меткими зарисовками местных нравов, пересыпаны блестками юмора - любила пошутить и над односельчанами, и над собой, своей житейской непрактичностью, цитатами из народных песен, пословицами и поговорками - и так к месту! Редакторское вмешательство М.Кагарлыцкого ограничилось тем, что он расставил знаки препинания, восстановил случайно пропущенные слова и буквы, сделал необходимые грамматические правки, оговорив все это в отдельной главе. М.Кагарлыцкий работал над текстами так, будто драгоценный клад откапывал, ибо понимал, что почти каждое письмо открывает нам художницу неожиданную, неизвестную, одержимую творчеством до фанатизма, человечную и трогательную до слез, замкнутую и по-детски распахнутую навстречу красоте, доброму слову, снисходительную ко всем, кроме себя... Влюбленную в поэзию и живопись Тараса Шевченко, в народную песню, музыку и природу, и более всего - в цветы... Крестьянку, цитирующую в своих письмах стихи Шевченко и Пушкина, Лермонтова и Некрасова, А.К.Толстого и Гейне... Художницу, ни на кого не похожую, которая плакала, когда смотрела на полотна Пимоненко, Васильковского, Шишкина, Репина, Поленова... И очень одинокого, ранимого, гордого человека. «Прошу вас, умоляю, чтобы вы про мои печали никому не говорили...»

Единственно верные слова нашел Микола Кагарлыцкий, касаясь тяжелой семейной драмы, взаимоотношений с родными, горьких житейских обстоятельств, преследовавших ее всю жизнь и мешавших работать в полную силу. «А я только плачу, смотрю на краски и ношу в хату торф, выношу золу, ищу и рублю дрова на растопку, стираю, ухаживаю за больной матерью, кормлю козу - чтоб ее... И так проходят мои дни... Боже мой, сколько бы я за это время сделала, какие прекрасные вещи!»

С особой деликатностью пишет М.Кагарлыцкий и о несложившейся личной судьбе Катерины Васильевны. Не нашлось достойного ее, кто увидел бы в ней не только пригожую статную девушку с толстой длинной косой, с большими, блестящими глазами - не глазами - очами, но и понял душу художника. Ее страсть к рисованию удивляла, отпугивала сельских парней. Она была не такая, как все! И другой быть не хотела.

Ее письма - глубоко личные, нередко доверчиво откровенные, как крик души, как всплеск эмоций. Она была человеком «нерва», крайностей без меры. То ласкова и тиха, как полевой цветок, то словно горела в страшном огне, когда накатывались печаль и отчаяние. В то же время ей присущи умение радоваться жизни, врожденный аристократизм и порядочность, щедрость и широта души. Свои картины продавать не любила, расставалась с ними неохотно. Простодушно писала Дмитру Косарику: «Почему Вы отказываетесь, чтобы я что-нибудь из своих работ отписала вам? Если из-за денег, то цур им! В селе можно прожить, хоть их и мало. Может, что-нибудь и купила бы, так нечего! Зачем тогда и деньги?»

Сложный внутренний мир, впечатлительность, нравственные искания, исключительная одаренность оставались для ее родных и односельчан загадкой, были им непонятны и чужды. Обида и раненная гордость явственно сквозят в строках ее писем, равнодушие окружающих больно ранит ее. Они не понимали эту испепеляющую страсть к рисованию. Не умея выразить переполняющие ее чувства словами, она искала самовыражения в своих картинах. К цветам художница относилась как к живым, одухотворенным существам, считала их украшением и глазами земли, самыми поэтическими созданиями в царстве растений. Она чувствовала их настроение, состояние в разное время суток, в разные времена года. За нужным для работы цветком могла пройти 20 - 30 километров - и это с ее больными ногами! И никогда не рвала цветов - грех! «Сорванный цветок - уже не цветок...» Рисовала, сидя рядом. Возле ее хаты в Богдановке росли крученый паныч, львиный зев, пионы, георгины, чернобрывцы. Она писала калину и мальвы, астры и ромашки, колосья пшеницы и ржи, головки подсолнуха - цветы и злаки родной земли.

Жар чувств водил ее кистью. В ее любви к живописи не было ничего от мелкого честолюбия. Это была чистая и преданная любовь.

Искусствоведы несколько упрощенно и приземленно трактовали ее творчество, рассматривали его в плоскости суто народного искусства, нередко зачисляли в примитивисты, относили ее работы к жанру народнодекоративных росписей, - отмечает Микола Кагарлыцкий. Спору нет, истоки ее творчества питались народными мотивами, песнями, думами, легендами, обрядами, природой. Они будили воображение и вдохновляли ее. Но живопись Катерины Билокур была намного сложнее, таинственнее, загадочнее, и она сама сознавала это. Недаром ее картинами восхищался Пабло Пикассо, назвав живопись украинской самоучки гениальной.

А эта гениальная художница всю жизнь страдала от отсутствия самого необходимого для работы - красок, кистей, полотна... Ее письма-обращения в творческие союзы и организации с просьбами о помощи - удивительное сочетание наивной веры, простодушия и уверенности в своем предназначении: «Я буду Художником!» Слово это Катерина Билокур писала с большой буквы.

В прошлом декабре творческая общественность Украины широко отметила столетие со дня рождения Катерины Билокур. Книга Миколы Кагарлыцкого вышла в издательстве «Спалах» при содействии международного фонда «Відродження» накануне этого знаменательного события. Она стала последней работой талантливой художницы Майи Ессауловой, оформившей многие прекрасные альбомы и книги по искусству.

Любовно и тщательно подготовленное издание, проиллюстрированное красочными репродукциями, малоизвестными фотографиями, подлинниками писем воспринимается как дар памяти Катерины Билокур.