СКАЗКИ, РАССКАЗАННЫЕ ИРИНОЙ ГОДУНОВОЙ

Помогало ли так же и зрение в том, чтоб захватить меня в полон? Да.

Ришар де Фурниваль.

«Бестиарий любви»

Если теперь прокрутить в «обратном порядке» творческую биографию молодой киевской художницы Ирины Годуновой, можно только удивиться, как постепенно и в то же время как логично шла она к «своему стилю». Правда, его нельзя считать ни окончательным, ни даже итоговым, однако разница между работами, выполненными до и после его обретения, колоссальная. «До» - послушные академические штудии, техническое совершенство которых обозначает только их техническое совершенство - и ничего более. Даже диплом, изображающий празднование ночи на Ивана Купала, демонстрирует только «раскрытие темы». А между тем первый шаг уже сделан - уже замечены и скопированы для себя, «для души», болгарские иконы на стекле. А потом произошло открытие - и работа, шедшая медленно, едва ли не мучительно, рывками и урывками, вдруг превратилась в праздник - и потоком хлынули триптихи, полиптихи, серии (невзирая на сложность выбранной техники - живопись маслом на стекле)… Ирина Годунова открыла для себя средневековую миниатюристику.

Оговоримся сразу - молодая художница проявила недюжинную зоркость, обратившись именно к романской миниатюре. Ломкая, блестящая, более эффектная, но и более сложная красота миниатюры готической ее не привлекла - и, главное, не затмила очарования своей хронологической предшественницы. Менее броская романская миниатюра обладает своими достоинствами - причем достоинствами, которые нельзя было унаследовать. Романская миниатюра проще, сдержаннее, лаконичнее и по композиционному, и по колористическому решению. Между тем она полна особой внутренней силы, особой «первозданности», в ней есть свежесть и мощь открытия, в ней, если так можно выразиться, есть решительность - и уверенность в себе. Есть и еще одно качество, отличающее романское искусство - и романскую миниатюру в частности - от искусства готического. Романика «интернациональнее», территория ее формирования много шире, и Киевской Руси принадлежит в истории становления этого стиля то же место, что и любой европейской державе. Спустя несколько столетий Восток и Запад Европы разойдутся. В средневековом искусстве Украины готика лишь присутствует, в то время как романика предстает чем-то закономерным и логичным. Ирина Годунова не собирается ни возрождать романскую миниатюру, ни копировать ее.

Средневековья в ее работах меньше, чем может показаться на первый взгляд. Молодая художница не только не копирует миниатюры XI-XII вв. - она даже не занимается иллюстрированием специально подобранных текстов раннего средневековья. Ее поединки и осады крепостей можно связать со множеством событий, исторических и литературных, именно потому, что в действительности не имеются в виду никакие реальные события - ни исторические, ни литературные. Бессмысленно было бы говорить и о «духе средневековья» - это понятие слишком сложное, и пожалуй, слишком надуманное, чтобы привязывать его к обаятельному и красочному миру работ Ирины Годуновой. Если же определять ее триптихи и диптихи одним словом, то это - «сказкотворчество», доступное ей в той же мере, в какой доступно индивидуальное «мифотворчество» многим писателям и художникам. Сказки Ирины Годуновой лишены волшебства, в них не происходит чудес, единороги, населяющие здешние леса, и странные рыбы, обитающие в здешних морях, логичны не менее, чем гуляющие дамы или сражающиеся рыцари. Дело не в уходе от действительности - и уж тем более не в обряжании этой действительности «под романику». Дело в особого рода игре, которая осознается как игра - и все-таки ведется до конца. Дело, наконец, в языке, на котором говорит художница, это тот самый язык, на котором сочиняются сказки.

Есть и еще одно качество, отличающее работы Ирины Годуновой от большинства обычных «фантазий на тему старого искусства». Ее мир в равной степени лишен и иронии, и беззащитности, населяющие его персонажи, дамы, рыцари и странники, полны серьезности и чувства собственного достоинства. Их ярко и просто одетые фигурки полнокровны и устойчивы - хотя они и живут в городах, которые правила романской перспективы заставляют взвиваться в небо, и сражаются с драконами. В их спокойствии и уверенности есть даже что-то вызывающее. Они не играют и не позируют - они живут напряженной, полной событиями и приключениями жизнью. Они лишены слащавой миловидности, а их, говоря словами Льюиса Кэрролла, «англосаксонские позы» кажутся совершенно естественными. Как это ни грустно, логичность их существования превосходит логичность существования нашего.