Рождественские встречи. Про уродов и детей в новом фильме Киры Муратовой

Украинский прокат 2009 года ознаменован выходом единственного фильма Made in Ukraine — «Мелодия для шарманки». Режиссер Кира Муратова. Продюсер Олег Кохан. В ролях дети (Роман Бурлака, Лена Костюк) и взрослые — Рената Литвинова и Олег Табаков. Картина одесской «монахини» (так любовно и образно иногда величают Киру Георгиевну) получилась жестокой и сумрачной, гиперреалистичной и антикатарсисной. В чем-то местами даже выдающейся. Или, может быть, мне так показалось?

Светлые образы Табакова—Литвиновой в повсеместной рекламе картины (на фасадах кинотеатров) — не что иное, как популярное завлечение аудитории к произведению. Хотя эти растиражированные медиалица проходят лишь по краешку сюжетной канвы муратовской story. Не обольщайтесь.

Литвинова, появившись на несколько минут, исполняет традиционную манеру той самой Литвиновой: и, очевидно, иной мелодии, кроме земфириной, ей более и не нужно в собственном творчестве.

А худрук МХТ О.Табаков, прежде чем плюхнуться в свой самолет поближе к финалу картины, соответственно, играет… худрука МХТ О.Табакова: это его единственная заметная «роль» со времен восхождения на мхатовский престол после О.Ефремова. Увы.

То есть оба играют хоть и в разных регистрах, но одинаково фальшиво. Впрочем, и все остальные обитатели сумрачного муратовского мира делают то же подчеркнуто фальшиво, более того, вызывающе фальшиво.

Даже дети здесь тараторят тексты, словно читают рекламные вывески на супермаркетах. Будто бы их заставили подражать манере ранней Литвиновой, а это не так уж и сложно — особенно детям, да и еще не совсем здоровым, согласно сюжету.

В общем, фальшивы все! Пожалуй, за исключением кошки, которую прижимает к груди продрогший мальчик Никита, забившись в угол супермаркета посреди тележек да ячеек.

Реалистическая фальшь, бытовая нарочитость, подчеркнутая искусственность, утрированная неестественность, сводная городская разноголосица, неопоэтизированный быт и еще растоптанная городскими уродами жизненная поэзия — вот они, эти «звуки во вселенной», которые слышит и нам ретранслирует крупный режиссер-исследователь всех возможных эсхатологических сфер нашего бытия.

Вышесказанное не следует воспринимать буквально — тем более как некий упрек автору. Это не так!

Скорее — в данном случае — здесь искренний комплимент (реверансы продемонстрирую ниже…). Поскольку наша общая любимица, наша одесская затворница, Кира Георгиевна, опять в своем репертуаре. Если и возможен концерт по заявкам, то ее мелодию вряд ли перепутаешь с какой другой.

Безумные старики и бедные дети — вот он, любимый мною с Муратовой пополам социальный контингент!

Двое детишек — Никита и Оленка (Алена) — брошены судьбою и обстоятельствами в мутное месиво повседневной жизни. В адское пространство «второстепенных людей» (а это любимый контингент уже самой Киры Георгиевны).

Маленьких героев никто не ждет в их родном доме. Даже накануне Рождества. Их вообще подло хотят разлучить, рассортировав по разным детдомам. А они сопротивляются. И упитанные крохи, прокравшись на пригородную электричку, отправляются на поиски одного из пап, который вроде «пиликает на скрипке» в районе Успенского переулка…

Только где эта улица и где этот дом? А леший его знает! Вроде бы рядом — а дети мимо проходят.

Пространство невстреч…

И вообще: наш дом — дурдом (в чем режиссер уверена давно и неистово).

Легко заблудиться не только в трех соснах, но и посреди трех домов одного Города.

Блуждания детей чем-то сродни похождениям в «Улиссе». За день повстречают они не одну мифологемную тварь, предусмотрительно замаскированную под образы наших современников. На которых только Сциллы и Харибды не хватает.

Казалось бы, заведомо линейная эта история у Муратовой (по мотивам произведения писателя Зуева) начинает осмысленно разветвляться, отвлекаться, разрастаться... То налево, то направо, то куда-то в сторону.

Режиссер будто бы кишки наматывает на локоть, сопровождая свою детвору по всем кромешным вокзальным местам. И даря им подробнейшие встречи с прохиндеями, ротозеями, идиотами, естественно, бомжами, куда же без них.

Причем каждый образ в этом чертовом городском карнавале выписан Муратовой объемно. Некоторые, как, например, режиссер О.Фиалко в роли самого себя, даже «бенефисят» несколько минут на пару с мобильным телефоном.

Отдельный этюд, например, камера хранения на вокзале. Это целая трагикомическая новелла о братьях-близнецах, заброшенных на одну полку на одном вокзале!

...В общем, ожидаемое душещипательное плавание сироток в поисках потерянного папы по морю жизни у нашей Муратовой мало-помалу — вырастает в громоздкий социальный паноптикум. В босхианскую диораму Города, который, согласно поэту, «уже обречен…».

Этот город и этот мир — под линзами Муратовой — замкнут в основном на двух трагических пространствах-полюсах: на вокзале и на супермаркете… Вот уж действительно «вся наша жизнь» или в пути, или в магазине (в очереди за жратвой). И между этим — лишь мимолетные рождественские встречи героев-детей с остальной нерадостью жизни: в казино (одно жулье!), в музее (экзальтированная камарилья!). Или в Трамвае «Отчаяние» (успокойтесь, и без вас знаю точное название пьесы Т.Уильямса), который трясет их полчаса с киевского вокзала сразу же на одесскую платформу.

Это, очевидно, не топографический кретинизм отдельных создателей. А такая вот общая картина мира, диорама того самого адского Города (не важно Одесса ли, Киев ли — не все равно?), оскалившего свои клыки супротив всего трогательного, детского, чистого…

И царит там исключительная жлобская бессердечность. И вот уж чему-чему нет места в этом муратовском измерении — так это сердечности. Тому пронзительному состоянию, которое еще как-то проблескивало тонами давно угасшего Серебряного века в ее же недавнем «Настройщике». И Алла Демидова вместе с Георгием Делиевым вроде бы серебряной пудрой присыпали одесский криминальный казус, придав ему ноту всепрощенческого гуманизма… Помните, должно быть, как героиня Аллы Сергеевны (Демидовой) — чудачка Анна Сергеевна — трясется уже в своем трамвайчике «Отчаяние» (в финале ленты) и отрешенно не верит самой же себе: не мог этот человек, этот настройщик, так обмануть; ну не может быть совсем уж отъявленных уродов в ее придуманном мире…

Может! Еще как может.

Потому что очередной мир — тоже муратовский, как бы ее франшиза, — уж точно никем не придуман. И никак он не выстрадан ни старыми кабириями, ни сентиментальными бланш дюбуа. С определенного ракурса этот мир — таков и есть! Как в данной «Мелодии». И уже никакой Настройщик не настроит оборванные струны на нашей сводной Шарманке жизни-бытия. И хрипит она, повизгивая, иногда и рычит, извлекая из своего раздолбанного чрева мелодии исключительно фальшивые, режущие слух...

Чего щуритесь-то? А сами в каком мире живете? Что слышите вокруг? Не ту ли шарманку?

И не стоило бы искать ни нам (в течение трех часов просмотра), ни этим деткам (в течение всего их бессмысленного путешествия по Городу) мелодий сочувствия и соучастия. Чего нет, того нет. Сообщество людей (а скорее «человекоподобных», цитируя Теффи) в этом мире, в этом городе выродилась в камарилью фриков или бомжей.

Никто-никто за время детского «улиссова» путешествия не согреет, не накормит малюток с синими ободками под глазами. И в чужих окнах они увидят лишь чужие фальшивые праздники. Какое-то фальшивое жаркое на праздничном столе… И некуда же бежать!

В лучшем случае попадешь в объятья той самой литвиновской фурии, что от безделья и тоски перекрасила «соски», а потом надумала использовать ребенка в качестве живой игрушки, а Табаков и рад стараться для этой сумасшедшей!

А в худшем случае — только то, что в финале… Околеет бедное дитя от мороза и голода на чужом чердаке недостроенного «новоукраинского» дома. И никто не всплакнет над трупиком, не зарыдает никто. Лишь икотка очередного идиота — над холодным телом — покажется страшной антитезой… катарсису, состояния столь ожидаемого, сколь невозможного — именно в этом кино…

В этом, в очередной раз повторюсь, фальшивом, но, увы, реальном мире, где живут не только герои орденоносной, но и…

Жестоко, однако, Кира Георгиевна.

Но не в этом ли ваш концепт? И не эту ли мелодию хотела исполнить нам одесская труженица и умница? Как знать, как знать…

На мой же творческий взгляд, муратовский реализм в данной работе предполагает поэтику довольно неожиданную, весьма некомфортную (особенно для некоторых «ведов», которые стадом слонов убегали из премьерного зала не в силах выдержать трехчасовую муку), но очень правильную — по сути своей.

Ведь по существу эта «Мелодия» — некий манифест антигламура в нашем современном пошлом ТВмувизированном как бы байраковском как бы кино. И исключительно через заданный антикатарсис, через ту самую нарочитую и утрированную фальшивость режиссер и бьет досидевших в зале до финала — прямо-таки оглоблей по головам… Клин клином вышибает. И по-своему в чем-то достигает некоего «катарсиса». Пусть не сразу, пусть на следующий день после просмотра. Но все же… не отпускает фильм — местами неровный, часто затянутый, иногда излишне подробный — но все-таки, повторюсь, выдающийся в сути своей и поэтике.

И в той самой мелодии, которая звучит откровенно фальшиво, но как на сегодня — верно. И время от времени так и подмывает раздолбать шарманку, а потом спросить режиссера: «Ну что же опять все так беспросветно в Городе нашем, милая Кира Георгиевна?! И где же они, эти добрые люди? А? А ведь есть же такие! Ну вот хотя бы… мы вместе с вами?»

P.S. Осознавая единичность случая проникновения в отечественный прокат—2009 фильма Made in Ukraine, «ЗН» сознательно не хотелось бы ставить точку в разговоре об очередной нестандартной картине нашего выдающегося режиссера. В самом конце года или в начале года наступающего, надеемся, читатели и критики продолжат эту «мелодию» — на разные голоса.