При свечечке пера

Скажу сразу: автор поэтической дилогии «Чотири вежі» принадлежит к шестидесятникам. Из очень энергичных романтиков. Художник с обнаженным нервом познания! Стремился писать правду даже тогда, когда над Музой возвышались другие знамена. Сейчас же звонкоголосая поэзия хоть и дышит атмосферой социального оптимизма, но без особого воодушевления, поскольку испещрена печалью лет по неосуществленным общественным идеалам. Автор, его главный лирический герой — не из рода громоотводов, боль отдающих земле, а им самим при этом — хоть бы что. Герои произведений — из казаков, из рыцарей украинской чести и достоинства. Верю, что читатель сможет уловить кричащий лаконизм боли, когда «пеньки на цвинтарі дерев біліють, наче обеліски», когда на чужбине «стримлять кипариси, мов турецькі ножі», а пули с войны все еще попадают в израненную душу. Душа — наверное самое употребляемое слово в двухтомнике! Задушевная поэзия...

Для меня, давнего приятеля поэта, видно, как его жизнь подсвечивает творчество, а творчество подсвечивает жизнь, думаю, это помогает и познанию сути его личности. Поэтому когда поэт ворчит, кем-то или чем-то недовольный, я этому не придаю значения. Так как об этом он не пишет. Потому что определяющей вижу позицию, укорененную в публичном слове.

Поэзия Перебыйноса и темами, и одухотворенным содержанием, и разнообразием художественных средств развивается в контексте творческих достижений украинской поэтики. Я запомнил, что одной из употребляемых красок молодого Николая Бажана был цвет «ржавый», понадобившийся поэту для выражения кроваво-революционных событий. И Перебыйнис удачно использует этот эпитет, который становится у него метафорой — то «покривається трава зловтішною іржею», то «межа іржава», семейное «фото іржаве», что делает более выразительным поэтический рисунок и сейчас. Если у лирического героя раннего Николая Винграновского «троянди з горла ростуть», то у современного Петра Перебыйноса молодая трава «проростає крізь торішнє листя, крізь розімлілого дідуся».

Поэт восстает против серой атмосферы в обществе, когда граждане становятся жертвой бездуховности, угнетения души, ведущего к потере неповторимого «я» украинца, просто честного человека или уникального таланта.

Не от прикосновений ли душевных ран стихи не просто запоминаются, они продолжаются и выводами читателя, ассоциациями, размышлениями, переживаниями. Поэтическая стихия Перебыйноса традиционна и в органическом единении лирического героя с родной природой в ее разнообразных видоизменениях, проектирующихся на состояние человеческого самоощущения.

Если поэты — родом из детства, то Петр — тем более. Хотя и пишет «Стаю урбаністом», отдав городу взрослую жизнь, он и в городе неразрывно связан с природой. Поэт воспевает красоту, очаровывает ею, защищает ее, стремится держать Музу выше суетных, политических перепалок, даже спор со злом оставляет публицистам, вместе с тем не избавляя зло от своего суда. И все-таки душа поэта не может не противиться злу, с публицистической остротой звучания поэтического слова.

«Дайте мне пепельницу — и я напишу рассказ», — припоминаю слова вроде бы Антона Чехова. Когда читаю стихи Перебыйноса, в которых нет непоэтичных тем, кажется, слышу, как поэт говорит: «Дайте мне школьную чернильницу — и я напишу стих». И что вы думаете? «Примружу очі — і мені посвічує в далечині бочком полив’яного личка моя школярочка-криничка, яка на денці десь хова ще ненаписані слова». Немногие сумели кукурузные початки опоэтизировать. А у Петра из зерен початков, принесенных в пилотке отца, на разогретой сковородке вкусные лошадки подпрыгивают. Я только у Петра Моисеевича прочитал стихотворение «Газетний цех». Он видит, как «лебідкою зринає газета в небеса». И привезенные маме мандарины у Перебыйноса — предмет поэзии, когда друг другу передают «стиглі сонечка рожеві», от чего становится светло на душе у читателя. По мнению поэта, выросшего из аса-журналиста, и в будничном есть небудничное, и в известном есть неизвестное.

Любя «родные» темы, поэт заселил стихи, особенно в разделе «Зелені дзвони», родными людьми — мамой, отцом, бабушками, дедушками, сестрой, детьми, солнечными, как все дети. Да, они похожи на наших с вами родных, чем и нам родные, но светятся чертами своими — неповторимыми, индивидуальными. Отец, вернувшийся к маме, с болью войны не расстался — в ранах, снах и воспоминаниях, — сынов моральный авторитет, борец за справедливость, ежедневный творец добра, с хрупкой душой, «забывающий» о соревновании с косарями, когда согревает дыханием птенцов, подобрав их из-под косы. Это на отцовском колене сын сидит, «як на престолі»! Мать же переходит из книги в книгу, как Богоматерь, безгрешная и благовестная, чтобы и в воспоминании поддержать сыночка теплым взглядом или искренним словом.

Поэт — тонкий лирик. Уменьшительными, ласковыми словами, тучками и стебельками, лучиками усыпаны разнеженные стихи, стихи не только для детей, но и для взрослых. Сегодня, при отсутствии охотников за плагиатом, что с чем только не целуется-перецеловывается в песнях-однодневках, ветер с листвой, солнце с рушниками, когда авторы текстов впопыхах вставляют эти метафоры в строки, «одолжив» их у таких создателей образов, как Петр Перебыйнис. Это у него в естественной ткани стихотворения «цілується джмелик із мальвою». Это у него «щемливо пахнуть чебрецем чубаті вітровії», «немов крижиночки розталі, дзвенять синички на вербі». Не растекаясь мыслью по древу, он умеет остановиться на полуслове, на полутоне, на самой высокой ноте. Казалось бы: «Ноженята точені, наче знаки оклику» — уже все, но нет: «Груди теплим подихом вітерець оголює і до тебе соняхи повертають голови».

Иногда стихи Петра Перебыйноса напоминают нарисованные этюды. Здесь все прозрачное, зримое и естественное. Какие ожерелья, паутинки бабьего лета, тончайшие оттенки красок, поющих в рушниках, звенят в слабеньком листике березы, закрывающем кору от ножа, — все это та тонкая материя, которая не ослепляет и касается чувствительных мембран, зениц души, как что-то долгожданное и желанное и остается там, как родное. Насколько Петр Перебыйнис нежный лирик, видно хотя бы из того, что и раздвоенное жало змеи для него — свечечка. А главная для него — свечечка пера. При ней он и пишет для нас свои светлые поэзии.

Жаль, что под некоторыми стихотворениями нет дат. Любопытно все же, когда написано: «Хиляться п’єдестали, падають вічні стовпи» і «лізуть грішники повсталі на порожні п’єдестали». «Падали дзвони і груші. Падали душі». Тем, кто постарше понятно, когда, а кто помоложе? Важной для исследователя, а может, и читателя, является также биография создания образов поэта. Возможно, автор учтет это при издании следующих книг.

В поэте живет счастливый семьянин, который не зацикливается на конфликтных моментах в любви, не открывает тайн разломов судеб обрученных, а волнует раскрытием сокровенных движений влюбленной души. Как он светится, когда вспоминает свою суженую — чернявую Валентину Дмитриевну! Щемящие до боли стихи о любви, когда догорает лето жизни в золоте осени. Щемящая любовь поэта и в годах: «Захлинаються болем сумовиті баси. Прощавай, моя доле, у сивинах коси».

Иногда кажется, что у Петра Перебыйноса поэтический слух абсолютен. Каждая строка звучит как струна. У меня всегда на слуху его «Рятуймо, люди, пісню!» Не случайно на его стихи написаны песни, которые стали популярными. («Мелодія лилась, нечувана, незнана. Співав мені Білаш. І Бог стояв між нами»). Есть много благозвучных стихотворений у поэта, чтобы склонить к ним новые композиторские таланты.

Зримо выделяется в поэтическом цеху строфика стихов поэта. Виртуозный лаконизм, подчеркнутый в предисловии к изданию Михаилом Слабошпицким, делает стихи динамичными, звонкоголосыми, легкими для запоминания. Емко, трассирующим пунктиром волшебных черт автор открывает нам симпатичных ему людей, скажем, цыганку: «Гілочку промінь ворушить, / спалах зіниці пече. / Дивиться лагідно в душу / вечір тернових очей». Действительно, у Петра Перебыйноса словам тесно, а мыслям просторно:

Маестро! Я граю.

Ми славні мужі...

А серце — на грані,

а я — на межі.

Преодолевать границы познания и воспроизведения познанного на грани творческих возможностей, отшлифовать строки до поэтических шедевров на пределе творческого напряжения, а также взять читателя в путешествие в прошлое и будущее, когда взрослый чувствует себя ребенком, а ребенок — взрослым, как отмечает Ганна Черинь, — это так интересно, познавательно и ответственно! Этот двухтомник автора по праву заслуживает самой высокой оценки.

Петро Перебийніс, Чотири вежі (у 2-х томах), К.: Ярославів вал, 2004.