ПОВЕЛИТЕЛЬ БРОНЗЫ

Мой добрый знакомый, часто приезжающий в Украину из далекого зарубежья, любитель, ценитель и собиратель интерьерной скульптуры, взахлеб рассказывал мне о работах Михаила Цветкова. Доверяя его вкусу, решила посмотреть их сама и открыла для себя удивительный мир. На фоне монастырской белизны стен мастерской его удивительные работы жили своей, самостоятельной жизнью, излучая духовность, глубину мыслей и чувств, подтрунивали над тобой, иронизировали, вступая в диалог со зрителем. А Михаил, словно прислушиваясь со стороны к ним, к себе и к гостю, наблюдал за этим таинством общения. Увидев фотографию скульптуры Святослава Рихтера, которая лет десять назад обошла все крупные издания тогдашнего Союза, я поняла, что знаю скульптора Цветкова давно. Эта работа — один из лучших, на мой взгляд, портретов виртуозного пианиста, наиболее полно раскрывающий его человеческую и творческую сущность. Купленная в свое время Москвой, она, к прискорбию, затерялась в недрах союзного Минкульта.

Цветкова мало знают «в свете», потому что он человек абсолютно не «тусовочный». Он постоянно в работе, в поиске адекватных воплощений интересующих его тем. При этом его хорошо знают в Европе, где он постоянно выставляется. В недавно вышедшей в Германии энциклопедии деятелей искусства ему посвящена статья. Понимая, что все мы исповедуем постулат «нет пророка в своем отечестве», решила исправить это. А так как описывать работы — дело неблагодарное и, на мой взгляд, вовсе ненужное, привожу ниже нашу беседу. А работы можно и нужно посмотреть.

— Михаил, я рада случаю, который нас познакомил и открыл ваше творчество для меня. Уверена, не только я, но и многие почитатели скульптуры мало знают о вас. Расскажите немного о себе.

— С детства интересовался скульптурой, лепил еще до школы. Мои работы заменяли мне игрушки, было интересно. Родители направили меня в художественную студию Осташинского, затем в изостудию. А в 7-м классе возник вопрос о будущем. Отец — юрист, сейчас он — академик Академии правовых наук Украины, конечно, видел во мне будущего юриста. В этом плане его порадовал мой сын, который пошел по его стопам, сейчас он работает в одной из ведущих юридических фирм Украины «Салком». Не представляю, как сложилась бы моя жизнь, но, к счастью, они с мамой поняли, что это не хобби, а призвание. Решено было попробовать поступить в художественную школу им. Шевченко, экзамены сдал успешно, закончил ее, затем поступил в художественный институт. Поворотный момент был после второго курса, когда возник вопрос, в какую мастерскую, к какому преподавателю идти учиться. Понял, что мне ближе по духу и по стилю Василий Захарович Бородай. И не ошибся. Принимал участие в выставках с третьего курса. Первая академическая была в Москве, затем республиканские в Киеве. В мастерской Бородая приветствовался творческий подход к искусству. Учителя дали прекрасную профессиональную основу, на которой и строится искусство. Без этого художника быть не может.

— Вы нарисовали достаточно благостную картину, но существует постулат, что художник должен быть голоден, должен преодолевать трудности быта, тогда он создает нечто. В вашей жизни не было такого? Вы спокойно делали свое дело. На каком кредо основывается ваша работа?

— После института я поступил в аспирантуру академии художеств. В период обучения в аспирантуре был приглашен в качестве «негра» на «почетную» работу — монумент Родины-матери. Там я получил невероятную профессиональную подготовку. Это дало мне возможность увидеть производство большого произведения как бы изнутри: от эскиза до работы в размере. Это был неоценимый опыт. Не говорю о качестве этого произведения, мы были просто исполнителями. В тот период преобладал социалистический реализм со своими особенностями. Можно научить вылепить нос, фигуру, но как ее расположить и вдохнуть жизнь — этому научить невозможно. Институт учит профессионализму, но не делает художниками. Талант — это природа и духовное самосовершенствование.

В тот период процветала военно-производственная тематика. Мамин соученик Роберт Клявин был главным балетмейстером театра им.Шевченко. Благодаря ему я попал туда. В течение четырех лет появилась первая серия работ. Это была отдушина. Я узнал много нового, было невероятно интересно.

— Благодаря этой серии работ появилась не присущая скульптуре, как застывшему образу, ритмика в работах?

— Возможно. Но я за этим не следил. Делал это от души, от сердца. Меня в какой-то мере сдерживала профессиональная подготовка. Это сейчас легко — свобода, люди делают что хотят. А мы росли в другой период. Я выдавливал из себя те постулаты, которые волей-неволей были заложены в период учебы в институте, был выработан образный стереотип — это скульптура, а остальное — не «наша» скульптура, стало быть, не искусство.

— В то время появился ваш Рихтер?

— Позже. В тот период у меня, кроме балета, была большая серия людей творческих профессий. Это тоже была отдушина, которая позволяла не заниматься рабочими и колхозницами. Это были Грин, Чехов, Рахманинов и Рихтер.

— Насколько я понимаю, по госзаказу вы не работали?

— Этот перелом наступил примерно в середине 80-х, с приходом перестройки. Стало легче дышать. Существовали выставкомы, их невозможно было обойти, и волей-неволей художник должен был ориентироваться — пройдет работа на выставку или нет. Это был диктат. С первого курса я работал. Поскольку стипендии не хватало, работал на прокладках. Прокладки — это когда художнику давали заказ памятника, он утверждал эскиз, затем в размере нужно было сварить каркасы, сделать близкую к эскизу модель. Плата была не ахти какая, но это давало возможность выживать. Для того чтобы творить, надо было зарабатывать.

В середине 80-х почувствовал сомнение. Понял, что мир живет в другом измерении и мы сильно отличаемся от них. Меня потрясла венгерская скульптура, это был шок. Никакой гигантомании, она была человечной. И первая работа, которую я свободно выплеснул, — «Забег». Мне повезло: я был достаточно молод, чтобы делать то, что чувствовал. Скульптура как творчество делается для зрителя. Зритель и есть потребитель твоего творчества. Поэтому высшая оценка — когда приобретают работы, которые я делаю для людей.

— А как бы вы определили свой стиль?

— Трудно сказать. Мое кредо — в каждой работе должна быть заложена мысль, идея. Не формальное размещение массы в пространстве. Это допустимо, когда работаешь в соавторстве с архитектором. К сожалению, подобных интересных предложений пока нет. У нас еще не пришли к этому. Я делаю вещи, которые призваны создавать духовную ауру интерьера.

— На Западе привыкли к галереям, привыкли украшать свой дом произведениями искусства, а для нас это все вновь. И кроме денег у потребителя должны быть определенные знания, вкус, интеллект. Сегодня вы должны заниматься двумя вещами — с одной стороны, создавать свои творения, с другой — воспитывать своего потребителя. Для кого вы работаете?

— До перестройки мои работы приобретало Министерство культуры, Союз художников, работы уходили в музеи, больше — в запасники. В конце 80-х появилась возможность самостоятельно выставляться на Западе. Там стали покупать мои работы. Творчество получило реальную ценность. Осознание, что твоя работа приносит радость, придавало силы. Для меня очень важно, что серьезный спрос на мои работы появился и в Украине. К сожалению, не каждый может себе это позволить. Надеюсь — пока.

— Судя по тому, что я вижу в мастерской, вы не боитесь меняться.

— Я дошел до такой жизни, когда можно работать без оглядки на кого-то и делать то, что мне близко.

— А чувство самоиронии, которое присутствует во многих последних работах, — влияние социума, как бы итог десятилетия независимости Украины?

— Похоже. В «Арго» присутствует некий подтекст. Сейчас опять ставят в городе произведения искусства. Я бы хотел установить его возле Кабмина, как памятник неизвестному премьеру и его команде…

— Как вы организовываете свою жизнь?

— Я был воспитан в тот период развития нашего общества, когда самореклама не приветствовалась, это считалось дурным тоном, нескромно по отношению к своим коллегам. Считалось, что «награда найдет героя». В жизни так и происходит. Художник, по-моему, должен наблюдать мир и работать в мастерской, а не заниматься рекламным шоу. Мне это не близко. Как сказал в своем интервью Геннадий Хазанов: «Если я заявлю, что я гений, мое место в сумасшедшем доме». Художник должен творить, искусствовед и менеджер — рекламировать. К счастью, меня поддерживают многие серьезные украинские фирмы, среди которых компания-обладатель престижных международных наград — «Укринтерэнерго» и ее директор Игорь Романенко. Свои отношения с миром я строю через галереи, через выставки за рубежом, в Европе и Америке.

— В какой же галерее можно не только посмотреть, но и купить ваши работы?

— Галерея «Милена» находится в отеле «Национальный». Я один из ее соучредителей. Эта работа дает широкие возможности для общения с клиентами и художниками. Там выставлены не только мои работы, но и других очень хороших художников.

— А что касается зарубежных выставок, вы занимаетесь самоорганизацией или контакты наработаны?

— Да, контакты налажены. Сейчас меня снова приглашают в Америку для персональной выставки.