Последнее и утраченное. Юрий Андрухович: «Это поколение политиков должно отправиться на свалку»

В прошлом номере «ЗН» писатель Юрий Андрухович закончил последнюю страницу своего «берлинского дневника» эмоционально и провокационно: «Вот вернусь — и объявлю свою священную войну». Писатель действительно вернулся из Германии, где был почти год (как уважаемый стипендиат). И за это время, за год его отсутствия, многое изменилось — как в стране, так и в мироощущении ее граждан. Особенно в контексте последних общественно-политических событий. Кого «одолевать»? Как реагировать? Эти и другие риторические вопросы не дают покоя тем, кто пребывает в состоянии растерянности. Поэтому разговор с Андруховичем не о последних произведениях и не только о западных впечатлениях... (Кстати, Андрухович, как будто по символическому сценарию, во время «постуниверсальных» событий в Украине отдыхал в Форосе — очень знаковой для постсоветской истории территории.)

— Вам не кажется, что сейчас прослеживается некая хитрая тенденция неоконформизма. Выгоднее стало промолчать, переждать, поглядеть, как все закончится... Сам был свидетелем, как одна известная певица-депутат на украинском канале говорит «Геть!», а в российской утренней информпрограмме поет совсем другую «песню». Возможно, я ошибаюсь? Или, может, действительно гражданская позиция выгодна только тогда, когда ее позволяют иметь?

— Полагаю, что это в значительной мере зависит от того, насколько та или иная личность позволила «огосударствить» свой талант, свое искусство. Здесь очень серьезные отличия и в темпераменте, и в самом творческом мировоззрении разных поколений наших художников. Хотя мне сложно говорить о других. Объясню на конкретном личном примере. Примерно в конце июля я, очевидно, среди многих других, получил приглашение немедленно ехать в Киев, где был запланирован круглый стол с универсалом вместе. А я в это время был на Волыни в гостях у Сашка Ирванца. Прежде всего меня возмутила сама ситуация: это ж о чем будут какие-то переговоры? Ведь мы ожидали не переговоров с предателями и политическими интриганами, а роспуска парламента. Не давать шанса, не давать легитимности этому председателю Верховной Рады. Уже позже я увидел за круглым столом не только Бориса Ильича Олийныка, но и весь «совет старейшин», так сказать. И понял: дальше у нас будет все то же. Это будет то самое проклятие, которое тяготеет над украинской нацией давно, — то есть попытка самые болезненные проблемы и самые сложные противостояния или прятать за красивыми словами, или загонять куда-то «под спуд». Вообще я думаю, что правильно сделал, когда отказался от того приглашения и никуда не поехал. Но теперь мое решение кажется похожим на то, о чем вы говорите,— на ожидание, молчание, даже дезертирство. На самом деле это скорее такое дистанцирование. Хотя действительно интересно, что будет дальше. Существует определенное симбиотическое тело в виде правительства. И, наверное, какие-то свои интересные свойства оно еще продемонстрирует? Наблюдение — тоже определенный путь. С другой стороны, полагаю, что замалчивать ситуацию, безусловно, тоже нельзя. То есть, по крайней мере, не зная ее изнутри, я всегда могу и должен высказывать только свои субъективные суждения.

— Недавно в одной публикации вы вспоминали Гегеля — когда писали о личности в истории, а следовательно, и о роли предателя в истории Украины.

— Для меня эти предательства стали серьезной личной проблемой. Поскольку не только тот год, который я провел в Берлине, а вот уже несколько последних лет я постоянно налаживал контакты с литераторами, политиками, политическими журналистами. Находясь за рубежом, я не получал заданий ни от президента, ни от МИД. Но в каждом своем выступлении (а их были десятки) подчеркивал перспективность нашей страны, говорил о том, насколько наше общество изменилось, насколько оно является зрелым для всего того комплекса общественно-политической жизни, именуемого Европой. Но события нынешнего лета мою позицию в глазах тех партнеров подрубили под корень. Я просто выгляжу лжецом. Ведь на протяжении десятилетий они о нас думали: эта страна и это общество не способны меняться. И сейчас многим из них, если не всем, снова кажется, что они были правы, что мы безнадежны. Поэтому так хочется объявить этим предателям «священную войну».

— И все же пока будут продолжаться поиски «острого безжалостного меча», граждане именно у вас как у инженера человеческих душ (извините за архаическое определение) вправе спросить: а кому вообще сегодня верить? Хотя, уверен, вы и сами находитесь в поисках ответа на этот вопрос.

— Если мы хотим вернуть веру в себя, общество должно решить серьезную задачу: это поколение политиков (которые манипулируют нами, договариваются с друзьями и подельниками или демонстрируют нам, как они консультируются, а на самом деле морочат всем голову) просто должно отправиться на свалку. Вот это, на мой взгляд, и было бы существенным делом — просто лишить их любых шансов и возможности маневрировать в будущем.

Безусловно, удобным случаем сделать это будут прежде всего ближайшие выборы, хотя и не такие еще, к сожалению, близкие, где их состав, надеюсь, можно будет хотя бы на пятьдесят процентов обновить. Вот получили бы они уже свои последние льготы, которые распределили между собой, — и вон! Даже здесь, в Крыму, они преследуют нас со своими спецраспределителями. Мы с друзьями планировали захватывающее путешествие по заповеднику. И на это нужно было получить специальное разрешение. Вдруг заповедник закрывают на несколько дней, поскольку какая-то группа народных депутатов проводит здесь свой отпуск! Даже в заповеднике они наступают на горло мечте. Не хотелось бы, чтобы это продолжалось вечно.

— Два года назад в СМИ появилось открытое письмо «Двенадцати аполитичных литераторов», где было очень много интересных тезисов. Вы подписали его в числе первых. И ваша фамилия была самой известной из тех двенадцати. Если можно, кратко прокомментируйте некоторые из этих тезисов. Первый тезис: «Янукович — это необратимость марионеточной диктатуры, Ющенко — это необратимость демократии».

— Жизнь не стоит на месте. То, что было правильным тогда, сегодня требовало бы новой трактовки. Думаю, безусловно, этот тезис нужно уточнить. Как его первую половину, так и вторую. Что касается первой части (то есть по поводу Януковича), я бы мог высказаться мягче. И не потому, что он сегодня при власти. Просто я надеюсь, что этот политик за два года как-то изменился. Относительно второй половины... Сразу после революции был период, когда президент Украины Ющенко положил начало некоторым демократическим изменениям. Прежде всего, наверное, слова о свободе медиа не были пустыми. Частично это подтвердилось. Но никоим образом нельзя говорить о том, что демократическое развитие нам гарантировано. Так же, как нельзя утверждать, что мы достигли полной свободы слова. То есть на самом деле это была больше свобода критиковать власть. А говорить, что это была настоящая свобода слова, пока не приходится.

— Тогда еще один ваш тезис двухлетней давности: «Янукович — это изоляция от Европы и мира, а Ющенко — это преодоление границ, это взаимопонимание».

— Если наши партнеры в мире еще не совсем махнули на нас рукой в связи с политической победой Януковича и будут работать и с ним тоже, то изолированности, скорее всего, не будет. Такая уж у нас страна, что изолировать ее в полном смысле никто и не захочет. Но что касается границ и взаимопонимания, так это был таки прекрасный медовый месяц у Украины с Европой и в целом с Западом — после революции, после инаугурации, когда президента приглашали на самые высокие и самые престижные трибуны цивилизованного мира. И мне рассказывали, что бундестаг встречал его стоя. То есть это можно было бы продолжить, ведь начало было положено. Однако дальше, по-видимому, не хватило интеллекта и последовательности. Не хватило элементарной ответственности за обещанное. У меня есть такая претензия к г-ну Ющенко (хотя вообще их много). В начале того медового месяца он пообещал миру, что научится свободно владеть английским языком. Но, насколько я понимаю, не выучил его. Это вроде и мелочь, но, как по мне, показательная.

— Юрий, а возможно, действительно есть большой смысл и гениальная общественная стратегия в том, чтобы именно теперь взять и объединить правый и левый берег, хотя, возможно, эту тактику оценят не сегодня, а только через какое-то время? Или, может, разговоры о «стабильности» — тоже элемент сценария и лозунги абсолютно неискренние?

— Поскольку я в Крыму, а это, как известно, территория Партии регионов, то понимаю, в чем состоит эта «искренность». Безусловно, люди после последних событий там успокоились. Хотя с другой стороны — вот вам события в Бахчисарае. Так где там успокоились? Поэтому у меня возникает мысль: не лучше ли было бы объединять Восток и Запад не предавая, а просто последовательно работая с этим Востоком с первых же дней после революции, не пуская дело на самотек и не демонстрируя абсолютную беспомощность в решении региональных проблем.

— Юрий, как дышится и как пишется в Крыму? И часто ли там приходит вдохновение?

— Я тут всего на 10 дней, поэтому не столько пишется, сколько лазится по горам. А вообще, еще в ноябре-декабре 2004 года я почувствовал, что мое эмоциональное состояние по отношению к тому, что называется «родина», претерпевает довольно серьезные изменения. Это были положительные изменения. Со временем я для себя определил: впервые за довольно продолжительное время живу не в конфликте с родиной. А этим летом, на мой взгляд, произошло что-то вроде возвращения к старому конфликту — «я и родина». Это довольно мучительно. Один удар произошел 6 июля. Второй — 3 августа. Наверное, не надо объяснять, что стоит за этими датами?

— Не надо...

— И теперь, возле этого теплого, временами даже горячего моря с роскошной крымской природой я как бы сделал паузу, чтобы немного прийти в себя.

Мое пребывание в Берлине продолжалось почти год. И уже закончилось. В течение этого года я подолгу бывал дома. В Берлине ежедневно посещал несколько информационных украинских сайтов, следил за телеканалами. Несмотря на всю информативность, этого мало. В августе 2005-го я приехал почти на месяц домой, сделав перерыв в берлинской «командировке». И проникся тогда позитивом, господствовавшим в стране. Возможно, это было благодаря особенной ивано-франковской атмосфере? Но громом среди ясного неба стали события 2005-го — политический кризис. Вспоминаю состояние, когда ехал в направлении Берлина автобусом, а воздух всюду в Галичине перенасыщен дымом — жгли на огородах ботву...

— Дым отечества сладок и приятен?

— Дым выедал глаза. Было ощущение, что «не так сталось, як гадалось».

— А это уже из украинской классической драматургии — наподобие Старицкого — «Не судилось». Или Кропивницкого — «Доки сонце зійде, роса очі виїсть», или «Дай серцю волю, заведе в неволю». Кстати, чье великое перо, по вашему мнению, — Булгакова, Гоголя или, может, Нечуя-Левицкого (о бабе Параске) — лучше всего помогло бы в художественном осмыслении сегодняшних реалий?

— Мне кажется, Иван Франко мог бы многое расставить по своим местам. Он все-таки творил в категориях каких-то абсолютных нравственных ценностей. Обладал чрезвычайной интуицией, безошибочно различал и зло, и добро. Я вспоминаю его не только накануне 150-летия со дня рождения. Франко был блестящим публицистом, и его статьи сегодня очень бы пригодились.

— Если бы приличное издательство заказало вам сегодня сиквел «Московиада-2», какими, по вашему мнению, могли быть сюжет, фабульные перипетии? Что бы вы сегодня «отразили» в своем произведении?

— Ситуация для меня загадочная. Поскольку ни один текст «по заказу» мне не удавался. Даже страшно об этом подумать. Есть замыслы будущих книг, и они между собой спорят — за что бы взяться раньше, за что позже. Коль уж вспоминаем «Московиаду», то, конечно, возник бы политический мотив...

— «Рефлексивный агитпроп»?..

— Интересное определение возможного жанра... Думаю, в центре условного сиквела было бы политико-криминальное противостояние, в котором нужно найти своего лидера, а лидера, собственно, не из кого выбирать...

— Опять проблема выбора?

— В 2004 году мне пришла на ум одна грустная шутка, которую я не отважился обнародовать, чтобы не навредить кандидату Ющенко на выборах. Касалась она, так сказать, социально-культурного лица двух кандидатов. И показалось мне тогда, что выбирать между кандидатом Януковичем и кандидатом Ющенко — все равно что выбирать между Шуфутинским и Поплавским... Полагаю, сейчас это как-то подтверждается.

Но все же стоит верить в наших людей, в украинское общество... Так или иначе оно прогрессирует. Люди становятся более свободными, это очень важно. Объективно должен сформироваться (и нам просто никуда от этого не деться) более мощный слой настоящей элиты. Поскольку сегодня слово «элита» звучит почти исключительно как издевательство. Хотя на самом деле настоящая элита еще подрастает. А пока что прав Виктор Ерофеев, который весьма симптоматично сказал: «Эти ваши политики, или ваша элита, считающие себя «прозападными», не знают ни одного западного языка, а те из ваших, кто считает себя «пророссийскими», даже Ахматову называют Ахметовой»... Вот в этом наша драма...

— Возможно, неожиданный вопрос. Вы бы согласились (при определенных условиях) на кресло какого-нибудь управленца от культуры? Скажем, министра культуры (ходят слухи, что нынешний — до ноября). У нас теперь есть также прекрасная вакансия начальника управления культуры города Киева, поскольку Быструшкин уволился. Вы представляете себя в подобных «декорациях»?

— Нет! Я свободный человек и не имею начальников над собой, поэтому и сам не хотел бы быть кому-то начальником. Я скорее всего растерялся бы, если бы от меня зависели судьбы и настроения уже не моих персонажей, а живых людей, которые, возможно, и менее интересны, чем мои литературные герои, но они живые. И их все-таки жаль. Мне не нравится руководить людьми, издавать распоряжения, приказы, кого-то наказывать. Наверное, приятно кого-то поощрять, повышать, но ведь невозможно руководить только таким образом. Мой характер и душевный склад абсолютно не соответствуют этим меркам. Можно много об этом дискутировать. Да я вообще не уверен, необходимо ли Министерство культуры в том виде, в котором оно существует. Потому что объединение в одном ведомстве балета и сельских библиотек, кинематографа и еще чего-то... Это слишком разноплановые и разномасштабные вещи.

— Какая книга сейчас лежит у вас на столе, что читаете?

— Это одна антология. Она издана в нынешнем году в двух странах на двух языках, там есть и мой текст. Антология называется «Последнее и утраченное».

— Почти заголовок к этому интервью.

— Возможно. Были приглашены 15 авторов из европейских стран для написания текстов об определенных местах на нашем континенте, где исчезает жизнь, откуда уезжают люди. Это была попытка создать альтернативный, меланхолический атлас Европы. И это дало бы возможность иначе взглянуть на то, что такое прогресс, что такое развитие и что такое наша Европа.

— Германия, Берлин: бурлит ли там литературная жизнь?

— Там не бывает дня, чтобы не происходило что-нибудь, связанное с литературой. В Берлине одновременно находятся лучшие писатели не только из Германии, но и со всех стран мира. Моя стипендия одна из многих, которую получают авторы из Соединенных Штатов, Румынии, Монголии, Южной Африки... Можно было бы только мечтать о том, чтобы в Киеве в понедельник читал свое произведение норвежский автор, во вторник — автор из Новой Гвинеи, а в среду — еще какой-то нобелевский лауреат. В Берлине это именно так. Там очень высокий уровень литературной коммуникации, который никоим образом нельзя деклассифицировать или свести на нет. Берлин в литературной жизни вне конкуренции. Хотя более всего издательств — в Мюнхене, а крупнейшее книжное событие во Франкфурте, больше всего авторов живет и пишет именно в Берлине. Это город с наиболее свободной атмосферой, либеральный, но одновременно без претензий на супермегаполис.

У меня как-то наступил момент, когда начал, как герой советского сериала Штирлиц, думать «вот здесь у нас в Берлине». И то, что в марте я выступил с достаточно острой речью на тему «европейского взаимопонимания», объясняется еще и тем, что я начал чувствовать себя в Берлине как дома. Я позволил себе больше, чем воспитанный гость.

— Возможно, вы знаете, что в Украине сейчас бурно развивается частный кинематограф (государственное финансирование — проблема). Обращались ли к вам с предложениями по поводу экранизации ваших произведений или написания оригинального сценария?

— Бывает это довольно часто, и я часто отказываюсь, поскольку имею «травматический» опыт. В свое время написал два сценария, это была другая эпоха, начало 90-х, когда еще верилось в чудеса и в то, что мы можем нашим кинематографом ну, например, покорить мир. Я доволен тем, что фильм «Кислородный голод» у режиссера Андрея Дончика получился достойный. А вот в другом случае я просто требовал, чтобы мое имя сняли с титров. Режиссер так все изменил, что мне стало стыдно за конечный продукт. И мы мирно договорились: я ни на что не претендую и моего имени там, слава Богу, не будет. Возможно, это меня до сих пор отпугивает. Я понимаю, что кино — это режиссерское искусство и последнее слово всегда за режиссером. А я хочу быть хозяином ситуации на сто процентов и отвечать лишь за собственные проколы. Поэтому для меня лучше оставаться автором романа, а не, например, киносценария...