Отражения великого романа

В некотором роде все писатели пишут не о людях, а о книгах, ибо неизбежно опираются на литературную традицию

А.Зеркалов

Недавно СМИ сообщили, что режиссер Владимир Бортко завершил натурные съемки десятисерийного сериала по «Мастеру и Маргарите». Осталось доснять сцены в павильонах, и если всё сложится удачно, к Новому году мы увидим новый фильм от создателя телеверсии «Идиота».

Какой бы ни была экранизация, она наверняка вызовет новую волну интереса к самому роману, очередной набор домыслов, сплетен, мистификаций и спекуляций — таковы, к сожалению, законы нынешнего массового искусства. Но, разумеется, были и будут появляться глубокие, серьезные исследования булгаковского романа. Вот об одном из таких исследований и хотелось бы поговорить.

Автор его — Александр Зеркалов, а точнее — Александр Исаакович Мирер (1927—2001), талантливый писатель-фантаст, автор знаменитого «Дома скитальцев» и целого ряда (увы, не слишком большого) других художественных произведений. Литература всегда оставалась главным увлечением Александра Исааковича, в том числе литературоведение, причем не только в области фантастики. Свои исследовательские работы он подписывал псевдонимом «Зеркалов», именно под ним он писал о творчестве Лескова, о братьях Стругацких, наконец, о Булгакове. Последнему посвящены две книги Зеркалова — «Евангелие Михаила Булгакова» и «Этика Михаила Булгакова».

У этих исследований сложная судьба. «Евангелие...» выходило дважды — на сербском языке в Югославии и на русском в США. Но только с недавних пор обе книги стали доступны широкому читателю (впрочем, уточним, «широкому» — по нынешним временам: 3,5 тыс. экземпляров для литературоведческой работы в начале ХХI века — тираж вполне приличный).

Эти труды уникальны по нескольким причинам. Во-первых, исследователю удалось собрать и проанализировать массу источников, в том числе книги, изданные в XIX ст., которые, как доказывает исследователь, Булгаков не только знал, но прямо или косвенно цитировал в тексте своего романа. Во-вторых, сам Зеркалов принадлежал к «поколению людей, следующих за булгаковским», которым еще были понятны идеи, мысли, реалии уходящей эпохи. Наконец, не менее важен стиль изложения, выбранный автором. Вот что пишет по этому поводу сам ученый: «У меня не было надежды решить сразу все интеллектуальные головоломки, содержащиеся в романе. Все это определило структуру работы. Она выполнена как рассказ о последовательном решении головоломок — своего рода литературоведческий детектив».

Обе книги читаются не сказать чтобы совсем уж легко, но — непременно с интересом. Зеркалов не претендует на монополизацию истины и признаёт, что способен ошибиться, однако его подход и выводы в большинстве случаев заставляют как минимум задуматься.

Первый том, «Евангелие...», посвящен ершалаимским главам «Мастера и Маргариты». Пересказав сюжет Евангелий, Зеркалов предлагает читателю сравнить Новый завет и «Мастера...», причем уделяет внимание в равной степени и событийному ряду, и ключевым идеям. Образы Понтия Пилата, Левия Матвея, Иуды важны в расшифровке Зеркаловым «Мастера...» ничуть не меньше, чем образы новозаветного Иисуса и булгаковского Иешуа. По сути, утверждает исследователь, Булгаков в своем романе не просто создал очередную художественную интерпретацию истории о Христе. Это и полемика с двумя догматическими школами — ортодоксально-христианской и крайней атеистической; это и попытка написать «книгу о книгах», книгу о мире литературы, который был для Булгакова не менее реален, чем Россия 30-х годов. Поиск цитируемых источников приводит Зеркалова к закономерному выводу: «весь роман сложен из заимствований». Но это не плагиат, по всему тексту разбросаны четкие «метки», которые для читателя внимательного являются посылами к вполне конкретным источникам. (Уточним: для читателя, современного Булгакову; сейчас многие из «первоисточников» «Мастера...» не то что опознать — найти и прочесть не так уж легко, хотя писатель использовал преимущественно тексты, переведенные на русский.)

«Действительно, — пишет Зеркалов, — «роман о Понтийском Пилате» утонул в источниках. Если расчертить его цветными карандашами, то на долю Булгакова останутся стрелки, соединяющие цвет Евангелий с цветом Флавия, Тацита, Виппера, Фаррара и т.д. Да, личность Булгакова как бы растворилась в материале, но ведь то же произошло и с источниками! Внутри романа Евангелие приобрело совершенно иной облик, оно тоже стало разноцветным, затерялось в других книгах. [...] Получаем такую картину: все книги равноправны, в том числе и книга Булгакова. [...] Он объявил литературой (выделено А.З.) весь массив книг, написанных об истории Христа, в том числе само Евангелие. Оно отличается лишь тем, что было первой по времени книгой. В остальном все они равны. Они пишут друг о друге».

Тему взаимопроникновения и взаимовлияния источников, отзеркаливания, если хотите, продолжает «Этика...» — но здесь уже исследователь обращается к «Мастеру и Маргарите» в целом. Название второго тома неслучайно: по мнению Зеркалова, «в европейской культуре роман воплощает этику, как церковная архитектура — идею веры, а сонет — идею любви. Выдающийся роман есть не только культурное событие; он значительно куда больше, чем просто шаг вперед в литературном ремесле».

Казалось бы, нехитрые истины — но помнить о них не значит воплощать в жизнь. Приоткрывая вместе с Зеркаловым тайны московских и ершалаимских глав, обнаруживая совершенно отчетливые «метки»-указатели на произведения Достоевского, Гете, Грина, Эдгара По, вдруг осознаешь, насколько многослоен роман Булгакова и насколько неслучайны в нем все, даже самые мельчайшие детали. Многие из наблюдений и выводов Зеркалова интересны еще и с исторической точки зрения: он разъясняет реалии тогдашней Москвы, кем-то позабытые, для кого-то попросту неизвестные. И еще: волей-неволей Зеркалов раскрывает перед нами суть творческого метода Булгакова, приемы, с помощью которых Мастер органически вплетал в ткань повествования бесчисленные аллюзии, отсылки, «метки» — не превращая при этом роман в пестрое скопище цитат. Тем сильнее контраст с большинством, если не со всеми современными отечественными романами. И с этой точки зрения книги Зеркалова — хороший учебник для писателей: не раз и навсегда выверенный алгоритм «создания шедевра», но моментальный снимок из творческой мастерской талантливого писателя.

Немаловажно, что сам Зеркалов отнюдь не стремился встать вровень с Мастером. Ценность своих интерпретаций он видит лишь в том, что «они возникли в мозгу соотечественника Булгакова, принадлежащего к следующему поколению; то есть они оправданы социокультурно».

Впрочем, здесь Зеркалов скромничает: этим удивительным человеком проделана огромная работа, полученные результаты вызывают уважение и перед эрудицией исследователя, и перед тщательностью, бережностью, вниманием, с которыми Зеркалов анализировал «Мастера и Маргариту». Обе книги безусловно заслуживают того, чтобы быть прочитанными не только специалистами-литературоведами, но и всеми, кому интересно творчество Михаила Афанасьевича.

Александр Зеркалов. Евангелие Михаила Булгакова. — М.: Текст, 2003. — 190 с. — Тираж 2 000 экз. (серия «Коллекция/ТЕКСТ»/).

Александр Зеркалов. Этика Михаила Булгакова. — М.: Текст, 2004. — 240 с. — Тираж 3 500 экз. (серия «Коллекция/ТЕКСТ»/).