Отчаянные домохозяйки, или Что такое «общечеловеческое»?

Обзор уже существующих рецепций книги может оказаться весьма интересным, хотя и необязательно приятным опытом. На презентации новых книг Людмилы Таран и Евгении Кононенко произошло следующее: некий седовласый мужчина солидного возраста вдруг встал и заговорил о том, что, мол, по чисто биологическим причинам (меньший размер мозга) женщины никогда не сравняются с мужчинам по силе творческого дарования, а потому лучше было бы этим авторам не «бахвалиться» феминизмом, а сидеть дома и учиться у классиков. Опуская прикладную народную биологию и стандартное сексистское хамство (здесь, как говорила Соломия Павлычко, оскорбляет уровень диалога), все-таки хочу подробнее остановиться на симптоматичном обвинении в «бахвальстве» феминизмом. Прежде всего потому, что эти авторы отнюдь не «бахвалились» — наоборот, речь шла о добротной, читабельной литературе, которая бы не игнорировала женское бытие, но и не делала бы на нем идеологический акцент, — так сказать, нормализировала дискурс. Однако выступление неожиданного «критика» еще раз напомнило, как непросто контекстуализовать авторшу, которая «пишет о женщинах», не подчиняясь при анализе ее творчества законам «женского гетто» («о своем, о женском») и постоянно помня, что женское — это тоже общечеловеческое, хотя в онтологическом смысле «быть женщиной» — отнюдь не то же, что «быть мужчиной».

У нас, правда, от слова «феминизм» шарахаются, а под «женским письмом» и «женскими темами» подразумевают низкопробные любовные романы. Эта неопределенность терминологии невольно побуждает критиков (если таковые находятся) к долгим, путаным, порой гневным и необязательно уместным разъяснениям: а попробуй «быстренько», «в двух словах» объясни неподготовленной аудитории, «что такое феминизм»! (Ради эксперимента: попытайтесь объяснить «в двух словах» какой-то другой, хорошо известный «изм» — и неминуемо натолкнетесь на трудности). А обойтись совсем без этого слова на букву «ф» — тоже невозможно, ведь как же тогда вообще что-то анализировать, и для кого?

Речь пойдет о книге новелл Людмилы Таран «Ніжний скелет у шафі» — той самой, которая вызвала такое негодование уважаемого седовласого читателя на презентации. И на рецензию меня вдохновило отнюдь не желание еще раз, уже в который раз, взяться за неблагодарное дело разъяснений и объяснений: все рав­но нашему общему невежеству едва ли поможешь пересказыванием теорий или страстными уверениями в том, что феминистский анализ — штука хорошая и крайне необходимая нам. Нет. На этот раз я ничегошеньки объяс­нять не буду, а перейду сразу к практическому анализу, рассмотрев под микроскопом одну, на первый взгляд, очень простенькую и само собой разумеющуюся вещь: общечеловеческое, то есть то, в чем «женской литературе» как раз долгие годы и отказывалось. И эта проблема прежде всего философская, а уж потом — литературная. Я спрашиваю себя — что же такое «общечеловеческое»? Ответ приходит сам собой: это стремление познать себя, а через себя — мир. Формула, которую мы, кажется, забыли, превратив и литературу, и собственное сознание в гетто, вытеснив на маргиналии целые пласты опыта.

Приходилось читать статьи, в которых авторы признавались читательской аудитории, что на них произведения о женщинах, недовольных своим браком (в частности и новеллы, принадлежащие перу Л. Таран), навевают тоску. Еще одна рецензентка произведений Людмилы Таран, на этот раз «онлайновая», сетовала, мол, зачем нам читать о каких-то далеких от нас проблемах «домохозяек, которым к тому же под пятьдесят». Проблема явно выходит за рамки «феминизма», ведь не только гендер, но еще возраст и социальный статус выступают факторами в процессе маргинализации определенного общественного (и литературного) опыта. Все дело в том, что «женское» и так всегда считалось не «общечеловеческим», а если добавить сюда «возрастное», да еще и «возрастное женское», и социальное — «домохозяйки» и даже «брачные жены», — то получится нечто страшное и настолько «ненормальное», что даже трудно себе представить! Можно только гадать: такая дискриминация тем и опытов — временное явление в контексте нашей молодой национальной литературы, немного перегруженной здоровой инфантильностью, — ведь ни для кого не секрет, что у всех на слуху только имена пяти-шести «раскрученных» двадцати- и тридцатилетних литераторов, «психологические проблемы» героев которых, как удачно заметил один литературовед, легко укладываются в схему «проснулся, покурил, сходил в туалет». Или, может, это сказываются десятилетия нашей изоляции от современных тенденций прочтения литературы, разной литературы? Это же не англоязычное море, где были и есть, например, Эрика Джонг, Маргарет Этвуд, Тони Моррисон или даже нобелевская лауреатка этого года Дорос Лессинг, у которых — миллионы читателей (и тысячи критиков и исследователей) и кому, видимо, ни пол, ни возраст не помешали стать узнаваемыми. А это уже вселяет надежду — рано или поздно отчаянные домохозяйки женских романов и рассказов и у нас обретут статус темы, идеи, части человечества, в конце концов, литературы... (нужное подчеркнуть).

Из личных разговоров с Людмилой Таран, как и из ее публикаций и проектов (стоит назвать сборник статей «Жінка і чоловік: долаючи стереотипи», исследование современной женской прозы «Жіноча роль», проект «Жінка як текст: Емма Андієвська, Соломія Павличко, Оксана Забужко: фрагменти творчості і контексти») я знаю, что ей чрезвычайно близка гендерная проблематика, что ее интересует феминистская литературная критика и литература, создаваемая женщинами. Более того, Людмила Таран всегда подчеркивает, что «гендерную» проблематику нужно сделать обычной для читателя, узнаваемой, «читабельной». Поэтому г-жа Таран и решила издать в «Дулібах» сборник новелл «Ніжний скелет у шафі», дабы «приучить» читателя — быть может, даже «массового», «не-элитарного», — к «женским» темам. Чтобы засвидетельствовать еще и еще раз, что темы эти — не более и не менее как общечеловеческие.

А впервые я прочитала прозу Людмилы Таран в антологии «Не­знайома», составленной Василием Габором (сколько авторов заочно, а потом и «очно» перезнакомились между собой благодаря этой антологии, — это отдельная тема). Две новеллы, помещенные в «Незнайомій» («Со­нет про себе, розлучену і розчулену» и «Кремовий період: реабілітація тіла»), поразили меня прежде всего своим бесстрашием: это было чрезвычайно «телесное» письмо — о месячных, о возрастных изменениях, о переживании наслаждения. «Вижу ее, матку, внутри себя, изнутри, устланную темно-вишневым бархатом, лоснящимся от пульсирующих сосудов»... Это было то «женское письмо» («еcriture fеminine»), о котором Элен Сиксу в «Смехе медузы» говорила: «Женщина должна бросить себя в текст, выписывать свое тело», не бояться погружаться все глубже и глубже, так как наше тело отчуждено от нас, а мы — от него. Ведь женщин учили, что они способны пройти путь познания, лишь отказавшись от тела... Несмотря на мнимую «откровенность» нашей современной литературы, такое письмо для нее — дело новое, поистине «незнакомое». Я с нетерпением ждала сборника, и когда он наконец вышел — не разочаровалась. Людмила Таран смело и мастерски выписывает телесный женский опыт, бытие-в-теле, — это и уже упоминавшийся «Кремовий період…», и «Ніжний скелет у шафі», и «Sturm und Drang». Новелла «Звичайна історія» — на первый взгляд, действительно обычная «сельская» история, однако непривычно «телесная», без того стерильного народнического «целомудрия» и отрицания тела, которые были присущи как романам эпохи соцреализма, так и многим произведениям досоветского периода.

Но, как по мне, наиболее интересны у Людмилы Таран — довольно макабрические, нутряные рассказы с нивы женской сексуальности. Например, «Колекція коханців», целое психоаналитическое исследование — точное и безжалостное. Героиня Дарка собирает в магический альбом своих... любовников. Не фотографии, а именно мужчин, то есть, скорее, крохотных голых человечков, беззащитных перед величественной и прекрасной хозяйкой. Эта немного садистская, властная хозяйка живет в каждом из нас, но мало кому хватит решимости в этом сознаться: ведь это уже не обычный и уютный дискурс Берегини и женских журналов, земного социума или развлекательного чтива, — нет, это глубоководный мир подсознания, здесь совершенно иные законы, здесь царят химеры и фантазии, анализируя которые только и можно по-настоящему себя познать. Вместе с персонажами мы оказываемся в несколько альтернативном, довольно сюрреалистическом пространстве, мире-как-сне, где материализу­ются страхи и желания. Этот сюжет сильно отличается от стереотипных историй о хищных, властных «ведьмах» из бульварных изданий или бесконечных сериалов: они способны вбухать кучу энергии только на то, чтобы любой ценой завоевать мужчину, таким образом продемонстрировав свою настоящую потребность (вспомним хотя бы миф в стиле Д.Г.Лоуренса о том, что каждая феминистка — просто неудовлетворенная женщина, которой не хватает сексуального гиганта в постели!) Нет, Дарка Людмилы Таран — совершенно иная парадигма. К ней вообще не подступишься с инструментарием обычных моральных оценок «хорошая—плохая», здесь нужен анализ посложнее и многограннее.

Освещает Людмила Таран и еще одну чрезвычайно мучительную и «заброшенную» тему — взаимоотношения отца и дочери («Зустріч після польоту», «Дзер-коло»), конфликт, практически не выписанный в нашей культуре (и литературе), даже ею не замеченный. В общем, это тема, совершенно «невидимая» и в парадигме классического фрейдизма, который концентрировался в основном на проблемах мужской социализации (например, эдиповом комплексе), оставляя женскую где-то на маргинесе (если мы и слышали о комплексе Электры, то всегда как-то мельком, как о приложении к эдиповому, «доминантному»). Мы можем даже не осознавать, как глубоко в нас живут эти парадигмы и как сложно выйти за их пределы и начать выписывать себя, свой собственный (женский, общечеловеческий) опыт. И феминистский психоанализ — в частности, труды американского психоаналитика Джессики Бенджамин, немало писавшей о «месте дочери», «вечной девочки» при властной родительской фигуре, — один из теоретических подходов, с помощью которого было бы очень интересно проанализировать прозу Людмилы Таран.

И, конечно, подавляющее большинство героинь — никакие не «домохозяйки», а обычные украинские (или еще советские) женщины, которые тянут на себе работу-мужа-детей-дом-профессинальную карьеру. Хотя все-таки, пожалуй, не стоит сводить их к «общему знаменателю»: ведь новеллы чрезвычайно разные — и по тематике, и по выбору «голоса» рассказчицы, и по сюжетному наполнению, и, что самое главное, по уровню открытости. У меня даже промелькнула мысль, что этот сборник — определенный эксперимент, задуманный автором: собрать в одной книжке как можно больше различных произведений — и «высоковольтные» психоаналитические новеллы, и те, в которых описывается телесный опыт, и более традиционные по композиции или тематике «житейские истории», такие, как «Склянка чаю», «In Venus veritas», «Адіпінка», — дабы каждый из (очень разных) потенциальных читателей нашел что-то для себя. Наверное, такой подход в чем-то себя и оправдывает, но, как по мне, от него страдает целостность сборника, ведь «житейские истории» не всегда созвучны глубоким «погружениям» в подсознательное. Быть может, материала бы хватило не на один, а на целых два сборника. Но это уже воля и выбор автора. В конце концов, спектр «женских» тем — и тех, на которые уже написано немало (однако преимущественно не в нашей литературе), и тех, которые сейчас являются авторскими откровениями, — приведен довольно широкий. Из них выберут что-то для себя и читатели, для которых даже феминизм Ольги Кобылянской с ее «женщина должна быть сама себе целью» — все еще новая и неизведанная страница (а благодаря (до) советской официальной литературной политике, как раз исконно «женские» темы этой писательницы обществу известны мало), и читатели, которые уже имеют более мощную «артподготовку»; и те, кто просто хочет почитать что-то интересное и вдумчивое, не разбирая чтиво «по косточкам», наслаждаясь сюжетами и стилем.

…Общечеловеческое — это ежечасное открытие своей внутренней свободы. Не откликаться на готовые парадигмы. Вопреки навязчивым стереотипам, согласно которым право говорить принадлежит не всем. Писать себя, с себя, о себе. Набожно и последовательно, — и за тобой, за твоим письмом проявятся универсальные матрицы. Именно так пишет Людмила Таран. Даже когда речь идет о «домохозяйках».

Людмила Таран. «Ніжний скелет у шафі»: сборник новелл, издательство «Дуліби».