Осуждены историей. Пожизненно

На этой неделе немецкая Frankfurter allgemeine Zeitung подарила нашим новостным лентам сенсацию. Они так и написали все поголовно (то ли списали друг у друга, то ли просто любят это слово) — «сенсационное заявление нобелевского лауреата». Немецкий писатель Гюнтер Грасс признался в интервью, что в юности служил в СС. Нет-нет, он не расстреливал евреев и не был охранником концлагеря. Он служил в 10-й танковой дивизии Ваффен-СС, воевал. Казалось бы, что тут сенсационного? Ну, скажет сейчас какая-нибудь звезда русской/украинской/узбекской литературы, что участвовал в подавлении восстания в Будапеште. Или в войне в Афганистане. Ну и что? Попал под призыв — и пошел, куда сказали. В общем, на сенсацию «не тянет».

И тут же, как будто по заказу, на эту новость наложилось заявление уже нашего премьер-министра о том, что в вопросе об ОУН—УПА не стоит пересматривать «оценку, которая была дана уже давно». То есть фактически поставил крест на перспективе приравнивания в правах ветеранов УПА к ветеранам ВОВ.

Что ж, историки, как и сама история, возможно, имеют право быть беспристрастными. Пожалуй, они даже должны быть именно такими. И с точки зрения советской идеологии мы, как винтики в большом механизме, творящем историю, тоже должны были быть беспристрастными. Или беспощадными, что в человеческом измерении одно и то же. Но опыт осознания личной вины не подвластен историкам.

Интерес заявление Грасса вызывает, впрочем, не тем, что он служил в СС. Попавший в боевую часть СС семнадцатилетним мальчишкой, Грасс говорит о чувстве вины, с которым живет почти всю свою жизнь. Нобелевский лауреат, называемый критиками «писателем-антифашистом», в мельчайших деталях описавший (и, стало быть, переживший) травмы идеологических переоценок, говорит о вине. В то время как наши «коллеги по тоталитарному прошлому» о ней молчат, а говорят совсем о другом — о нерушимости «исторических оценок». То есть фактически об их правильности. Не потому, что стыдно или больно, а потому, что не испытывают вины. Не испытывают чувства вины и те, кто поддерживал инициативы этого режима с оружием в руках — в Чехословакии, Венгрии, Афганистане. Чего им стыдиться? Они были солдатами и выполняли приказы, стало быть, теперь заслуженно получают персональные пенсии и выступают на школьных утренниках. Но и семнадцатилетние мальчишки из элитных боевых подразделений Третьего рейха тоже выполняли приказы... Мы привыкли жалеть себя как «жертв системы» и не можем признаться даже себе, что держали ее на своих плечах. «Мы солдаты, мы не виноваты». Мы рабы, поэтому делали, что нам говорили. Мы не несем ответственности ни за что.

Это вне полемики о «Викторе и векторе» — западном или восточном. Вне полемики о «шаге вперед» или «шаге назад» в смысле демократии и объединения страны. Это о независимости, которой за пятнадцать лет, судя по всему, так и не случилось. Потому что независимость — это не право сказать соседу «понаехали тут кислород у нас тырить». Это независимость от прежних мифов и травм. Не право унизить другого, а возможность освободиться от унижения самому. Заметьте, мы по-прежнему говорим и пишем «ветераны Великой отечественной», а не «Второй мировой». Это была «наша священная война», а не «мировая война». Это «наша победа», а не победа союзных сил над фашизмом. Ведь если пересмотреть саму концепцию — ВОВ или ВМ, придется пересмотреть очень многое. В первую очередь нам, народу, для которого эта война не закончилась ни второго, ни девятого мая, а закончилась она то ли с последним выстрелом в карпатских лесах, то ли с выходом из «схрона» последнего «нескореного». А может, не закончилась до сих пор, раз до сих пор мы путаем среди своих побежденных и победителей. И самое неприятное, что она не закончится даже со смертью последнего ветерана — ВОВ ли, УПА ли. Неоконченные войны передаются по наследству бесконечно долго.

Хотя, если быть до конца честными, о какой непримиримости идет речь? Есть миф о благородных и счастливых победителях, навязанный с одной стороны, и глухой, затаенный протест десятилетиями «чищенных» спецслужбами «національно свідомих», который зачастую выливается в злость и обиду. Вполне понятную обиду старого человека, вынужденного по сей день обивать пороги чиновных кабинетов. Нет, не за «приравниванием» они ходят — за реабилитацией, которую часть ветеранов УПА и даже просто члены их семей не могут получить от страны, за которую воевали. «Вас, между прочим, с оружием взяли», — напоминают им молодые люди в отутюженных сорочках. И им остается только жалеть, что теперь они безоружны.

Разумеется, вопрос приравнивания в правах тех, кто боролся за независимость Украины, к тем, кто боролся за освобождение от нацистской оккупации, — политический. Это снова о «Викторе и векторе» — мы за «независимость» или за «единство с Россией». Ведь это так удобно — трепать свой электорат «за больное», чтобы не успевал замечать отсутствие реальных программ — экономических, социальных, да и просто чтобы глаз не рассмотрел. И примирение ветеранов, кстати, невозможное без уравнения в правах, не нужно на самом деле ни левым, ни правым, ни львовским, ни донецким. Исчезнет тема «бандеровцев»—«москалів» — чем выманишь на выборы старых, обворованных, отчаявшихся людей, которые все-таки еще могут принести свои полтора-два процента?

Надежда лишь на то, что политика тут все-таки вторична. Политики играют на наших слабостях. И если мы позволяем держать себя в шорах советской мифологии о героях и предателях, значит, политики и дальше будут натравливать друг на друга стариков и благодарить судьбу, Сталина и Гитлера за то, что эта война была и что она так здорово проехалась по этой земле. За нашу нынешнюю непримиримость тоже несем ответственность мы, а не политика с политиками купно.

Оценки, «давно поставленные историей», не позволяют нам поднять голову и переформулировать вопрос о том, кто «герои», а кто «сволочи». Нет, не для того, чтобы все поменять и сделать прежних героев сволочами, как это практикуют те, кто не хочет или не может в принципе мерить историю, да и собственную жизнь, другими мерками. Попробовать вовсе уйти от таких оценок. Потому что, пока есть «герои» и «сволочи», всегда будут «мы» (разумеется, первые) и «они» (конечно же, вторые). И на этой риторике борьбы с воображаемым врагом, будь то «натовские агрессоры» (небольшое инженерное подразделение), «бандеровские недобитки» (несколько тысяч старых, зачастую немощных, больных людей), «московские прихвостни» (те, кто просто говорит на русском), строится пропаганда и агитация.

Впрочем, своеобразный опыт вины не чужд не только человеку или обществу, но и политике. Не столько даже вины, сколько ответственности. И касается это не только наших родных политиков, у которых слово «люстрация» вызывает понятную истерику, но и тех, кто учит нас свободе с высоких холмов. Они в общем тоже несколько измельчали со времен Нюрнбергского процесса, поставившего клеймо и крест на НСДРП и СС — вне зависимости от заслуг и званий. Черчилль (и даже Тэтчер), скажем, вряд ли водил бы дружбу с бывшим штурмбанфюрером СС (аналог майора). А нынешний английский премьер не стесняется демонстрировать благосклонность бывшему майору КГБ. Конечно, государственные и экономические выгоды превыше всего, равно как веками культивируемое искусство британской дипломатии. Но когда тот же Черчилль произносил свое историческое «We shall go on to the end», он не знал, каким будет этот конец. Ведь в 39-м перспективы Третьего рейха выглядели празднично. И, возможно, политически целесообразнее был бы пакт о ненападении, который предлагал Британии Гитлер. Но не о целесообразности и победах дипломатии шла речь в тот момент. Просто фашизм должен был быть уничтожен. И дойдя-таки до конца, они получили в качестве соседа нынешнюю Германию — богатую, демократическую и агрессивную разве что в плане экономической конкуренции. В то время как, не доведя до логического завершения (во всяком случае, в тех границах, в которых позволял это сделать международно-правовой этикет) деструкцию советского тоталитаризма, мир получил несколько постсоветских (то есть все еще советских) государств в том виде, которым мы каждый день любуемся.

Главное, чего не случилось с нами за пятнадцать лет независимости, — мы не стали свободными людьми, обремененными такими сложными чувствами, как чувство собственного достоинства, ответственности и вины за все, что случается. Все, чему мы научились, — это ругать вождей не шепотом на кухне, а публично. В троллейбусе, например. Или в очереди в Пенсионный фонд. Нам самим не приходит в голову подумать о «святом» иначе, как о «святом». А если кто-то пытается, немедленно получает по ручонкам. Еще недавно поднятая было тема пересмотра «суда истории» над украинской дивизией СС «Галичина» была загнана в зону молчания почти сразу. Потому что СС. Вот и в комментариях по поводу «сенсационного заявления Грасса» большинство изданий разъясняют, что СС «играла ключевую роль в создании лагерей смерти». Что ж, играла. Одна дивизия — «Тотенкопф» («Мертвая голова»). Все прочие — не исключая бойцов «Галичины» — гнили на фронте не меньше солдат вермахта и советской армии, которых военными преступниками по умолчанию никто не считает.

Но, казалось бы, УПА — не СС. Эта организация на Нюрнбергском процессе заклеймена не была. Более того, это были люди, которые сражались за независимую Украину. Но это их не спасло. Не потому даже, что воевали против советской армии, а потому, что попали под «коллективную ответственность». Сама принадлежность к стройным рядам предполагает состав преступления. Никаким судом подобные преступники не осуждены, их вина не сформулирована и не доказана. Но это байка. Потому что есть «суд истории», «исторические оценки», в общем, опять «священная война».

Избирательность наша поистине иезуитская. Пардон, советская. Никому не пришло в голову поделить национал-социалистическую партию Германии на «изуверскую верхушку» и героических «рядовых партийцев», «ни в чем не виноватых», пущенных, как и все прочие, на удобрение украинских степей и белорусских болот. Объявили преступной организацией, осудили и упразднили. Об ОУН-УПА, кажется, сказано достаточно. То ли дело коммунистическая партия… Почему бывший фронтовик-эсэсовец, по совместительству нобелевский лауреат Гюнтер Грасс говорит о чувстве вины «без вины виноватого», в то время как наши, так и оставшиеся при своих, партийцы (перекрасившиеся или сохранившие принадлежность) продолжают учить нас, как Родину любить? Они не чувствуют за собой вины. Они не расстреливали, не охраняли лагеря, возможно, даже не писали доносов. Как, впрочем, и многие «бандеровцы», как и большинство солдат Ваффен-СС. Но эти проиграли. Горе побежденным. И это, наверное, правильно. Вот только жалко, что победителей не спешит судить «суд истории». Да и можем ли мы с уверенностью сказать, что попали в число победителей?

Когда нам навязывают «исторические оценки» и «исторические травмы», значит, кто-то пытается помешать нам подумать о чем-то, возможно, более актуальном. «Историческая травма» — это табу на обдумывание и анализ. И пока побежденный грассовский штудиенрат мается послевоенными фантомными болями, а победители дают «исторические оценки, не подлежащие пересмотру», гуманные правительства продолжают удобрять своими солдатами и чужими детьми почвы разнообразных ландшафтов. С гуманными целями, разумеется. То есть они за собой вины не почувствуют никогда. Это хороший урок той войны — формулировать свои цели так, чтобы потом не было мучительно больно. Впрочем, правительства не испытывают боли. Боль — категория человеческая. Хочется все-таки надеяться, что через пару десятков лет мы прочитаем у какого-нибудь нынешнего натовского солдатика описание разгромленного Багдада в духе воннегутовского Дрездена.

Немецкий писатель Гюнтер Грасс родился в 1927 году в Данциге (ныне Гданьск). Во время Второй мировой войны был призван в армию. В 1945-м был ранен, попал в плен к американцам, в плену же застала его весть о капитуляции Германии. После войны Грасс учился скульптуре и живописи, занимался графикой, выставлял свои работы. Параллельно начал заниматься литературой. Позже попробовал свои силы также в музыке — вместе с джазовым музыкантом Гюнтером Зоммером выпустил несколько записей, в которых читает свои произведения в сопровождении композиций Зоммера.

Литературное творчество Грасса критики неразрывно связывают с антифашистской и вообще антивоенной тематикой. Может, благодаря именно этому пафосу наряду с недюжинным талантом Грасс стал писателем, который «реабилитировал» в глазах мировой общественности немецкую литературу, которой после Второй мировой войны не слишком интересовались. Помните: «чему могут научить побежденные?»

Гюнтер Грасс — лауреат Нобелевской премии 1999 г. в области литературы. Премия была присуждена ему за роман «Жестяной барабан», впервые опубликованный еще в 1959 году. Экранизация романа, сделанная Ф.Шлендорфом в 1979-м, получила Золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля и «Оскар» как лучший иностранный фильм в том же году.

Признание Гюнтера Грасса Frankfurter allgemeine Zeitung в том, что во время войны он не просто «был призван и служил», а служил именно в боевой части СС, вызвало настоящую бурю. Ряд писателей и общественных деятелей потребовали от Нобелевского комитета лишить Грасса премии. Нобелевский комитет, впрочем, ответил, что не собирается этого делать. Что логично, поскольку никакие политические признания не могут умалить достижений в области литературы, за которые его премировали. Экс-президент Польши Лех Валенса высказался в том смысле, что как порядочный человек Гюнтер Грасс должен отказаться от звания почетного гражданина Гданьска. Нобелевскому лауреату и почетному гражданину Гданьска Валенсе «неуютно в такой компании». В то же время мэр Гданьска не считает, что отцам города имеет смысл рассматривать такую возможность, так как, по его мнению, исторические оценки не входят в компетенцию муниципальной власти.

Свое признание Грасс сделал в связи со скорым выходом в свет его новой книги «Чистка лука» — мемуаров о войне.