ОЛЬВИЙСКАЯ РАПСОДИЯ

Белая-белая книжка - чистая, как совесть, как честь. Только имя и портрет автора на белоснежной обложке. И название - «Пектораль». Сразу же вспоминается поэт-археолог Борис Мозолевский и его всемирно известная находка в одном из курганов нашего Дикого Поля. И представляется его собственная, очень ранняя могила, занесенная снегом, забытая и покинутая в эту глухую зимнюю пору. И первая искра из Кремневого кресала, безусловно, падает именно на могилу Бориса Мозолевского как знак побратимства и памяти незабвенного Поэта и Археолога.

Переболіло. Перетліло літом.

Де наших літ берегові огні...

Як буду я прощатися зі світом,

Що наостанку скажеш ти мені?

Можливо, друзі, а можливо, вразі.

Але шумить, шумить Евксинський Понт.

Надія спить у чорнім саркофазі.

Тут Ольвія, Еллада, Гелеспонт.

Літаній легка лань од сліз намокла.

Громів грімкий огром із висоти...

Якийсь Ахілл якогось там Патрокла

Іще безжально відомстить. А ти?

(«Ольвійська рапсодія»)

Я и дальше буду цитировать Дмитрия Креминя, после двух отборочных туров оставшегося со своей «Пекторалью» в списке претендентов на Государственную премию имени Т.Г.Шевченко.

Полагаю, даже вполне уверен, что стихи эти, эта подлинная, выстраданная поэзия найдет отклик в сердцах требовательных читателей моей любимой газеты. А языковый барьер - не помеха. Не такой уж он высокий, как его малюют любители заострять проблему двуязычия в Украине, которые вытесняют из школьных программ и вузовских курсов Пушкина и Лермонтова, Льва Толстого, Тургенева и Достоевского. Можно подумать, что от этого мы станем богаче. Что поумнеют наши дети и внуки от разъединения двух братских литератур, взаимно и благотворно влиявших и обогащавших друг друга. Не могу представить, чтобы в Австрии отреклись от Гете и Шиллера, Ремарка и Белля только потому, что они родились в Германии.

На моей памяти это первая книга стихов, изданная в богоспасаемом Николаеве как образец для столичных полиграфистов и книгоиздателей. Внешний облик ее отличают изысканность художественного вкуса, благородная сдержанность оформления, некий аристократизм.

Были, были в Николаеве истинные аристократы духа: адмирал Аркас и сын его Николай, написавший оперу «Наймичка» по известной поэме Тараса Григорьевича. И основатель города Фалеев. И знаменитые адмиралы Ушаков, Истомин, Нахимов, уроженец Николаева Макаров, погибший вместе с Верещагиным на крейсере «Петропавловск» 31 марта 1904 года на внешнем рейде Порт-Артура.

Отблески этого аристократизма, адмиральского, адмиралтейского и флотского, отражены в облике города, строившего первоклассные боевые корабли. Заметны они и в поэзии Дмитрия Креминя:

Амфора лежить, ущент розбита,

У гіркім ольвійськім полині.

Гупають і б'ють кінські копита

Й тихо завмирають вдалині.

Гіпаніс-ріка тече у прірву.

Скапує сльоза моя в траву...

Господи, а я ніяк не вирву

Із грудей отруєну стрілу.

Український, скіфський, рідний краю,

Як мені болить буття твоє!

Я пливу з Еллади, я не знаю,

Те, що рідний брат мене уб'є.

(«Амфора царя Скіла»)

Из оскудевшего, почерневшего от горя мира возник истинный поэт, вырвавшись из порнографии, убогой попкультуры, «мыльных» сериалов, боевиков, убивающих душу, уничтожающих человека в человеке. Возник и предстал перед нами, смиренно склонив высокое чело перед Вечностью и Красотою, пред суровой правдой жизни и непостижимостью человеческой души и воображения. Пришел молодой, еще по достоинству не оцененный поэт из провинциального Николаева, чтобы стать в первую шеренгу на поэтическом поле Украины:

Як же вам тепер на Україні,

Генії з божественним чолом?

Знову при хазяйському коліні?

Знов перо об'єднане з кайлом?

Такие вопросы ставятся ровней - полноправным членом литературного товарищества, даже если они касаются всей нашей поэзии, в которой и несравненная Лина Костенко, и мудрый Борис Олийнык, и динамичный, экспрессивный Павлычко, и мечтательный новатор Винграновский, и парадоксальный Драч. Что это? Вызывающее молодечество и свободолюбивый максимализм? Нет, не только. Это и радение за нашу поэзию, тревога о ее состоянии, надежда, что в этом мире духовного разобщения, материальной скудости истинные поэты выстоят, уберегут души и возвратятся из политического Олимпа, где они надорвали голоса, на Парнас - перестанут зря тратить время в пустозвонных микрофонных шоу-разминках и примутся за главное дело своей жизни - творить истинное и вечное Слово, с которого началась жизнь на Земле.

Переехав по распределению из родного Закарпатья в Дикое Поле, Креминь навеки влюбился в него, в необъятные степные просторы, водное раздолье лиманов и моря, в неповторимую красоту этого удивительного края, в его историю, давнюю и древнейшую, и это стало его обретением, его житейским опытом, содержанием и сутью его поэзии.

Хронічний алкоголік був хроністом

Імперських хронік римського ЦК.

Назон, Овідій Публій, комуністом

Не був, не став... Шуміла Тігр-ріка,

І з розмахом державним павіана

Імперія зростала, як трава...

Там геній і могуть Октавіана,

Там августійша велич божества.

Вергілія там епос епохальний,

І злота дзвін, лиш тільки не проспи.

Овідій був сумний, тож - аморальний,

Тому його і загнано в степи.

І старцювати то вина, то хліба

йшов по начальству сей аристократ,

а дім - холодна хижа чи колиба...

Його прогнав з приймальної солдат,

Омонівець комонной когорти,

Яких на білім світі легіон.

Внесіть мене у проскрипційні списки -

Я тінь тіней, і голос, і ріка.

І не шукайте дорогу могилу,

І віллу не шукайте межи хат.

Новий хроніст оспівує кобилу:

Калігула в'їжджає у сенат.

(«Овідій»)

Из этой отдаленнейшей эпохи Дмитрий Креминь легко и непринужденно возвращается в наши дни, и его послушное кресало высекает новые искры, отблески которых падают на одежду и лицо обокраденной, убитой бездарными реформами Украины.

Я издавна люблю и вычленяю из многоцветной полифоничной гаммы нашей поэзии самобытный голос Креминя-поэта. Но очарован и его ироничной, полной юмора и сарказма, интеллектуальной эссеистикой, где и в самом деле «словам тесно, а мыслям просторно». Вспомним хотя бы его эссе «Куда несет Орел Дельфина» или «Тризубом по воробью» в журнале «Киев». Сколько там образного шарма, непринужденности и блеска! Сколько горькой иронии, печальных раздумий и сарказма! Но все это растворяется в тоске и отчаянии от того бедлама, который мы учинили на берегах ласкового и теплого Черного моря, в вечной нашей степи!

А здесь, в поэзии, те же самые горькие раздумья о нашей жизни наедине с самим собою еще трагичнее. Ибо раздумья эти интимнее, задушевнее, искреннее. С кем же еще быть искреннее, чем с самим собою?

Життя моє, ти минаєш, ти згасло, як зірка в сузір'ї.

Птахи у надвечір'ї мовчки ладнаються на ніч.

Життя моє, чай із цикутою, тебе вже не спити й не жити.

Як солодко юним грішити, як тяжко невинність спокутую:

Німуємо. Страйки і стреси, і стрільбища, й кволі ці марші:

Минули і Гонти, й Коклеси, минули часи патріарші.

І спалені (скоро до суду?) каштанові київські свічі.

А я вже ніколи не буду. А я не відбуду вже двічі.

(«Сувій»)

Я не отсылаю Вас, дорогие читатели, к «Пекторали»: хоть ее и выдвинули на Шевченковскую премию, но вряд ли она дойдет до Киева. Кто доставит ее сюда из Николаева? Книжная торговля наша убита наповал еще безогляднее и безжалостнее, чем книгоиздание. А потому буду цитировать и дальше, сознавая, что новая книга Дмитрия Креминя - событие в поэзии.

У Дмитрия Креминя наше настоящее узнаваемо до стона, до боли, до крика:

Я все життя живу в імперії,

Де малоруські хутори.

Де при радянській владі мерії,

А в них червоні прапори.

Де білі дні зістали чорними.

Де глад і мор, як у війну...

Та з барабанами і горнами

Тебе, епохо, не клену.

Бо все збувається, збувається,

Усе збувається, як міт.

Останній цвяшок забивається

О гріб печальних наших літ.

Бо легше, мабуть, утопитися,

Ніж обманути власну плоть.

Тому що двічі народитися

Не міг (Ви знаєте) й Господь.

І я не знаю, як там завтра ми,

І як позбудемось журби.

Тому що всі ми люди з таврами

Позавчорашньої доби.

Горек этот диагноз, но неопровержим. В этом смелость и честность поэта - верного сына своего народа. Это их призвание говорить правду, «как бы ни была горька», - сказал однажды Твардовский - величайший поэт ХХ столетия, нынче забытый и в России.

За суетою сует, за торопливостью и поспешностью неизвестно куда и зачем, мы не читаем наших поэтов. Даже талантливейших из них. А слушаем политиканствующих, продажных лоббистов. О какой морали, о какой преданности народу и Украине можно говорить? Даже заикаться не следует - засмеют те же «всенародно избранные», подкупившие электорат за украденные у него же деньги. Все это присутствует в новой книге Дмитрия Креминя.

«Пектораль» объединяет три главы, три части. Может быть, три периода творчества? Не знаю. Но это: І. «Скіфське літо», ІІ. «Третій янгол», ІІІ. «Літанія літ». Тут есть «Симфонії», «Allegro», «Allegretto», «Allegro Giocoso», «Risoluto», «Andante», «Crave» - музыкальная терминология по-итальянски. Есть и модерн, и постмодерн, андерграунд и поп-арт и прочая чертовщина. Т.е. Дмитрий Креминь, поклоняясь классике, не чурается современных поисков формы, не отвергает с порога новейших веяний в современной поэзии. Так оно, видимо, и должно быть у представителя своего поколения, воспитанного на новейших образцах европейской и мировой поэзии. Есть у него и верлибр, который я лично абсолютно не воспринимаю: на мой взгляд, это еще один способ убийства подлинной поэзии как бы изнутри.

Вчитываюсь, вчитываюсь, по-прежнему протестуя, но помня, что поэтов надобно судить по законам, избранным ими самими, и эти модернистские упражнения Креминя помимо моей воли привлекают своим неясным содержанием, неуловимой, ускользающей образностью. Она все больше прельщает и наводит грусть именно неясностью содержания, которое становится все глубже по мере углубления в эти эфемерные настроения тоски и печали, ностальгии по ушедшей тревожной и неблагополучной юности. Что-то подсознательное затягивает тебя все глубже и не так дает, как обещает что-то уж очень утонченное, неуловимое и разуму твоему, и сердцу. И уже трудно представить себе «Пектораль» без этого и подобных ему стихотворений.

Хотя милее мне поэзия настоящая не рафинированно-усложненная, а открытая, ясная и прозрачная поэзия раздумий, настроений и чувств:

Я зажився на світі, прости мені вік.

Був я Богом, а ти мені крила попік.

Прощавай, моя Ольвіє! Бачиш в очу,

Як смиренно я крила свой волочу.

Але те, що люблю тебе дуже давно,

Винуватий не я, а ольвійське вино...

Вороги на кургані? Нога в стремено!

Та мене повалило на землю вино.

Це воно чарувало лиманські вали,

Це воно продавало чумацькі воли.

Це воно марнувало високе чоло,

Аж не стало Вкраїни, немов не було.

(«Сад усесвітнього нічника»)

«Плачу и рыдаю, егда вижу красу нашу, во гробех лежащу и не имущу вида»: «Тираж 600 экз.» Разве это тираж для такой поэзии?! Но спасибо и за это МП «Возможности Киммерии» - видно, они не слишком ограничены, эти возможности, освященные именем древней державы. Ибо современная Украина - суверенная и независимая - не способна издать даже такого блистательного поэта!

Усесвітній нічнику, - я мовив йому. -

Йшли в донощики друзі, я йшов у корчму.

Натомивсь од утрат, натомився від зрад.

Але я посадив - і не дерево, сад.

Є країна у мене, і сад мій, і син...

І схопив свою голову в руки. Один!

Это из того же, предыдущего стихотворения. А вот «Автопортрет-75»:

Альтанка збігла за ріку

Біля Шевченкової липи.

Мов у слив'янку прегірку,

Ми у гірку епоху влипли.

Вона волами у ярмі

По душах топчеться державно.

Вона воланням у тюрмі,

Де вже і Стус, і Параджанов.

Цей сімдесят проклятий рік -

Ні оминути, ні забути.

Кінець століття він пропік

Огнем сваволі і спокути...»

А в 1999-м я цитирую вам «Пектораль», которую не имеем возможности издать здесь, в Киеве, чтобы сделать ее всеукраинским явлением. Не за что! Обкрадены и бедны, словно церковные крысы и мыши. И в таких случаях горько задумаешься: кто же нас так безжалостно и нахально, а главное - бессовестно и безнаказанно обокрал?! Даже такую книгу поэзии не в состоянии издать! Даже если на нее будет госзаказ. Госзаказ будет после премии, но денег все равно не будет - все разворованы, а заводы и фабрики стоят, учителя и студенты голодают без зарплаты и стипендий. Вот во что упирается самой талантливое творчество! Оно, оказывается, никому не нужно. Ибо нас не только грабят экономически, финансово, убивают технологически - нас и духовно раздевают, как панельную девку в Стамбуле! И спросить не с кого. Ни Совет безопасности и обороны, ни Национальное бюро расследований тут не помогут. Даже Кабмин бессилен. Что же мы за государство? Да еще независимое, суверенное! Независимое от чего, от кого? - Хочется спросить. Да не у кого...

Только Поэзия и не сдается:

І все-таки пройде пекельне літо,

Пекельне літо геніїв, нездар...

Огнем зістане те вино столітнє,

Що вчора видавалось за нектар...

Вот за такую книгу стихов - за истинную Поэзию! - предстоит голосовать Комитету по Шевченковским премиям 15 февраля 1999 года! Редкая-редкостная удача: эта книга и этот молодой еще автор безусловно достойны высшей премии Украины по литературе! И да благословит Всевышний и Комитет в его выборе, и Дмитрия Креминя с его удивительным талантом, и нас с вами, дорогие соотечественники!