Ольга Остроумова: «ЖИЗНЬ НЕПРЕДСКАЗУЕМА»

Ее знают. Любят. Но на улице узнают редко. Стараясь быть неприметной в жизни, она фантастически красива на экране и на сцене. Вряд ли есть человек, который не помнит ее школьницы из «Доживем до понедельника», Мани из «Любви земной», Марины из «Гаража» и, конечно же, Женьки из кинофильма «А зори здесь тихие...» По словам коллег, она человек с сильной волей и твердым характером, растит двоих детей и на бешеной скорости водит машину. Когда она входила в ворота Киево-Печерской лавры, ей навстречу бросилась женщина, продающая образки: «Олечка! Возьмите изображение Вашей святой. На память.» Во время разговора она часто задумывается и весело, заразительно смеется. Какая же она, Олечка, Ольга Михайловна Остроумова, актриса театра имени Моссовета, народная артистка России? Во время гастролей театра в Киеве актриса дала эксклюзивное интервью «Зеркалу недели».

- Как все начиналось?

- Родилась я в городе Бугуруслане, есть такой маленький городок в Оренбургской области. Родители переехали в Куйбышев, там я окончила школу и оттуда поехала поступать в Москву, в ГИТИС. Почему в ГИТИС? Потому, что это был единственный институт, который я знала. Знала, что есть еще ВГИК, но я не хотела быть киноактрисой. Приехала. И с разными приключениями, потому что в Москве никого знакомых не было, поступила.

- Вы не хотели быть киноактрисой. И все-таки стали звездой прежде всего благодаря кино, в фильмах режиссера Станислава Ростоцкого «Доживем до понедельника» и чуть позже - «А зори здесь тихие...»

- Сценарий фильма лежал у меня полгода, а я все не удосуживалась его прочесть. Когда прочитала и поняла, что это замечательный материал, то уверенная уже, что опоздала, сама позвонила Ростоцкому и попросила дать мне возможность попробоваться. Он спросил: «Кого ты хочешь играть?» И я ответила: «Риту». А сыграла Женьку... Конечно, это сухие факты, между которыми еще столько всего было. Сейчас я меньше работаю в кино, больше - в театре.

- Так сложилось, что киевский зритель знает вас в основном по киноработам.

- Конечно, я понимаю, что если киевляне попадают в Москву, то они не бегут сразу в театр имени Моссовета посмотреть на меня. Но надеюсь, после теперешних гастролей, которые получились бенефисными для меня - «Мадам Бовари», Элина - «У врат царства» К.Гамсуна, Елена в «Белой гвардии», - зрители изменят свое мнение. Мне уже был даже в Киеве комплимент забавный - удивление по поводу моих театральных работ. Думали, что я только киноактриса.

- А вы считаете себя актрисой театральной?

- Я не разделяю. Просто актриса. Но я счастлива, что у меня есть дом - театр. Конечно, в театре есть своя специфика, потому что это живое дело. Как сегодня ты ступил на сцену, как пошло... Волнение первого спектакля в новом городе, на чужой сцене. Это как в чужом доме. Заставить почувствовать себя хозяйкой. Не всегда удается. Второй спектакль уже легче: все ненужное отошло и ты чувствуешь себя нормально, стоишь на ногах уверенно. И эти доски сценические - они уже тебе родные. Вот и получается два разных спектакля. И прекрасно, что это так.

- Вы счастливы в профессии?

- Может быть, я довольствуюсь малым, но я счастлива. Вероятно, другой человек на моем месте был бы очень не удовлетворен. Я не сыграла Чехова, не сыграла Тургенева. Классики почти совсем не играла. Как бы много упущено. Но что-то другое было в жизни. Было рождение детей. Я никогда не отделяю театр от жизни. Театр - это не вся моя жизнь, это часть жизни. Я далеко не всем жертвовала ради театра. Наоборот, я чаще жертвовала театром ради жизни. Поэтому я не думаю, что я чего-то не успела, потому что дети... Нет. Я чего-то не успела, зато у меня дети!

Да, я не рвала какие-то роли, я этого просто не умею делать, но, тем не менее, я счастливо себя чувствую. А другой бы человек, который боролся бы и не победил, он бы себя чувствовал несчастным. Я специально не вступала никогда ни в какую борьбу. Хоть я и считаю, что «вся-то наша жизнь и есть борьба!» (смеется). Но не такая борьба, как мы ее понимали в советское время. Жизнь - это борьба за себя, за душу свою, за ее сохранность. Вот единственная борьба - сохранить удивление перед жизнью, наивность, ощущение, что есть что-то впереди, чего ты не знаешь. Не дай Бог стать человеком, который все знает, для которого в будущем нет тайн. Я этого очень боюсь.

При этом у меня была масса невзгод, всяких потерь и неудач в театре. Плохих ролей в кино, к счастью, не очень замеченных зрителями и критикой. Но я стараюсь радостно, доброжелательно существовать. А иначе мне непонятно, как жить.

- Ваши дети - это...

- ... мальчик и девочка. Мальчик со мной, в Киеве. И девочка, которой 21 год. Учится у Петра Фоменко.

- На вас похожа?

- Когда улыбается, говорят, что на меня.

У меня с мамой не было контакта. Это было тяжело. И я хотела, чтобы у меня родилась дочка и мы с ней были подруги. Так и случилось. Конечно, это не значит, что мы абсолютно на равных, я все равно мама, но и подружка тоже.

- На каких принципах вы воспитываете ваших детей?

- Наверное, на тех, по которым я сама живу. Дело воспитания для меня во многом интуитивно. Я всегда боялась быть квочкой. Чувствовала в себе огромную боязнь за них и сама себя останавливала. Я все равно всего за них не сделаю. Если я не отпущу их, хотя бы на длинном поводке, они никогда не будут самостоятельными и им будет очень трудно в жизни. Быть за чьей-то спиной нельзя. Я восемнадцати лет уехала из Куйбышева и сама за все отвечаю. За все свои ошибки, за все промахи. Родила двоих детей - я их хотела. И я прекрасно понимала, что заботы о них я ни на кого не переложу. Выдержу - и детей, и работу, значит, хорошо. И я выдержала. Конечно, с потерями какими-то - для работы, для себя, для здоровья.

Еще какие педагогические принципы? Я никогда не считала себя выше, потому что я взрослая, а они дети. Они люди. И я не вся их, у меня есть какая-то личная духовная жизнь. И они уже личности, а значит, не все мои. Это какое-то личностное восприятие друг друга.

- Быть матерью - это тоже искусство?

- Наверное. Я вот смотрю на портрет матери М.Булгакова, Варвары Михайловны. Строгая. Лицо отнюдь не красотки. Достаточно полная. Но что-то же в ней было, если она, во-первых, столько хороших людей родила и воспитала, а во-вторых, была и осталась для них всем: «Мама! Светлая королева! Где ты?»

- Какой домашней работой вы любите заниматься?

- Убираться люблю.

- А что любите делать в свободное время?

- Читать.

- У вас есть любимый писатель?

- Любимый? Есть писатели на все века и времена. Это Пушкин.

Очень люблю Булгакова. Но для меня это даже не любимый писатель, а любимый человек. Вот, к счастью, я сыграла Елену в «Белой гвардии». Я репетировала даже Маргариту однажды в Московском театре «Эрмитаж», у режиссера Михаила Левитина, моего бывшего мужа. Мы развелись. Но эта книга, «Мастер и Маргарита»... Как говорил покойный Владимир Яковлевич Лакшин, ее нельзя трогать. Всегда случается что-то - пожар, потоп... Это же мистический роман. У нас произошли странные события. Левитин в реанимацию попал. И так испугался, что прекратил репетиции.

- Вы испытываете в театре, на сцене чувство власти над залом?

- Иногда испытываю. Иногда. В основном на «Белой гвардии». Вначале особенно. Сейчас как-то притупилось это чувство. Мне даже казалось, что я могу ничего не играть. Все равно я знаю, что в одной точке держу всех. И это не что-то тщеславное, а наоборот, очень высокое: это даже не я, а Булгаков, Лена держит... И я, как актриса, подумала: «Ах, как хорошо! Какая же такая сила есть, что я могу не думать о том, как быть выразительной. И я все равно выразительна.» Чувствовала, что в каких-то местах настолько держу зрителей, что они сидят прямо, как один человек! А потом ты их отпускаешь... Но если и зритель один раз почувствовал, что он твой - со сладостью, с радостью почувствовал - то он уже и будет твоим. И это все Булгаков!

- В романе «Белая гвардия» Елена бросается на колени перед иконой и вымаливает у Бога жизнь своего брата Алексея. Вы считаете в жизни это возможно?

- Да. И вымолить жизнь. И передать свою энергию другому человеку. В этой жизни возможно все.

- Что вы делаете, когда тяжело на душе и все плохо?

- Я знаю, что надо занять себя делом. Обязательно. Но я не сразу могу это сделать. Я обращаюсь за помощью к друзьям. Но в конечном итоге справляюсь сама. И потом я всегда думаю: «Что это горе, по сравнению с чем-то глобальным?» Сразу все становится на свои места. За моей спиной тысячелетия. И люди переживали это и жили дальше. Переживали худшее и жили дальше.

- Сложнее или проще жить на свете красивой женщине и актрисе?

- Не знаю. Я не считаю себя красивой. Есть гораздо красивее. Конечно, я не хотела бы быть уродиной. Понимала, что могу быть иногда обаятельной, приятной. Но вот красивой - меня эта категория не занимала. Иногда, когда я уставала, с детьми, с сумками ехала домой, в транспорте вдруг начинали выяснять, я это или не я. До оскорблений доходило. Потому что говорили: «Да ты посмотри на нее! У той глаза, волосы, а эта!» Причем это все громко, ничуть не смущаясь моим присутствием.

Многие актрисы говорят, что не могут выйти из дома не подкрашенными. Мне все равно. Сегодня вечером спектакль. И я буду такая, какой захочу, как роль требует - совсем некрасивой или очень-очень красивой. У меня есть это - «вечером спектакль», когда меня одевают, я крашусь и чувствую себя вполне женщиной. И это все компенсирует.

Если уж совсем честно, то это, наверное, оттого, что я не уродлива. Своеобразная уверенность в себе.

Ну вот, например, Лия Ахеджакова. Как бы объективно некрасивая. Мы с ней служили в одном театре - в ТЮЗе. И когда я выходила со спектакля и мне говорили: «Какая ты красивая!», то, Боже мой, как я завидовала Лие, которой говорили: «Какая ты талантливая!». Это то, к чему я пришла: не обязательно талант, но есть что-то в женщине, что больше красоты.

- Когда видишь актрису на сцене, на экране, то поневоле сравниваешь: «Вот у меня в жизни так. А как у нее?»

- Так же! (Смеется.) Может, это кого-то разочарует, но это правда. Я вам расскажу одну историю. Где-то в Ижевске я была с концертом. И попросили выступить в Доме престарелых. Я поехала. Одета, конечно, не в джинсах, как мне казалось, элегантно, хоть и скромно. Вышла к этим всеми забытым людям и начала говорить, что я такая же, как они, что мои родители совсем простые люди. И вдруг какая-то бабушка говорит: «А артистка-то когда будет?» Я говорю: «Это я, бабушка. Я и есть артистка». Как-то она недоверчиво на меня посмотрела. А потом в конце уже вечера, подходит ко мне старичок и спрашивает: «Вы меня извините, но где же ваш маникюр?»

И тут я все поняла! Я совершила ошибку: я не соответствовала их представлениям об актрисе. Я должна была выйти к ним в звездах, в блестках - как бы из другого мира. Потому что пока они думают, что есть иная жизнь, у них есть надежда. А если и в той жизни все так же, как у них, им нечем жить больше.

И я тоже говорю себе, что есть другая жизнь, что какая-то западная актриса живет по-другому... У каждого должна быть надежда, что где-то все по-другому. Вера в Бога, в загробную жизнь - это то же самое. И не надо этого у людей отнимать.

- Что, по-вашему, самое удивительное в жизни?

- Это ее непредсказуемость. Что-то понимаешь, только когда поживешь. Например, я только сейчас поняла, что мужчины и женщины - это разные существа. Не просто люди, но мужчина один - а женщина другая. Нет! Это разные существа. И я даже не знаю, кто люди. (Смеется.) Потому, что когда ты думаешь: ну он же должен был меня понять, он и понял, но что-то совсем другое. У них психика устроена по-другому, чем у нас. Мы рожаем детей, а это уже совсем другое мировосприятие, другое устройство психики.

Человек предполагает, а Бог располагает. Мы никогда не знаем, как жизнь обернется. Но надо ее воспринимать нормально, не пугливо. Мы можем переживать, но не должны отчаиваться. Зерно истины в том, что мы будем жить дальше. И надо жить дальше.