НА ПЕРИФЕРИИ

Заседание коллегии Министер-
ства культуры и искусств, на котором была представлена концепция развития украинской культуры на 2001 г., было трогательным. Пожалуй, иначе не скажешь. Несмотря на кондовость формулировок, несмотря на «слезы из регионов», несмотря на убийственную иронию и попытки комизовать ситуацию со стороны министра культуры «и почему-то искусств» Б.Ступки. Несмотря на то, что средний возраст участников заседания составлял примерно 50 лет, а слова «талантливая молодежь» повторялись как заклинания и подразумевались, как и прежде, люди до 50. Это было трогательно с самого начала — с выхода деток в веночках. Им было тесно на сцене, занятой президиумом, но они звонко и чисто пели и старательно пританцовывали. И это было бы даже хорошо и мило, если бы не было так откровенно неуместно. Но так уж принято у нас, чтобы все более-менее представительные заседания открывались веночками, вышиванками и спиванками. Поэтому это не было мило — это было трогательно, как любая попытка привязать бантик ну хоть куда-нибудь.

Трогательно было слушать и выступавших представителей министерства. Высказывания типа «потери духовности» и «потери идентичности» стали последнее время таким же непременным атрибутом подобных заседаний, что и вступительные ленточки-веночки. И точно так же ни к чему не обязывают. Нет, не поймите превратно, очень радует, и меня тоже, что «государство не оставляет своим вниманием все виды искусства», что министерство неустанно реализует свои задачи по «культурному обслуживанию» и «донесению до тружеников села академического искусства». Но, согласитесь, трогательно звучит. Хотя бы потому, что все «неусыпное внимание» нашего государства «ко всем видам искусства» на 2001 г. исчислилось 214,06 млн. грн., заложенными в бюджет. Видимо, мы настолько богаты, что можем позволить себе дешевую культуру.

Трогательно до спазма в горле выглядел и министр культуры, начавший свое поэтичное выступление с реплики о том, что министры культуры меняются, а аппарат остается тот же, и надо бы распределить ответственность «по справедливости» — чтобы не министр за все отвечал, а и его замы тоже. Ей-богу, можно было поверить в то, что министру замов назначают «сверху», а от него самого в формировании аппарата не зависит ну совсем ничего.

Искренность, с которой наши министерские чины жонглировали понятиями и словами, также трогает, а иногда даже восхищает. Трудно бывает понять, проводят ли сами «руководители культуры» грани между «культурой», «искусством», «творческим процессом», я уж не говорю о таких колоссально сложных соотношениях, как спрос-предложение, продукт-потребитель и т.п. А ведь именно в этом водовороте понятий и явлений современной культуры, при указанных суммах, предусмотренных бюджетом, именно этим людям предстоит направлять, определять и всячески вести нашу культуру к сияющим вершинам. Поэтому, насколько искренняя эта «непонятка» министерских чинов — вопрос непраздный.

У «непраздности» этого вопроса есть как минимум две стороны. Первая — позиция собственно министерства, вторая — позиция «относительно» министерства тех, кому так или иначе приходится с ним сталкиваться. Можно понять, что «реформирования умов» министерских чиновников, о котором так проникновенно говорил сам министр, можно ждать долго. Конечно, функции этого института каким-то образом должны меняться. Должны уже давно — с того момента, как исчезло «государственное планирование» творческого процесса, за которым неусыпным оком присматривало Министерство культуры, с тех пор как закончилась эпоха госзаказов, о которых с такой ностальгией вспоминают теперь наши творцы. С того момента, как государству стал по большому счету безразличен творческий процесс. А почему должно было быть иначе? То, что никак не поддерживает и не обеспечивает сиюминутные интересы государства, не будет, соответственно, поддерживаться и им. Таким образом, творческий процесс выпал из поля зрения Министерства культуры. И оно зазуммерило. Потеряло, как любят говорить и сами министерские чины, «самоидентификацию». Стало подпевать общим и бесплодно пространным рассуждениям об «упадке духовности» и прочим декадентским настроениям. И, соответственно, стало навлекать на себя прицельный огонь разнообразных фондов и «альтернативных» творческих агентств, ставящих вопрос ребром: а зачем нам вообще Министерство культуры, если мы и без него так неплохо поддерживаем творческий процесс в этой стране? И министерству, которое до сих пор так и не прыгнуло выше собственного имиджа министра двора по увеселениям, крыть по сути нечем. В плане обеспечения творческого процесса оно свои позиции сдало окончательно и бесповоротно.

Но ведь есть кое-что кроме творческого процесса. То, о чем я, к сожалению, почти ничего не услышала на коллегии министерства, кроме общих фраз, вроде «не допустить сокращения сети учреждений культуры» — или слишком частных вопросов — вроде отчета по оплате за отопление библиотек. Никакого четкого стратегического плана по выживанию учреждений культуры, которые не занимаются непосредственно «творческим процессом», изложено не было. А ведь если театр — даже провинциальный — или концертный зал может получить под спектакль грант (если сумеет все оформить как следует) и таким образом немного поправить свои дела, то что делать музеям (особенно в провинции), библиотекам, реставрационным центрам и т.п.? Им единовременные вливания типа грантов не помогут. И дело даже не в том, что там плохая сантехника, плохо топят и т.п. страшные, согласитесь, вещи, особенно когда речь идет о сохранности экспонатов и книг. Самое главное — что туда не ходят. Не потому не ходят, что там холодно и нет воды. Туда не ходят потому, что не испытывают внутренней потребности в картинах и книгах. А это пострашнее затухания творческого процесса.

И это, между прочим, тоже в некоторой степени результат подмены понятий, практикуемый, в частности, нашим министерством. Конечно, Анна Чмиль в своем выступлении была как всегда эмоциональна, красноречива и кругом права, но основная проблема, как ни крути, не столько в том, что «наш культурный продукт недоступен потребителю», а в том, что наш «культурный потребитель» не ищет встречи с этим самым продуктом. И тут я скорее соглашусь с г-ном Ступкой, который с высокой трибуны убеждал уважаемое собрание в том, что «у нас нет кризиса в культуре», потому что творческий процесс идет, хоть идет и независимо от министерства. Да, процесс «имеет место быть», но дело в том, что именно этот процесс представляет собой некое «тусовочное» искусство, с удовольствием поддерживаемое различными фондами. И это «тусовочное искусство» «страшно далеко от народа». На него нет и не может быть широкого спроса со стороны «массового потребителя», к которому апеллирует — и должно апеллировать — Министерство культуры. С этой точки зрения «концерты академической музыки для тружеников села», над которыми любит подтрунивать наша творческая и околотворческая элита, и две новые книги для детской библиотеки уездного городка, заметного разве что на крупномасштабной карте области, имеют для культуры не меньшее, а может, и большее (во всяком случае в стратегическом плане) значение, чем новая акция в очередной столичной галерее или широкомасштабное празднование очередного «всенародного юбилея», запланированного, между прочим, Министерством культуры.

И в этом, наконец, состоит наш ответ уважаемому министру Ступке, который тоже, кажется, с трудом представляет что есть культура. Впрочем, он это и сам признает, называя вверенное ему министерство «Министерством культуры и почему-то искусств». Когда он «со всей ответственностью заявлял», что «кризиса культуры нет», ссылаясь при этом все на ту же активность творческого процесса. То, что культура состоит не только из искусства и соответствующего творческого процесса, видимо, все-таки в упор не желают замечать. Но если «кризиса культуры» у нас действительно нет, то очень хочется спросить, нет, не министра, а уважаемого и любимого мною лично актера и человека Богдана Сильвестровича Ступку, которого в одном из недавних опросов «ЗН» немалое количество наших граждан назвали «совестью нации»: почему вокруг столько злобы, столько зависти, бытовой жестокости, суеверности и ксенофобии? Почему не исчезло насилие «по языковому» и «по конфессиональному» признаку? Почему так много хамства и еще больше равнодушия? Как, наконец, назвать тот язык, на котором большинство наших граждан излагает свои мысли? Неужели вы считаете, что «активный творческий процесс» более серьезная, всепоглощающая составляющая культуры, в сравнении с которой состояние наших душ и умов — ничто? Не слишком ли удобную и действительно в корне бескризисную модель «украинской культуры» придумали вы для себя? Что же, «апостолы украинской культуры» Сковорода, Котляревский, Шевченко, ведущие, по вашим словам, Украину в третье тысячелетие, дороги вам только в качестве реализации творческого потенциала, а не тем, что лелеяли идеи, язык, чувства — просто человеческое в человеке, что, собственно, и позволяет вам теперь называть их «апостолами»?

Конечно, я не хуже других понимаю, что все вышеперечисленное не входит в компетенцию Министерства культуры. Во всяком случае, непосредственно. Я понимаю, что господин министр немного ошибся с названием заведения, которым он теперь руководит. Это не «Министерство культуры и почему-то искусств», а совсем наоборот — это заведение пытается оставаться «Министерством искусств и почему-то культуры».

А ведь кроме всего прочего, эта госструктура, одна из самых бедных и далеких от «эпицентра власти», могла бы взять на себя еще один благородный и нелегкий труд: можно, наконец, попробовать убедить эту власть в том, что кроме сегодняшнего дня, кроме сегодняшнего спектакля или выставки, которые не очень интересуют государство (в силу, возможно, и его некоторой ограниченности), есть какие-то вещи, составляющие культуру и обеспечивающие эту страну будущим. И, между прочим, когда министром культуры стал Б.Ступка — такая надежда возникла, потому что всенародно любимый актер воспринимался нами как «наш человек во власти». Так уж мы привыкли относиться к своим любимцам — «присвоительски». И мы, конечно, простим ему все — мы всегда так поступаем с любимцами: и неуместную иронию, и еще более неуместное бездействие и заигрывание с властью, объясняя все это артистической эксцентричностью натуры. Лишь бы осталось это неповторимое умение оценить тонкость и артистизм. Лишь бы не пропало умение прощать в наших черствеющих на периферии большой политики душах.