МЫКОЛА РЯБЧУК ЗДЕСЬ И ГДЕ-ТО

Каждая уважающая себя литература имеет собственных ангелов-хранителей. Этаких добродушных добрых духов, официально не назначенных гуру с мудро-ласковым взглядом глубоких и в то же время ироничных глаз. И если не сонм ангелов, то во всяком случае хранители-одиночки встречаются постоянно. Вовсе не обязательно, чтобы это были уже умершие, но глубоко уважаемые мэтры. Как Даниил Киш для современных постюгославских писателей, как Джек Керуак для прозаиков американских, как Богумил Грабал для литераторов чешских, как Венедикт Ерофеев для всей русской словесности излома тысячелетий... Есть писатели-символы, самим своим существованием словно освещающие и освящающие, не побоюсь этого патетического слова, дорогу молодым. Например, в Польше подобную роль выполняет вечно молодой Чеслав Милош, осуществляющий передачу охранных сигналов посредством своих густых бровей-антенн. Именно по последнему параметру его можно сравнить с нашим Мыколой Рябчуком, который хотя и не может пока похвастаться настолько разветвленной системой бровей, но имеет все шансы догнать польского гения. Ну не покойного же Л.Брежнева ему догонять!

Да, именно Мыкола Рябчук, по моему мнению, является абсолютным авторитетом современной украинской литературы или же той ее части, которую с недавних пор начали называть актуальной. Впрочем, согласен, каждый меряет своей меркой и может предпочитать иные авторитеты. Лично для меня Мыкола Юрьевич — фигура символичная. И речь идет не о литературном влиянии или принадлежности к одной школе. Вовсе нет. Как на литератора на меня всегда влиял кто-то другой. Рябчук воздействует косвенно — он не «гений места», не творец шедевров или бестселлеров, не скандалист от литературы. Ведь разве можно назвать скандалом горькую правду об Олесе Гончаре, за которую Рябчука записали в украиноеды? Он просто показал мне, что в этой литературе можно найти свой собственный путь и, самое главное, всегда при случае можно из нее выйти, выпрыгнуть, как из поезда, вдруг начинающего везти не туда или вообще прекращающего везти. Это, видимо, единственный буддист украинской литературы, который, плюнув на соблазны литературной карьеры, вдруг нашел в себе силы сказать «стоп» и перешел в иное измерение бытия.

Так сложилось, что в начале девяностых Рябчук перестал быть писателем и занялся другими вещами, связанными с политикой — его подпольной любовницей. Предшествовала этому интересная творческая жизненная полоса: издание «Скрині», исключение из львовской Политехники, необычная проза, львовская богемная среда конца семидесятых и начала восьмидесятых, такая же необычная, политически заангажированная поэзия, бодрые бубабисты лотреамоновского возраста... Я часто задавался вопросом: почему Рябчук прекратил писать прозу? Почему не раскрутил, не развил свой талант? Почему с головой забрался в эту проклятую политологию? «Знаете, Андрей, — ответил мне однажды вечно вежливый Мыкола Ю., — прозаиком может быть тот, кто способен адекватно реагировать на реальность, имея к ней код. Я же его потерял и поэтому не пишу...» Очень странные чувства вызывает его сборник рассказов «Деінде, тільки не тут», изданный осенью этого года львовской «Классикой». Наивный, серьезный, страстный, остроумный слог, портрет эпохи, портрет молодого писателя... Перечитывая стихи Рябчука из его единственного поэтического сборника «Зима у Львові», появляется ощущение какой-то неслучайности их рождения: да, его литература осталась в зимнем Львове. В Киеве возможна только политология — та часть украинской реальности, к которой Мыкола Ю. еще не потерял коды и которая дает ему возможность прокормить себя и своих детей.

Рябчука — деятеля культуры, — видимо, в наибольшей степени почитают в Польше. Свидетельством могут послужить многочисленные государственные награды, как, например, церковно-общественная капитула примирения, врученная ему недавно за «правдивое освещение непростой истории украинско-польских взаимоотношений». Рябчука-политолога больше всего любят в странах с развитой рыночной экономикой и грантовой системой. Это позволяет ему много путешествовать по миру, видеть другие жизни, делать свои глубокомысленные выводы и записывать свои впечатления в блокнот. Не знаю как кому, но мне иногда так хочется, чтобы случилось чудо, и этот невозмутимый буддист издал какую-то литературную бомбу и снова, на какой-то из своих станций, сел в литературный поезд. Помню, помню, contra spem spero... Но ведь надежда, черт побери, умирает последней!