ЛИЦОМ К ТЕЛЕЭКРАНУ — СПИНОЙ К СЕБЕ?

Перекрикивая вой полицейских машин, хруст костей, нечеловеческие вопли, смертельные удары и автоматные очереди, мы желали друг другу счастливого Нового года и мирного неба над головой. Под бравурные старые песни о главном провозглашали тосты за будущее — свое и страны. На кухне булькал чайник, на экране булькала кровь. На улицах время от времени слышались родные песни, но в домах и квартирах их заглушали эстрадные звезды, кумиры разных лет нашей советской юности. Мы сидели за новогодними столами, и практически за каждым из них ностальгировал, вопил и отстреливался новогодний телеэкран — неизменный член семейства каждый день, а уж в новогоднюю ночь и подавно обязательный атрибут праздничного застолья. «Міленіум» — очарованно повторяли такое загадочно-влекущее иностранное слово украинские дикторы. «Тысячелетие» — вторили им коллеги на «Интере». Украина встречала 2000-й.

На три выходных расщедрилось начало года. Три дня мы отдыхали, а телевизор пахал, как папа Карло. Три дня мы переключали телеканалы в поисках родного, заводного, доброго и вечного, как сам новогодний праздник. А натыкались на предсмертные конвульсии и зубовный скрежет крутых мафиози, замоченных неумирающими героями американских боевиков. Да еще на бесконечную, как российская степь, переходящая в среднеазиатскую пустыню, «Песню-99», три дня упорно бредущую из года прошлого в год будущий. Ничего лучше, добрее и мудрее, чем знакомая до последнего слова «Ирония судьбы», так и не подарил нам мерцающий экран. Ничего украинского не подарил вообще. Единственным новшеством, что приятно удивило, был финал традиционного президентского приветствия, которое завершилось оптимистическим «С Новым годом!» в кругу жизнерадостной детворы. Да еще маленькой капельки со вкусом и чувством меры преподнесенного зрелища порадовали партийные телеролики НРУ-ПРП: «Ми — українці. Це наші традиції». Но они затерялись во времени — от декабрьского Николая до православного Рождества. А в магический двухтысячный даже принципиально украиноязычний и вследствие этого как бы национально сознательный «1+1» вошел с целой охапкой российских эстрадных певцов, среди которых «своими», но уже никак не нашими выглядели София Ротару, Таисия Повалий и «Вопли Водоплясова» с преимущественно русским, естественно, репертуаром.

Пусть ученые выясняют, какой год мы встречали — последний во втором или первый в третьем тысячелетии. Нам бы понять, в какой стране мы его встретили. Неужели в независимой, самостоятельной, нашей? Но что напоминало об этом? Какая песня, передача, фильм? Или, может, это замысел был такой — сплошь русскоязычными, то есть, скорее, советскоязычными, песнями распрощаться с имперским прошлым? Фи, как грубо звучит — «имперское прошлое» — а в новогодней телеверсии оно было таким милым, родным, зовущим… А на фоне этих щемящих молодых воспоминаний какими жестокими и вульгарными костоломами выглядели герои зубодробительних американских боевиков, которым неведомы толстовские теории о непротивлении злу насилием и где добро бывает только с кулаками — да еще с какими! И это — то светлое будущее, к которому так рвется, так стремится наша самостійна і незалежна? Неужели у нас нет другого выбора?

У нас не было выбора. Мы глотали, не пережевывая, приготовленное для нас телевизионными поварами. Наверное, все профессионалы с украинской телевизионной кухни после выборов ушли в отпуска. Или их просто выжили из отечественного телеэфира, как выжили блистательных Виталия Портникова, Миколу Княжицкого, Иванну Коберник, Владимира Скачко. Ну да ладно, это лица политэкрана. А где же мастера так называемого развлекательного жанра? Или их понятие профессионализма не включает в себя ни патриотизма, ни знания отечественной истории, ни элементарной общей культурной подготовки (о языковой и вспоминать не стоит)? Впрочем, если бы только на телевидении… Но уж на нём это наверняка именно так. Иначе наши телевизионщики не ограничились бы готовым «эфирным материалом», скроенным по чужим лекалам и сшитым чужеземными мастерами и подмастерьями. Иначе они бы помнили, на какой народ работают. Иначе делом профессиональной чести и успеха стала бы для них подготовка к мистическому, аж с тремя нолями Новогодию, случающемуся лишь раз в тыщу лет.

А ведь, казалось, какие грандиозные проекты должны бы вынашиваться, рождаться, реализоваться на телеэкране, какие звёзды вспыхивать, какие дерзкие мечты воплощаться! Ведь невозможно представить, чтобы французы в такую ночь транслировали исключительно американское или немецкое телевидение, напрочь позабыв Патрисию Каас или Жан Поля Бельмандо. Или поляки отдали телеэфир на откуп французам. Или австрийцы, известные своей преданностью национальным традициям, в силу языковой близости вдруг начали показывать только немецкие или швейцарские телепрограммы. Да это невозможные вещи для любой страны — даже колонии. Ибо до какой степени нужно не уважать себя, чтобы быть себе неинтересным? Насколько презирать свое прошлое и современность, чтобы считать стоящим внимания и подобострастного поклонения что угодно и какое угодно — лишь бы чужое.

А может, столетиями лишенные государственности, мы действительно не накопили никакой собственности? И не нашей истории принадлежат имена Николая Гоголя, Льва Боровиковского, Ивана Козловского? И не украинские корни питали Александра Суворова, Миклухо-Маклая, Наталью Гончарову, Петра Чайковского? И не наша земля взростила еще десятки и сотни знаменитых учёных, писателей, военачальников, художников, артистов и просто красавиц, создававших славу — да! — российской, польской, австрийской и даже французской коронам, но оттого не переставших быть украинцами? Ладно, не вписываются они в новогоднюю тему (хотя на самом деле нужно уметь вписать). Но так и быть — не будем о серьезном и высоком, хотя оно как нельзя лучше соответствует масштабам тысячелетия. Однако разве нет у нас собственной истории — государства Украинского? На той же всеми любимой эстраде в частности? Разве мы уже успели позабыть Андрея Панчишина, театр «Не журись», Русю, Андрия Миколайчука, Виктора Морозова, Марийку Бурмаку, с которых эта история начиналась в столь популярном песенном жанре? Или неизвестны нам Владимир Ивасюк, Назарий Яремчук, Левко Дуткивский, Михайло Сабадаш, Александр Билаш, трио Мареничей, ансамбли «Водограй», «Смерічка», «Мальви»? Разве не наш репертуар до сих пор поет весь СНГ — «Черемшину», «Марічку», «Червону руту»? Или куда-то исчезли под Новый год из Украины Зинкевич и Пономарев, Билык и Билозир, Руслана и Тарас Петриненко?

Или все намного прозаичнее — в них просто никто не хочет вкладывать деньги? Ибо нет у нас «олигархов»-патриотов, способных любить украинское искусство «до глубины собственного кармана», как призывал богатейший сахарозаводчик начала века Терещенко? Или не могут они отличить талант от бездарности и поддержать именно талант, а не пару-тройку безголосых, но пробивных холуйчиков, умеющих служить господину, но отнюдь не искусству.

Конечно, легче заработать копейку и прослыть меценатом, пригласив и щедро оплатив московскую или заморскую модную знаменитость. И при этом даже блеснуть патриотизмом: своих, мол, приглашаю, пусть расшевелят истосковавшийся украинский народ. Тем более что нашего цвету — по всему свету. Вот и у Копперфильда обнаружились одесские корни. А уж на московской сцене выходцев из Украины вообще навалом. Можно сделать супер-шоу, начиная с декораций (Борис Краснов), режиссуры (Роман Виктюк), конферанса — Саша и Лолита, композиторов — Игорь Крутой, Константин Меладзе, Аркадий Укупник. Юмористами разбавить — Кларой Новиковой, к примеру, или Романом Карцевым. А уж певцы — чуть ли не все голосистые хохлы и хохлушки: Лариса Долина, Людмила Сенчина, Иосиф Кобзон, Наташа Королёва, Татьяна Овсиенко, Валерий Меладзе, Александр Серов, Богдан Титомир… Они нашли себя в Москве — ибо в Украине ни у кого не было на них денег да и дела до них не было. Кому они могли быть интересны — свои ведь?! Зато теперь…

Это натура у нас такая — отбивать ладони, аж приседая от подобострастия, чужому и перед чужим; пускать слюни от восторга и раболепия: как ведь умеют, черти, ну и силища, ну и талант! Куда там нашим… И не видим своего и дальше — и видеть не хотим, и близко оно нам не надо. Свое ведь надо растить, холить и лелеять, ежедневно на него тратиться, рекламировать, пропагандировать, хвалить: «концерт столетия», «голос эпохи», «национальное достояние». Одного похвалим — другие обидятся. Может, и менее талантливые — зато более близкие. Нет, уж лучше будем славить чужих — и покажем, что и мы в искусстве не лыком шиты, и никаких потерь — ни материальных, ни моральных, ни тем паче финансовых. Это у них талант — товар штучный, вот они с ним и носятся. А у нас этих талантов — бери не хочу.

И берут. В Венскую, Лондонскую, Пражскую оперы. На московскую, парижскую, варшавскую сцены. Гордятся, ценят, берегут, платят. Нам — не надо. Мы лучше прикроемся неистлевшими лозунгами об интернационализме или скажем по-современному: мы — дети мира. И тем самым избежим обвинений (от самих себя!) в изоляционизме или (Боже упаси!) по-прежнему враждебном национализме. И с чувством собственной малости будем и дальше прозябать в махровом, но таком привычном провинциализме, довольствуясь скромным веночком на заднике вместо декораций (а зачем нам больше — для своих и так сойдет) и воспринимая как высшее проявление патриотизма вышивку на ширинках артистических «строев».

…Последний день минувшего года оглушил нас еще одной непоправимой потерей. К людям, что создавали славу нации (да и саму нацию) и ушли от нас в конце тысячелетия — Черноволу, Соловьяненко, Фролькису, Москаленко, присоединилась 40-летняя Соломия Павлычко, смелость и глубину литературоведческих исследований которой нам еще предстоит оценить. В январский похоронный день УТН показало нам сюжет с предновогодней художественной выставки. На одном из полотен была изображена пани Соломия. «Как вы относитесь к себе на портрете?» — спросила у нее корреспондент. «С интересом, — ответила Соломия Дмитриевна. — Ведь это — я».

Нам бы — народу, нации, державе — такого интереса к себе! Ибо кого мы можем заинтересовать, если равнодушны, безразличны сами к себе? Ведь даже Рождество, испокон веков несущее и передающее из поколения в поколение романтику и красоту народных традиций, за редким исключением, совершенно не делающими погоду на экране, не сумело проявиться на национальном телевидении ни своеобразием лица, ни самобытностью почерка, ни оригинальностью манер — ничем по-своему и своим. На рубеже веков и тысячелетий украинский телеэкран напоминал забытый хутор, всецело зависящий от соседних больших и богатых сёл и раздавших туда и детей своих, и рабочие руки, и таланты — в школу, клуб, чужой колхоз. А на долю оставшихся в нем выпала прорва черной работы «у хвостов» да горы навоза, среди которых и проходят год за годом, совершенно не отличаясь друг от друга. И какая разница, какое тысячелетие на дворе? Безвременье дат не имеет.