Легендарная виолончелистка Наталья Гутман: «Без поддержки Рихтера я чувствую себя обделенной»

Наталья Гутман выступила с концертом в Национальной филармонии Украины. На этот раз с ней на сцене был старший сын — скрипач Святослав Морозов. Прославленная виолончелистка, продолжая традиции семейного музицирования, на этот раз презентовала «Первую скрипичную сонату» Шнитке (а Морозов присоединился к матери в «Двойном концерте» Брамса). После концерта Наталья Гутман рассказала в эксклюзивном интервью «ЗН», как оказалась в «творческой оппозиции».

Ее исполнительская деятельность отражает редкую для нашего времени самоотверженность и глубинную проникновенность. Унаследованные от Рихтера принципы служения искусству помогают ей и по сей день сохранять человечность в музыке. Обладательница первых премий на международных конкурсах в Вене, Праге, Мюнхене и лауреат наиболее престижного и крайне «зверского» конкурса им. Чайковского, обладатель государственных премий, Гутман никогда не позволяла себе опускаться до заигрывания с властными структурами.

Фаворит высших музыкальных кругов, идеолог и руководитель масштабного фестиваля памяти своего мужа, скрипача Олега Кагана, профессор Московской консерватории, Наталья Григорьевна также не боится открывать для публики забытые и неизвестные страницы виолончельного репертуара, смело исполняет новые произведения композиторов, тем самым поддерживая современную культуру.

— Впервые киевская публика увидела вас на одной сцене со старшим сыном Святославом. После ухода из жизни вашего мужа, известного скрипача Олега Кагана, насколько важной для вас стала проблема выбора творческих партнеров?

— Для меня это была тяжелая проблема. После смерти Олега я семь лет ни с кем не могла играть камерную музыку. Со временем среди своих коллег нашла близких мне людей и постепенно начала выступать и с другими исполнителями. На сегодняшний день мои основные партнеры — это Виктор Третьяков, Николай Блахер и, конечно же, мой сын. Честно говоря, игра с сыном приносит мне моральное удовлетворение. Я отдаю ему время и внимание, которого, возможно, не хватало Святославу в детстве. К тому же, помимо компенсации материнского тепла, это еще и музыкальная помощь. Если бы он не соответствовал моим требованиям, я бы не выходила с ним на одну сцену. Мне кажется, он оправдывает мои надежды.

— Период творческого сотрудничества с Рихтером имел важное и символическое значение для вашего становления. Насколько велико было его влияние на формирование вашего художественного вкуса и стиля игры?

— Возможно, с моей стороны это звучит нахально, но я считаю его своим учителем. Могу сказать с уверенностью, что именно он сформировал меня как музыканта. Счастье слушать его выпало мне с юного возраста. С 14 лет я фанатично бегала на все его концерты и пыталась понять — как и чем он достигает этого чуда?! Я всегда любила наблюдать за публикой — после концерта люди выходили с другими лицами, складывалось впечатление, будто произошло что-то невероятное. Это было настоящее колдовство — он превращал весь зал в единый организм. Этот удивительный магнетизм невозможно передать сегодня даже через записи.

Конечно, сейчас без его поддержки я чувствую себя обделенной… В то же время не могу сказать, что в работе с другими пианистами беру на себя роль источника вдохновения. Я всегда внутренне обращаюсь к Святославу Теофиловичу.

— К извечной теме кризиса искусства... Многие маститые мастера сетуют на культ технологизма в современной исполнительской сфере, потерю внутренней масштабности. В первую очередь это касается пианистов. Прослеживается ли подобная тенденция среди молодых виолончелистов? Есть ли имена, способные пополнить ряд выдающихся?

— К сожалению, многие оценивают уровень дарования исполнителя по количеству наград на международных конкурсах. Но это не объективный показатель. Конкурсы — это своеобразный спорт, временное увлечение, мания. Этим нужно переболеть. Есть большие надежды, сформированные замечательные музыканты, широкой массе, увы, не известные. И неизвестны они, потому что эта масса требует то течение, которое модно. Так всегда было и будет. Нужно бороться за каждую индивидуальность, чтобы они не ушли в общем потоке. Конечно, есть таланты, которые нуждаются в воспитании. В противостоянии нынешним «ценностям». Но это очень трудно.

— Легко ли вам совмещать частые выступления с педагогической деятельностью?

— Педагог я плохой, так как очень нерегулярно занимаюсь ввиду своего частого отсутствия в Москве. Но когда я уделяю внимание своим студентам, то занимаюсь без скидок, как сама с собой. Сейчас у меня очень мало учеников. Один из них — очень хороший мальчик, довольно известный Александр Бузлов. Он уже начинает по-настоящему играть и, надеюсь, скоро заявит о себе и в Киеве.

— Ваше отношение к практике мастер-классов, столь популярной среди нынешней творческой молодежи?

— Я относилась к ним отрицательно, так как считаю, что одноразовая консультация, пусть даже и у великого мастера, дает немного. Обучение мастерству исполнительства — это сугубо интимный процесс, и мастер-классы нередко этому процессу вредят. Но, как ни парадоксально, я сейчас сама начала давать мастер-классы, так как вижу, что не успеваю заниматься регулярно со своими учениками. Я в этом году согласилась ради эксперимента на три мастер-класса в Италии, где предполагается определенный набор студентов. Буду консультировать их раз в квартал. Посмотрим, какими получатся результаты этого опыта.

— В свое время вы дружили и активно исполняли многие произведения (в т.ч. и вам посвященные) Шнитке, Денисова, Губайдулиной. Являлось ли это поводом для конфликтов с властью?

— Помимо этого у меня было еще много других поводов для конфликтов. Но я никогда не шла в ногу с властью, для конфликтов были разные причины и личного порядка, и принципиально музыкальные. Мы с моим мужем Олегом Каганом всегда любили исполнять новые произведения. Трогательно вспоминать практически запрещенные концерты Альфреда Шнитке, на которые ломилась публика. Да, это была молодость, ощущение борьбы… Мы ведь были в творческой оппозиции.

— Возвращаясь к прежним сочинениям, меняется ли ваша интерпретация в зависимости от внешних, социальных проявлений?

— Да, я очень восприимчивая. И если бы не переосмысливала известные мне произведения, иначе не выжила бы, давно бросив виолончель. Ввиду того, что репертуар у нас ограниченный, возвращаясь к прежним сочинениям, я всегда стараюсь найти новые краски, что-то свежее в подаче. Хорошая, настоящая музыка всегда дает возможность что-то открывать в ней. Может быть, это зависит и от собственной возможности что-то увидеть, и от состояния партнеров. Не могу сказать, что я довольна тем, как у меня получается. По натуре я самоед.

— Какую музыку вы все же предпочитаете — камерную или симфоническую?

— Люблю симфоническую музыку. И в этом смысле я довольна своим последним концертом, в частности симфоническим оркестром под управлением Николая Дядюры.