Король говорит!

27 августа - день рождения Богдана Ступки (1941–2012). В этом году ему исполнилось бы 75. Такой "возраст" для каждого значительного актера - еще плодородный, и еще урожайный. Это "возраст" (относительный) и Фирса, и Маттиаса Клаузена, и других сценических мудрецов. Впрочем, творческий возраст Богдана Ступки был щедр к нему самому. Режиссеры дарили ему роли королей и батраков, гениев и бедолаг. Собственно, он сам, великий актер, был королем украинской сцены. Был и остается.

Поэтому в его юбилейный день хочется меньше прошедшего времени и повествований от третьего лица. Пусть будет - от первого. Пусть будет, именно в этот день, его прямая речь. Такая речь осталась в моих журналистских архивах, в некоторых прежде не опубликованных интервью. Король говорит о разном: о джазовом Львове, о Лире и Шекспире, об Иване Мыколайчуке и Иване Мазепе, о маме и об отце. И, конечно, снова и снова, - о любви.

"Иногда то там, то сям слышу: дескать, живем на "хуторе", все у нас не так, и все у нас не то! Опомнитесь! Сколько живу и сколько помню себя, так не видел никакого "хутора" в Украине. Мы ведь Европа, прошу я вас любезно! И в том же Львове еще времен моей юности осталось много интеллигенции, которая училась по берлинам, римам и парижам. То есть по европам! Некоторые воспринимали Львов моей юности как "интеллектуальное гетто". Потому что уж очень сильна была тогда интеллектуальная составляющая - ученые, композиторы, художники. Я с этими людьми постоянно общался. И нам было интересно".

"Театр должен воспитывать с юных лет. Отец меня брал когда-то, еще ребенком, за руку и вел за кулисы Львовской оперы. И я впитывал те названия, те имена. "Фауст" - Гете, Гуно. "Евгений Онегин" - Пушкин, Чайковский. Думаю, и современный зритель хочет высоты, которую дают ему произведения Франко, Коцюбинского, Шекспира. Такие авторы действительно воспитывают. Подтягивают публику. Зачем зрителя воспринимать как потребителя? Он должен быть соучастником действа, диалог следует вести на равных, а не снизу вверх. Кстати, постоянно напоминаю: какой же у нас, в Театре Франко, замечательный зал! В нем даже старые стены - учителя и воспитатели. Кого они только не видели за минувшие времена! И К.Станиславский здесь был вместе с Художественным театром, и великие украинские актеры здесь - не то чтобы играли, а иногда просто жили. Когда Соловцов только построил этот театр, то в партере рядом с креслами (по правую сторону) всегда были бинокли. На каждом спектакле! И, представляешь, никто ни одного бинокля тогда не украл! Это же что-то говорит о "том" зрителе - об уровне его культуры".

"Мой Львов - это сплошной джаз 60–70-х. Ходим друг к другу в гости. Бурлит местная богема. Параллельно с богемной жизнью получаешь информацию об актуальной тогда живописи, пластике, графике. Те наши ночные львовские похождения были очень продолжительными. Иногда до самого утра. Те львовские ночные путешествия были настоящим открытием какого-то нового, непостижимого мира. Хотя, конечно, когда молод, то все открываешь как впервые…"

"Дядя Ваня в пьесе Антона Чехова - как моя мама. Ведь и Ваня говорит: "Я мог бы быть Шопенгауэром, Достоевским. Пропала жизнь!" И мама моя - то же самое, но в другой обстановке говорила. Она жалела, что не все в ее судьбе сложилось так, как думалось. Следовательно, и Чехов не придумывал что-то потустороннее, космическое. Он писал о реальной боли знакомых ему людей".

"После съемок "Белой птицы с черной отметиной" мы все реже виделись с Иваном Мыколайчуком. Но между нами всегда была духовная связь. Он для меня как наставник. Несмотря на то, что мы ровесники, в одно лето родились. И то было трагическое лето 41-го. Помню день, когда Ивана Васильевича не стало… Мы с Константином Петровичем Степанковым тогда были в Одессе, на озвучке у режиссера Наталки Мотузко. Когда услышали страшную новость, в тот же миг помчались в аэропорт. Билетов на самолет не было. Каким-то образом напросились на борт.

И вот - Киев, Байковое. Льет дождь, земля расходится под ногами.

Что-то ужасное… Такой ужас - это потеря Ивана".

"Иван Мазепа - феноменальный, желанный для каждого актера образ. Но у меня долгое время были и сомнения. А мой коллега, актер Дмитрий Миргородский, всё настаивал: дескать, такие сценарии попадаются очень редко, смотри не прозевай! Уже позже я пришел к режиссеру Ежи Гоффману:
"О мудрейший и умнейший! Меня ведь будут бить на каждом шагу, и будут говорить, что я, как министр культуры, дал деньги "на себя" (то есть на фильм), если это сыграю". И польский режиссер ответил: "Даже если ты не сыграешь Мазепу, тебя все равно будут бить и ругать, потому что ты министр!" Итак, Мазепа - загадка. Это тайная фигура, которую каждому актеру, режиссеру, сценаристу очень хочется разгадать… Я - только попытался".

"Зачем Роберту Стуруа актуализировать Софокла, если в "Эдипе" уже сказано всё обо всем и навсегда?! "О власть, о деньги, сколько же вы порождаете зависти!" Актуально? И не надо вешать на сцене современную атрибутику, ибо театр - великая и вневременная субстанция".

"Всегда хочется верить, что для коллег самое главное - творчество. Хочется верить. Вот пусть и доказывают. Но не в буфетах. Не в гримерках. Не в кабинете художественного руководителя. А на сцене! Потому как закулисные разговоры обычно ни к чему хорошему не приводят. Помните, сколько было разговоров, даже скандалов, вокруг "разрезания" Художественного театра в 1987 г.? И кто выиграл? Никто! Потому надо не разглагольствовать в буфетах, а творить - искренне, вдохновенно".

"Логика компромисса - на мой взгляд, один из самых важных законов для художественного руководителя. Такая логика не должна допускать желания "угождать" кому-либо, приспосабливаться к кому-то. Такая логика предполагает разумный анализ ситуации в творческом коллективе, а затем столь же разумное использование художественных резервов этого коллектива. Нельзя обижать людей. Нельзя обижать и афишу. Нельзя - ни в коем случае - унижать статус Национального театра позорными бульварными изделиями. В вопросе качества литературного материала - у меня - абсолютная бескомпромиссность. В то же время должен быть компромисс - между возможностями труппы, программной линией театра. Между высокой классической драматургией и современными пьесами, без которых невозможен современный театр. Что такое компромисс вообще? В этике и в юриспруденции - это решение противоречивых вопросов путем взаимных уступок. А помнишь, какая у меня фамилия? Так вот! Какая рифма больше всего подходит? Уступка. Но уступка - только ради достойного творческого поступка!"

"В театре есть такие вещи, когда я ни при каких обстоятельствах не уступлю. Прежде всего это касается репертуарной политики - тех авторов, которые должны скреплять афишу. Никогда не уступлю, если режиссер настаивает на проигрышном материале. Нужно слушать режиссера, но нужно думать и о дальнейшем результате. Уступки в театре - сфера этическая. А театр - дом со многими надстройками, в нем живут разные люди с разными взглядами, характерами, иногда даже с разными религиями. И как же здесь без компромисса? Без уступок, которые не должны отменять поступки, а только - утверждать их".

"Методика, педагогика, тактика (в театре) - это чудесно. Но это теория. А режиссер должен принести в театр живую идею. Он должен прийти с этой идеей и убедить в ее важности и оригинальности сначала художественного руководителя, а потом - актеров".

"Статус Национального театра в украинской культуре всегда особый. Если присмотреться внимательнее, можно заметить, что и наш театр способен воспринимать многое из того, что удачно найдено в других сценических "мирах". Национальный театр - не консервативное понятие. Это дверь, открытая настежь и для талантливых людей, и для новых идей".

"Режиссер Сергей Данченко, очевидно, все же был мудрее чем я? Потому что я холерик, эмоциональный человек. И когда мы после какой-то творческой ссоры уже на второй день встречались, то он всегда держал паузу, а потом первым говорил: "Здоров!" Пауза длительная. Мы смотрим друг на друга. "Ну, и что ты вчера мне наговорил?" И после этого вопроса между нами уже словно и не было никаких расхождений во взглядах. Он учил меня прощать конфликты. Ибо главное в нашем деле - театр. Главное, чтобы режиссер сделал прекрасный спектакль, а актер в нем прекрасно сыграл. Это - главное. Все остальное - бред".

"У Шекспира в "Короле Лире" на первом плане трагедия - отца, а уж потом - политика. Как политик этот Лир - никудышный. На своем троне, по мнению Сергея Данченко, он почивал на лаврах. На том троне король и решил, что уже Бога за бороду ухватил, то есть что захочет, то и сделает. Отсюда - его трагедия. Трагедия из-за самоуверенности, даже из-за спеси. Отсюда - его слепое и игривое доверие к собственным детям: дескать, пусть позабавятся, а дальше видно будет! Но поскольку он никчемный политик, то не почувствовал, что такая игра может завести и его, и его же страну - в пропасть. В сущности, то был пророческий спектакль, премьера которой состоялась в 1997-м. Это был спектакль о распаде целой страны, отдельной души".

"Как-то после съемок в Польше отдыхаю в отеле. И на польском ТВ идет передача, посвященная их знаменитому актеру Густаву Голубеку. Он играл, если помните, в фильме "Все на продажу". Показывают его интервью, его размышления. И вот одна его фраза, после которой меня буквально подбрасывает: "В театре и в кино можно настраиваться на любой эксперимент. Но если в эксперименте нет любви к человеку - это большое хамство!" Эта светлая мысль польского коллеги, оказывается, всегда жила во мне самом, но я не мог четко ее сформулировать. Итак, прежде всего - любовь. Уже потом все остальное".

Фото Зинаиды Пономареовой (предоставлены Национальним театром им.Ивана Франко)