Из досье
Кшиштоф ЗАНУССИ родился в1939 году в Варшаве. Учился на физическом факультете Варшавского университета, на философском факультете Ягеллонского университета в Кракове. В 1966 году окончил режиссерский факультет Лодзинской киношколы. Дипломная работа Занусси «Смерть провинциала» (1966) завоевала призы на кинофестивалях в Мангейме, Венеции, Вальядолиде, Москве. В качестве режиссера сделал картины «Контракт» (1980), «Год спокойного солнца» (1984), «Люк» (1991), «Касание тишины» (1992), «Брат нашего бога» (1997), «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем» (2000), «Дополнение» (2002), «Персона нон грата» (2005). С 1987 года режиссирует театральные постановки. Почетный доктор ВГИКа (с 1998г.). В 2000 году фильм «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем» получил Гран-при XXII Московского международного кинофестиваля.
На будущей неделе режиссер Кшиштоф Занусси представит в Киеве свою первую украинскую театральную премьеру — спектакль по пьесе моднейшего в Европе Эрика Эммануэля Шмидта «Маленькие супружеские преступления». На постановку мэтра вдохновил Богдан Ступка; на главные роли распределены Алексей Богданович и Ирина Дорошенко. Пан Кшиштоф (я сам тому свидетель) репетировал толерантно, эллегично: никакой трафаретной режиссерской экспрессии. Словно боялся нарушить застывшую тишину в зале франковцев. Конечно, грех было не воспользоваться случаем и не поговорить с маэстро. Тем более что он охотно идет на общение — и готов рассказывать о своих театральных опытах, годах странствий, польском кинофеномене, нынешней исторической «ревизии» и много еще о чем.
«Деньги на новый проект трудно найти всегда»
— Если не возражаете, поговорим о странностях любви — на примере пьесы Шмидта. Скажем, возникало ли наслоение сюжетных коллизий на вашу личную жизнь? Так ведь часто бывает.
— «… преступления» — одна из интереснейших пьес Эрика. Из больших звезд, если знаете, во Франции в ней играет Фанни Ардан. А со мной над нынешним спектаклем работает очень интересный сценограф. Женщина, которую связывали творческие отношения еще с Товстоноговым и даже с Брехтом. Это было время, когда Георгий Александрович увлекся брехтовской «Карьерой Артуро Уи». В связи с пьесой — а это рассказ о мужчине и женщине, их вечных сложных взаимоотношениях — мне вот о чем подумалось: наша нынешняя свобода, увы, принесла только распад человеческих взаимоотношений…
Многие не понимают, где грань этой свободы. И какую грань не стоило бы переступать. Ведь потом, принесешь страдания другому человеку. Близкому человеку. Еще обнаруживается мотив неограниченного эгоизма, и именно эта «неограниченность» может завести очень далеко. Что же касается личных ассоциаций, то как человек, который живет в браке многие годы, почти 29 лет, могу заметить: несомненно, многое в сюжете мне близко. Так как сам я женился довольно поздно, и считаю, что это моя большая ошибка… Раньше надо было…
— Тем не менее жизнь ваша была очень яркой и до брака — съемки, путешествия. Вашей активности странника-следопыта может Миклухо-Маклай позавидовать.
— Я всегда много путешествовал. И достаточно посмотрел мир. Но продолжаю ездить, не задерживаясь на месте. Еще в юности не на экскурсии ездил, а сам по себе… В 60-е исколесил Европу автостопом. Порою не было денег, спал на скамейках — под открытым небом. И разными хитростями попадал в любой европейский музей — если меня что-то там интересовало. У меня даже в течение этой недели — сначала Киев, потом Варшава, потом снова Киев, а затем Рим... Потому что в Риме состоится премьера моей новой картины.
— Расскажите подробнее об этом проекте, так как о нем у нас почти ничего не известно.
— Лента называется «Черное солнце». Сценарий создан на основе пьесы моего друга Рокко Фамильяри. У него немало пьес, романов. Но самое интересное другое: всю жизнь он работал директором страховой компании и как бы «между прочим» для себя сочинял.
— То есть писательство стало второй ипостасью карьеры вашего друга?
— Пожалуй, не второй, а главной. Страховой бизнес — это так, почти хобби. И знаете, что любопытно? Чем меньше он позиционировал себя как драматург, тем лучше у него получались тексты! Самое главное не иметь разных амбиций. И тогда все получится само собой. Думаю, потому он так и взлетел сегодня.
— В чем суть его истории, которую вы экранизировали?
— В пьесе, по которой поставлен фильм, меня задела одна мысль: прощать человека можно до тех пор, покуда существует надежда, а когда и надежда умирает, тогда и прощения не может быть.
— Это сугубо философская медитативная лента?
— Я бы так не сказал. Хотя одна из ключевых идей — справедливость. И мысль о том, что зло должно быть наказуемо. Даже то, что люди, которые нас преследовали еще вчера, вдруг оказались свободными и среди них даже миллионеры, и они пытаются управлять нынешними процессами и на многое влиять — все это болезненные симптомы, характерные для многих бывших соцстран. И на многих это по-прежнему давит... Но это не фабула, конечно. Это скорее мое внутреннее настроение. Само же действие картины проистекает на Сицилии. Молодые люди — красивые, энергичные, богатые, влюбленные друг в друга. Но один из героев — человек несчастный, больной, бедный и он убивает счастливого богатого только потому, что не может пережить, что кому-то лучше. И пока вдова живет с мыслью о том, что она беременна, то все еще надеется простить убийцу, а когда узнает, что ее беременность — только ее желание, тогда и решается на месть.
— Кто из европейских звезд занят в картине?
— Там снималась известная итальянская актриса, которая сегодня активно работает в Америке, Валерия Голино. Если помните, она была занята в фильме «Человек дождя», играла девочку Тома Круза. А оператор моего фильма — вообще уникальный мастер, который в свое время работал еще с Феллини. Вот вы спрашиваете о европейских звездах… Но вы не представляете, что даже в Европе уже не осталось столь мощных и ярких типажей, какими в свое время были Габбен, Гассман…
— Но это ведь не только «европейский кризис жанра»: на постсоветском пространстве после Лебедева, Борисова, Лаврова, Ульянова и многих других — тоже зияющие пустоты.
— Все мучительнее поиск таких лиц для реализации определенной идеи. Депардье — не совсем то… Другие даже вровень не становятся.
— Насколько вам, человеку известному, классику даже, нынче легко получить финансирование собственных проектов — то есть авторских проектов, а не «блокбатериады» какой-то?
— Это трудно всегда. В частности, «Черное солнце» — итальянская и французская копродукция. На каком-то этапе получилась «Чинечита».
— А как складывается экранная судьба вашего недавнего фильма «Персона нон грата» с Михалковым в главной роли?
— Фильм продается. Пусть медленно. Но все же. Во всяком случае, мои русские партнеры продали картину на ТВ. И она там демонстрировалась в течение двух лет несколько раз. С их точки зрения — это нормально. Но в разных странах все по-разному.
— С Михалковым продолжаете какие-то творческие контакты?
— Безусловно. Я, например, думаю над проектом, который могли бы сделать через год-полтора, когда Никита закончит «Утомленные солнцем-2». И это, по всей видимости, будет фильм, так или иначе связанный с китайской темой. И стороны-производители предполагаются соответствующие — Польша, Россия, Китай. Пока это «виртуальный» проект, видимо, навеянный моим недавним посещением Харбина. Боже, когда-то это был русский город. Сейчас — полностью китайский.
— Совсем ассимилировали?
— Нет. Это не ассимиляция. Это «китайская экспансия».
«Многие польские памятники были нам спущены по приказу Москвы»
— Если верить некоторым СМИ, сегодня у Польши нет иных забот, кроме поисков бывших «агентов коммунистического режима». В какой степени тема люстрации лично вам сегодня кажется своевременной и полезной для общества? И вообще, как вы ко всему этому относитесь?
— Это было необходимо. Но, увы, это пришло слишком поздно. Надо было раньше этим заниматься.
— То есть надо было активно заниматься люстрацией при Квасьневском?
— Он не мог этого делать — по разным причинам.
— Потому что на «коммунистической платформе» находился?
— Совсем не по этому. У нас ведь президент особой власти не имеет, как известно. Многое решает исключительно премьер.
— Получается, братьям Качиньским легче легкого договориться. И не намекаете ли вы, что этот пример заразителен для Украины — чисто «по-братски» разделить власть?
— В этой вашей шутке, конечно, есть доля истины. Поскольку у нас в Польше нет столь острых конфликтов между ветвями власти, как в Украине. Братья Качиньские — способные люди. Хотя и с ними по некоторым позициям я не согласен, и они не моя любовь. Но это компетентные политики. Как и Квасьневский, впрочем. Только если тема люстрации навязывается властью и это идет «сверху», тогда начинается некий «торг памятью». Это опасно. Тем не менее проблема в обществе проявилась. Ведь известен пример с епископом Варшавским, который пробыл епископом всего полтора дня, а потом подал в отставку, потому что появились соответствующие документы, свидетельствовавшие о его прежней неблаговидной деятельности — попросту о стукачестве. Его и попросили уйти. Так что в этой проблеме немало острых углов.
— А как вы реагируете на нынешнюю дискуссионную риторику вокруг сноса в Польше памятников социалистической эпохи?
— Ну, знаете, ведь не поляки эти памятники ставили.
— А разве только русские их устанавливали?
— Многие из этих памятников были по приказу «спущены» из России. И хотя бы ради исторической справедливости их надо убрать из городских центров. Для многих людей эти скульптуры — чужие. Конечно, абсолютно все убирать не надо. Тем не менее медленный процесс идет — без шума и без пиара. В Варшаве, между прочим, есть один памятник, который с художественной точки зрения удачен. Но вряд ли многие знают его тайну. Памятник символизирует дружбу советских и польских военных. Но этот проект выиграл конкурс еще… в 1937 году — как памятник Пилсудскому. А потом началось другое «историческое время», Пилсудского сняли — и установили советских и польских солдат. Хотя основа та же. Его еще называют «четыре спящих», поскольку у солдат склоненные головы… Такой вот казус исторический.
— Но как зачеркнуть довольно сильную военную линию в польском кино: да, где-то был идеозаказ, а где-то и авторская искренность по отношению к событиям Великой Отечественной…
— Мы эту войну так не называем.
— Ну, разумеется.
— И фашизм родился в Италии. Это только социализм по-разному объединил — и Гитлера, и Сталина. Сталину было неудобно использовать определение «национал-социализм». И поэтому в СССР нашли аналог — «немецкий фашизм». Но «национал-социализм» — это же два «брата»: Гитлер и Сталин. И когда они оба встретились в 1939-м, то провели прекрасный парад Красной Армии и СС — сохранилась кинохроника тех событий. Это тоже правда. Хотя не все ее раньше знали. И то, что в Украине еще долгое время будет сложное отношение ко всем этим событиям, я понимаю. Потому что есть Восток, есть Запад, и есть определенная инерция мышления. А в польских учебниках по истории никто не пишет, что было «советское освобождение».
— А там не пишут, случайно, кто собирался пустить на воздух Краков?
— Дело в том, что, освобождая, советы же и устанавливали свой режим... И этот режим тоже увозил людей — только в Сибирь и…
«В наших интересах, чтобы голливудские блокбастеры зарабатывали побольше»
— Пожалуй, сменим тему. И вспомним итоги последнего Каннского фестиваля, где, кстати, тоже проявился интерес к творчеству постсоциалистических стран — на примере победы румын.
— Да, молодой режиссер Кристиан Мунджиу получил свою «Пальмовую Ветвь» за картину, где есть настоящие человеческие чувства и где очевидно есть критика режима Чаушеску.
— Нет, ну вы согласитесь, что все-таки вдохновляют тираны молодую поросль — о чем бы еще снимали как не о девичьих страданиях в «социалистических застенках»?
— Чаушеску, в отличие от многих других социалистических вождей, которые были терпимее к сексуальной свободе, хотел увеличить количество своего населения… И потому запрещались аборты. И сейчас я вижу, как Запад радуется этому фильму: вот, дескать, видите, как диктатор выступал против абортов! Хотя насколько эта тема может быть гуманным достижением человечества, у меня лично большие сомнения. Но эта картина играет «наоборот». Потому она и стала сенсацией в Каннах.
— А почему «сенсацией в Каннах» не становится новое польское кино? Вообще, на ваш взгляд, у него хоть как-то определилось за последнее время свое лицо?
— Ждем этого «лица» давно. Тем более что польский кинематограф заметно оживился. Ведь принят важнейший закон о кинематографии. И он оказался определяющим документом, большим достижением для национальной киноотрасли. Вашей стране посоветовал бы побыстрее взять на вооружение эту тактику, чтоб потом не было поздно.
— Да уж, действительно лучше поздно, чем никогда… не дождаться адекватных фильмов от отечественного производителя.
— Такой закон, как у нас, надо вводить сразу. Пока американские компании не почувствовали силу и не подмяли под себя абсолютно все. Этот закон, напомню, многим схож с тем документом, который был во Франции еще в 50-е. И суть его в том, что полтора процента сборов от всех билетов в кинозалы и от рекламы на ТВ уходит на нужды национального кино. И эти полтора процента нас спасают. Польский киносоюз в свое время активно себя проявил, когда мы могли купить в главных газетах большие полосы за большие деньги и поместить там объявления: «Будут напечатаны списки тех политиков, которые голосуют против национальной культуры, а поддерживают американскую…». Представьте, они испугались. И не могли не отреагировать на наши начинания. А либеральная партия, которая выступила против этого закона, многое потеряла, упустив три пункта своего рейтинга.
— Тем не менее американское кино как довлело, так и будет довлеть — это же догма, и ее конем не объедешь.
— Ну и пусть. Все равно проценты с их фильмов — частично и наши проценты. И в наших интересах, чтобы залы на голливудских блокбастерах были заполнены.
— Вам хорошо говорить, ведь польские актеры получают деньги даже от телепоказов старых фильмов.
— Конечно, с этого живет и агентство по нашим авторским правам. И пожилые актеры с этого живут. У вас, насколько я понимаю, в этом вопросе полный хаос…
«Через мой дом прошло более шестисот человек»
— Помимо Украины, другие постсоветские страны вас приглашают сегодня на постановки?
— Я всегда чем-то занят. И каких-то случайных приглашений не бывает. Но моя большая радость в том, что наконец смог что-то сделать в Киеве. И, если знаете, ваши актеры у меня в доме под Варшавой даже жили некоторое время — мы подолгу там репетировали. Дом большой, восемь собак, много комнат... Моя жена им готовила. Мы посещали польские театры. Теперь я бы хотел пригласить к себе в Польшу в свой дом целый театральный курс, который ведет Богдан Ступка. Среди них много одаренных людей.
— Кажется, и Жолдак некоторое время назад был в вашем доме на творческой побывке?
— Конечно!..
— Вы его как-то выделяли тогда? Скажем, отмечали: ну вот, «ненормальный» (в хорошем смысле), не такой как все?
— Не стандартный! Я бы так сказал. Не статичный. Мы, кстати, с ним недавно в Варшаве общались.
— Много народу вообще у себя дома принимаете?
— Порою до 30 человек!
— Это такой альтруизм художественный? Или это вера в то, что философский творческий диалог спасет мир от повсеместной бездуховной проказы?
— У меня бывает много гостей... И все они свободно могут пользоваться домом, удобствами. А цель? Во-первых, это радость общения. Во-вторых, это обмен энергией. В-третьих, я просто преподаю… Конечно, это не школа. Но через мой дом прошло более 600 человек! И, представьте, все оказались порядочными людьми.
— Вы эту порядочность на расстоянии чувствуете? Неужели аферисты не попадались?
— Перед тем как приехать они же присылают факсы, письма. Звонят, интересуются теми или иными творческими темами. Кому могу — помогаю с визой. Двух даже спас от тюрьмы. Конечно, иногда возникают какие-то проблемы. Как однажды, когда один интеллектуал едва не уничтожил кипятком весь мой сад. Но это — детали. У меня ведь нет детей… И многое в своей жизни я уже узнал и увидел. Почему бы не помочь другим людям?
— Вы преподаете в какой-то польской театральной школе?
— Я преподаю в Варшаве в Политехе. Это пятый курс, специализация — электроника. Читаю курс «Жизнь и культура». У меня полная свобода выбора тем. И людей я пытаюсь научить тому, как можно пользоваться культурой. Прежде всего, это момент выбора… Важно научить их не делать ошибки. Ведь для многих пределом «прекрасного» сегодня является джакузи и сериал — под кондиционером.
— Из ваших слов понимаю, что сегодня у нас две главные беды — масскульт и глобальное потепление?
— Негативное отношение к массовой культуре, скорее, наша интеллигентская агрессия. Массовая культура была всегда. Только в разных формах. И имела она разный профиль. Еще моя бабушка однажды удивилась тому, что, оказывается, есть литература для служанок: «Как? А разве служанки уже научились читать?» Это смешно, но действительно «для служанок» раньше не писали! И со временем эта «литература» стала как бы «авансом» для темных людей. И, по большому счету, масскульт — аванс для того, кто очнулся, кто хочет шагнуть на ступеньку выше. Увидел, например, в сериале, как красивые люди сидят за столом и как они разговаривают, — запомнил, усвоил... И в этом тоже польза! Проблема лишь в том, кто и как пользуется этим «авансом». Если человек смотрит на повсеместную грязь и воспринимает ее как данность, поддаваясь внешней агрессии, конечно, это печально. А если хотя бы сохраняет внутренний нейтралитет — уже хорошо. Ну а теперь о глобальном потеплении…
— Вы будете говорить о нем как бывший физик?
— Нет. Как «нынешний лирик»… У меня недавно был опыт общения с учеными из одного крупнейшего американского университета. Они решили изучить специфику моих картин, разузнав в Интернете, что я тоже когда-то специализировался на физике. И вот в Хьюстоне они пришли на встречу со мной. Я спрашиваю: «Почему произошло такое падение авторитета науки? Почему уже никто никому не верит? Вот как мне верить или не верить в угрозу глобального потепления — это зависит только от того, кто «спонсор» той или иной теории?» Один человек посмотрел на меня и сказал: «Я, кажется, читал о том, что вы верующий?» — «Да, верующий». — «А вы верите в то, что Бог проходит определенные этапы эволюции?» — «Нет, это невозможно. Бог не может изменяться, он вне времени и пространства». — «Правильно, господин Занусси… А теперь посмотрите… Если Бог свой избранный народ так сурово карал за некоторые грехи, то, как вы думаете, неужели за все это время у человечества не скопилось достаточно более страшных грехов, чтобы Бог, наконец, опять для себя что-то решил?..» — «И это мне говорит ученый?» Он улыбнулся и ничего не ответил.