Как лететь? Лариса Кадочникова: сегодня и всегда

Эта актриса — а подобное случается в истории театра и кино нечасто и далеко не со всеми — еще в молодости стала символом. Поскольку воплотила на экране (а потом и на сцене) удивительный женский тип — с изысканной чувственной аранжировкой, с неповторимым интонированием собственной темы и судьбы. После «Теней забытых предков» Сергея Параджанова, после «Вечера накануне» и «Белой птицы с черной отметиной» Юрия Ильенко актриса Лариса Кадочникова стала эмблемой украинского поэтического кино. А ведь есть еще театр, есть ее живопись, ее неповторимая легенда «дочери бесприданницы» — знаменитой Нины Алисовой.

На этой неделе Лариса Кадочникова отметила свой юбилей.

Но вот в афише — «Насмеш­ливое мое счастье». Как бы римейк популярного в 60-е спектакля по пьесе Леонида Малюгина — эпистолярная исповедь на чеховские темы (режиссер М.Резникович).

В зале было немного народу. И сразу вспомнилось, как в 2003-м — на премьере — перепрочтение «Насмешливого…» взволновало, растрогало. Чеховский слог, высокие истины, премьерная нервность — это создавало атмосферу особенную, возвышенно-трепетную. Спектакль был пропитан пронзительными обертонами драматических переживаний. Потому что исполнители вернулись к своим же героям спустя почти три десятилетия! Они словно проживали это «упущенное время». И будто бы «доигрывали» те сценические жизни, которые, свершив свой печальный круг, мало-помалу гасли.

В той временной театральной метаморфозе сквозило нечто печальное и беспощадное — очень ранящее.

Но все течет. И опять все меняется. И, как всегда, не в лучшую сторону. Изменился обновленный спектакль. Теперь уж он показался мне рассохшимся березовым органом (гениальное оформление Давида Боровского), издававшим фальшивые звуки. Некоторые уважаемые артисты лишь устало существовали в заданном — литературном — рисунке, объемности образов не было. Способная актриса Наталья Доля (Лика Мизинова) трепыхалась в жестких режиссерских тисках, вроде не хватало воздуха, ее вроде природное обаяние, ее непосредственность куда-то выветрились, испарились.

И лишь одна героиня тогда держала марку и стиль. «Держала спину». Сохраняла самим фактом своего присутствия на подмостках рассыпавшийся спектакль — Лариса Кадочникова играла Ольгу Книппер-Чехову. Великую актрису МХАТа , супругу Антона Чехова — его последнюю земную страсть и его небесную неизбежность.

Как искренне она играла в тот вечер. Неистово, увлеченно, «ответственно». Не сильно избалованная текущими репертуарными сюрпризами, она тогда играла «жадно» и от души. И нити чеховских пьес, прошивших «Насмешливое…», словно впивались и в ее тело, в ее душу. «Они уходят от нас…» — в этом был не только женский надрыв, но и обреченная уверенность в том, что действительно «уйдут», а дальше все будет только хуже и хуже.

В ней, в Ольге Книппер (одной из самых заметных женщин своей эпохи), современники всегда отмечали значимость, породу, стиль. Старые пленки «Укртелефильма», кстати, хранят первую версию «Насмешливого…» И теперь-то кажется, будто в прежнем «треугольнике» — Антон Павлович, Мизинова, Книппер — героиня Кадочниковой значилась лишь жертвенным углом цельной лирической драмы: расставания, расстояния, невстречи, потери — и бесконечные письма друг другу.

То был идеализированный, но от того не менее притягательный образ еще цветущей Ольги Леонардовны, сыгранной Ларисой Валентиновной.

Теперь, спустя немало лет — другое. Кадочникова играла не столько «письма» или тексты (фрагменты чеховских пьес), она играла на полях этих писем и пьес. На той заповедной территории, куда не каждому и путь-то открыт — как актеру, так и зрителю. И отчего-то в тот вечер, когда в финале было мало жидких аплодисментов, показалось, будто играет она лишь для меня — и еще для нескольких таких же ненормальных… Которые, возможно, и расшифруют ее игру-тайнопись — о подлинной Книппер.

…О той самой 33-летней приме МХАТа, на которой «странно» женился Чехов: ему был 41 год, и многие сочли эту свадьбу парадоксом, «антибраком».

О той, которой посвящено его знаменитое «…здравствуйте, последняя страница моей жизни, великая артистка земли русской» — их разъединяло и раздельное проживание (в разных городах), и проскальзывающее равнодушие жены к здоровью обреченного Антона Павловича; она «разрывалась» между угасающим писателем и процветающим Немировичем-Данченко, своим учителем, покровителем.

О той, которая даже в безумные годы гражданской войны, в продрогшем вагоне накрывала столик белой салфеткой, ставила перед собой зеркальце — и строго выпрямив спину, назло судьбе и очумевшим пассажирам читала томик Льва Толстого.

О той самой искуснице, которая по-своему любила, но в то же время и «режиссировала» личную жизнь; не случайно впоследствии Гордон Крэг написал ей в письме: «Какую чудесную жизнь вы сумели создать из собственной жизни!»

И, конечно, о той Ольге Книппер, которая, многое обретя, еще больше потеряла: первая беременность в 1901-м — выкидыш; вторая — в 1902-м — и жуткая трагедия, она падает в люк с высоты нескольких метров (его не вовремя открыли рабочие сцены), после долгой болезни — операция, а потом лишь мечты о собственных детях, хотя, по сути, настоящим ее «ребенком» оставался Антон Павлович — даже в годы заката, когда ее одиночество отогревал молодой литератор Николай Волков (автор инсценировки «Анны Карениной». И тогда, конечно, когда транспортировала тело писателя с курорта Badenweiler в Россию: она везла его в товарном вагоне № 1743, на котором красовалась надпись — «для перевозки свежих устриц».

…Расписал все это в красках, в подробностях, только чтоб подчеркнуть очевидное: Кадочникова сегодня играет в «Насмешливом…» раздвоенность Книппер. Она видит в ней женщину, в которой актриса и жена, муза и стерва, лицедейство и боль — попеременно меняются местами. Актриса исподволь подчеркивает и то самое ее неуемное и невостребованное материнское начало — даже в случайном жесте, мимолетном взгляде, в подчеркнуто-заботливом отношении к большому писателю — как к большому ребенку.

В образе, сыгранном актрисой, — истинный аристократизм. У нее строгий вкус. Она знает цену многим вещам и, уж конечно, людям, точнее — «людишкам». И многим молодым актрисам надо поучиться у Кадочниковой умению «преподнести» сценический костюм — столь деликатно, столь мастерски, словно бы в нем часть души и часть истории.

***

Специфичность актерской индивидуальности Ларисы Кадочниковой для роли Ольги Книппер пришлась как нельзя кстати. Ее диковатая и не совсем стандартная красота, ее переменчивый темперамент, ее женственность и ее странность, ее экзальтированные сценические повадки и даже особенный ритм ее тембрального интонирования (как будто это защитная рефлексия от грохочущей обыденности) — все это дает дополнительные краски немногочисленным ее нынешним героиням на сцене Русской драмы. И все это по-прежнему выделяет актрису из «общего ряда». Хотя, кстати, в том «ряду» она никогда и не значилась. Она никогда не играла «одну из многих». Она всегда играла просто «одну» — до «многих» ей никогда не было дела, она жила на сцене своей, несколько отвлеченной жизнью. Это было заметно в разных ее спектаклях. И в главных ролях — не всеми оцененная меланхоличная Кручинина в «Без вины виноватых» А. Островского (режиссер И. Дука). И в небольших ее созданиях — в «Вишневом саде», в «Священных чудовищах», в «Разводе по-русски» — когда она пребывала вроде бы на «обочине» — подальше от основных сюжетных сражений, но тем не менее в тень не пряталась никогда. Если согласиться с Сергеем Есиным, и что театр — это «хранилище подтекстов», то Кадочникова обязательно припрятывала в своем рукаве, как сказочная царевна, некий дополнительный «подтекстик». И порою лишь своим появлением, лишь плавным движением руки (как в «Даме без камелий», в «Ревизоре», например), лишь звонким срывающимся смехом, который не перепутаешь ни с каким другим (поскольку это смех Пьеро, Арлекино и Мальвины — одновременно), она наполняла спектакль неповторимой мелодией собственной души. Она умеет передать глубину переживаний даже в «осколочных» ролях — таких, как в «Разводе…», в «Даме…», в «Госпоже министерше», в «Бешеных деньгах», поскольку в ней самой есть глубина — человеческая незаурядность, художественная многомерность.

Как это обозначить, объединить, объяснить?

Лирическим самовыражением? Драматической исповедальностью? И как определить, чего больше в этих ее дамах и девушках — иногда без прошлого, иногда без будущего — лирики или легких гротескных интонаций, эстетского декора или самозабвенной отрешенности? Ее героини никогда не могли подчинить обстоятельства себе, но и сами никогда не желали им подчиняться — в этом главная тема актрисы. Один из неудачных ее фильмов 70-х назывался «Мечтать и жить» (режиссер Юрий Ильенко). И между этими «крыльями» — между мечтой и жизнью — всегда металась ее душа, как на сцене, так и на экране.

Это, если учесть, что многое она так и не сыграла (впрочем, как и каждая крупная актриса).

Мимо проехала Бланш Дюбуа в «Трамвае «Желание» — а это ее роль, поскольку там тоже раздвоенность, экзальтированность, разномелодичность. Теннесси Уильямс «ее драматург» не по своей воле обошел ее стороной, хотя и в «Сладкоголосой птице…», и в «Молочном фургоне…» для нее нашлась бы ответственная работа на пластическом поприще. Она могла быть по-своему оригинальной в ролях Раневской, Аркадиной — что, по сути, и подтвердила «бликами» этих образов в «Насмешливом…». Некоторые режиссеры вроде даже нащупали, но так и не раскрыли ее… «чаплинское начало» — и, уверен, она способна через смешное, грустное, озорное, подвижное, трагикомическое рассказать миру нечто особенное — свое знание о маленьком человечке с очень большой душой.

***

Теперь вроде и некому поиграть на ее артистических струнах?.. Артур Войтецкий, замечательно подавший ее в теперь полузабытом фильме «О любви» (по Чехову), казалось, нашел «свою актрису» — но талантливого режиссера давно нет среди нас.

Виктор Гресь, пригласивший ее в фантастический мир «Черной курицы», украсил свой фильм ее незаменимым ликом, да только Гресь нынче больше вещает, чем снимает…

И у Олега Биймы в начале 80-х она блистательно снялась в экранизации «Кражи» по мотивам Джека Лондона («Пусть он выступит») — и, на мой взгляд, сыграла эффектнее и точнее, нежели это делала Анастасия Вертинская в аналогичной экранизации у Леонида Пчелкина; только Бийме, третируемого нынче орлами Виктора Федоровича, увы, не до съемок — его самого уже «сняли».

В киевский театр ее когда-то пригласил Михаил Резникович (актриса однажды вспоминала, как они познакомились у Параджанова), и много сделано с этим режиссером; и она всегда благодарна ему за роли в «Бесприданнице», «Игроке», «Отелло», «Насмешливом…». Вместе с другими она активно поддерживала его и в недавний трудный для режиссера период... Только почему-то «другие» — активисты — уж давно получили и роли, и дополнительное расположение вышестоящих инстанций, а она…

Ее специфическая красота пришлась «не ко двору» и теперешнему нашему броуновскому «кинопроизводству», где за актерским лицом продюсеру некогда рассматривать личность; где важнее «гоп, стоп! Мотор, съемка!», а не вчитывание, осмысление, озарение — а ведь на иное она и не согласна! Никогда и ни перед кем не будет ползать. Но вот как (и куда) в это безумное время лететь?

Вот так редко играя, но счастливо обитая (актриса живет в районе площади Победы вместе с супругом, ставшим в вечер ее судьбы преданным рыцарем), раздавая интервью о своем замечательном прошлом, она словно бы и нас приобщает к той легенде, которая связана с ее «раем». С ее удивительным вчера, когда рядом — в орбите ее судьбы — Алисова, Ефремов, Шпаликов, Глазунов, Швейцер, Волчек, Параджанов, Ильенко, Войтецкий… Когда она сама была сладкоголосой «птицей» и на крыльях судьбы еще не появилось темных отметин… Обо всем этом — и остаются разноцветные воспоминания, которые, по Бальзаку, и есть тот «единственный рай», из которого нас никогда не изгонят. И иногда, поздно вечером прохожу мимо театра по улице Богдана Хмельницкого, мне отчего-то чудится странное... Будто в безлюдном зале — в мертвом холоде пустых сезонов — кто-то бессмысленно бьется о сцену уставшими крыльями: «Я — чайка… Я — актриса… Я — Лариса».

Из личного дела

Лариса Кадочникова — народная артистка Украины. Родилась в Москве. Ее мать — знаменитая Нина Алисова, сыгравшая Ларису Огудалову в фильме Якова Протазанова «Бесприданница». Отец — Валентин Кадочников, ученик Эйзенштейна, режиссер, художник популярного фильма «Золотой ключик» (отец умер в военные годы в Алма-Ате). Кадочникова окончила ВГИК (1961 год, мастерская Ольги Пыжовой). Сниматься начала рано, хотя ее педагог, не приветствуя активные съемки, «пугала» учеников: «Ой, смотрите! Это может закончиться тем, что попадете на студию Довженко!» И как в воду глядела: проработав три года в театре «Современник», выйдя замуж за режиссера Юрия Ильенко, Лариса Кадочникова стала актрисой Киевской киностудии им. Александра Довженко. Будучи русской актрисой, в Украине она снялась в картинах, которые принесли ей не только всесоюзную, но и мировую славу. С 1964 года Кадочникова — актриса Киевского русского драматического театра им. Леси Украинки, где сыграны заметные роли в пьесах Шекспира, Чехова, Островского, Кокто. Основная фильмография актрисы: «Василий Суриков», «Мичман Панин», «Улица Ньютона, дом 1», «Тени забытых предков», «Родник для жаждущих», «Время, вперед!», «Вечер накануне Ивана Купала», «Комиссары», «Белая птица с черной отметиной», «Мечтать и жить», «Море», «Взлет», «Черная курица, или Подземные жители», «О любви», «Пусть он выступит».

Крылья бабочки

«…мама снялась в фильме Якова Протазанова «Бесприданница» по пьесе Островского — и очень скоро у нее родилась я. Естественно, она и отец сразу решили, что я буду Ларисой. В переводе с греческого это имя значит «чайка». Мне кажется, что имя сказалось на моей судьбе, на моих пристрастиях, меня всегда тянет к морю, я должна побывать у моря два раза в году. И Бог в этом мне помогает. Но «Лариса» несет и трагический оттенок, недаром Островский так назвал свою героиню. Мне кажется, что я всегда была да и остаюсь некоей отдельной фигурой — в жизни, в театре, в кино. Как и у Огудаловой, у меня было немало драматических моментов, поворотов, потрясений… Чайка — это еще и полет. Летела Лариса Огудалова, летела и я… Летать, впрочем, иногда так больно, есть опасность разбиться… Возможно, это ощущение опасности полета с детства — я была очень болезненной, худенькой, мечтала о балете. Часто болела, была застенчива. Для актрисы это только помеха. Скорее думала о биологии, ботанике. Страшно любила бабочек — постоянно собирала гербарии…».

«…ночь, дыра, какая-то страшная пропасть — все это в связи с Параджановым, когда его пытались сломить, посадили в тюрьму. В то время ходили разные слухи — то он погиб, то его спасли, то он шьет мешки, то рисует коллажи. Рассказывали об избиениях, унижениях, говорили о том, что Лиля Брик, назвавшая его третьим любимым мужчиной после Есенина и Маяковского, лично хлопочет перед Брежневым о спасении Параджанова… Человека, который перевернул мою жизнь, подарил судьбу — благодаря «Теням забытых предков». А однажды — в конце 70-х — я поехала на творческие встречи в Херсон. И одно из выступлений… в тюрьме строгого режима. Провели через несчетное количество пропускников и оград, я оказалась перед толпой уголовников. Вокруг — темно-серый цвет. И тут почему-то вспомнился Сергей, выдерживавший подобный ужас годами. Стояла на помосте, рассказывала им о кино… Вдруг в этой серой массе появляется… розовая бабочка — и начинает кружить над моей головой. Среди зэков — смех, шум, выкрики. Они увидели нечто из другой жизни — забытой, цветной, а я стояла окаменевшая. В голове промелькнула лишь одна мысль: а ведь это мог быть один из кадров неснятого параджановского фильма?»

(из интервью разных лет — автору)