История об отрезанном пальце. О времени и картинах Николая Залевского

Первая персональная выставка в Киеве художника Николая Залевского (бывшего киевлянина, а нынче — жителя американского штата Коннектикут) экспонируется до 10 декабря в галерее «Коллекция».

Сразу его не заметишь. Этот отрезанный палец с мухой, сидящей на нем, лежит на старом, ободранном кухонном столике, хорошо знакомом большинству из нас еще с советских времен. Рядом с ним — бумажный пакет с картофелем, луковица, бутылка недопитого пива, простая белая фаянсовая тарелка... Картина иронически называется «Голландский натюрморт», тем более что и гармонизированной композицией, и гладкой натуралистической живописью с зеленовато-охристым колоритом действительно похожа на классические голландские холсты.

Другие работы художника, представленные на киевской выставке — живописные картины и рисунки, которые пунктирно очерчивают его творческий путь от юношеского автопортрета конца 60-х до композиций 2005 года, не менее причудливые, представляют собой парадоксальный сплав сюрреалистических видений с гиперреалистической иллюзорностью. Они воссоздают странные, абсурдистские сюжеты, в которых соединяются, сосуществуют, дополняют друг друга, казалось бы, несовместимые вещи: распятая рука на лестнице нью-йоркского метро, пропасть городских многоэтажек, за которой открывается холодное пространство неба или моря... Однако и произведения Залевского, и его «возвращение» в киевскую художественную жизнь наводят на размышления, выходящие далеко за рамки самой выставки, непосредственно касаясь актуальной сегодня «реконструкции отечественного художественного движения второй половины ХХ века», анализа близкого во времени и уже исторически далекого от современности — советского опыта.

Ведь Николай Залевский относится к так называемым «детям застоя». Тем, кто пришел в искусство в середине 70-х — время, названное потом отечественными культурологами «эпохой пустоты», когда канули в прошлое бурные 60-е с их романтическими иллюзиями и надеждами, а будущее, казалось, не предвещало никаких изменений, обещая быть долгим, беспросветным, способным дарить только маленькие частные радости. Его детство — это Киев, республиканская художественная школа, графический факультет полиграфического института, где преподавал тогда блестящий, но так и не оцененный сегодня по достоинству Флориан Ильич Юрьев — архитектор, художник, музыкант, теоретик искусства, поэт... Это удачный диплом — иллюстрации к сказке Шарля Перро «Мальчик с пальчик», изданные «Радугой», попытки работать декоратором в оперном театре, в разных издательствах, которые так или иначе завершались для него личными неудачами и переходом в состояние «поколения дворников и сторожей»... А главное — острое ощущение всеобщей лживости и вранья, воплотившегося для него, молодого художника, в социалистическом реализме, и настойчивый поиск «другого искусства», через которое он мог бы говорить от собственного имени о себе самом. Он принимает участие в двух квартирных выставках, где наряду с ним свои работы показывали друзьям несколько близких ему молодых художников, и одной молодежной выставке в клубе на Красноармейской улице, которая была закрыта через четыре дня... Больше в Киеве он не выставлялся. Однако в памяти немногих зрителей осталась его картина 1974 года «Однажды ночью» — сюрреалистическое видение, преисполненное страхов, тревожных предчувствий, юношеских комплексов и стремления пробиться в реальность сквозь обманчивость призраков и лживость миражей. И хотя с тех пор его художественная манера изменялась, приближаясь к более жесткой иллюзорности предметного изображения, главные черты его художественного мира были очерчены здесь весьма определенно: обманчивость реальности, существование на грани действительности и иллюзии, куда необходимые для жизни впечатления проникают словно сквозь чужие руки, кем-то уже прочувствованные и обработанные, а потому мир выстраивается искусственно, конструируется из отражений, слепков и муляжей. В объяснениях к своим картинам Залевский напишет: «Я во многом воспитался на литературе... Живопись мы домысливали. Книги перечитывали». Отсюда — парадоксальная литературность его сюжетов, гротескность сопоставлений. Автор словно боится быть откровенным, скрывая свое восприятие за отстраненной «дизайнерской» композицией, жестким колоритом, отсутствием живописности. Однако за этими формальными приемами стояло другое, мировоззренческое, — необходимость сочинить себе жизнь и придумать искусство в условиях, когда самовыявление и откровенное самовыражение казались невозможными...

Показательно, что едва ли не самое выразительное художественное явление середины 70-х — начала 80-х — отечественную версию американского гиперреализма — представляли киевские художники С.Шерстюк, С.Базилев, С.Гета, которые, переехав в Москву, создали там вместе с А.Тегиным, Н.Филатовым и И.Копистянским «Группу 6». В Киеве Н.Залевский был близок к этим художникам. Однако, как известно, несмотря на совсем не соцреалистическую концепцию, фотореалисты хорошо вписались в либеральное крыло советского искусства, которое вот-вот должно было кануть в небытие. Залевский же так и не нашел себе места на отечественной художественной сцене, постоянно оставаясь аутсайдером. Впрочем, его произведения и не укладываются в гипер- или фотореалистическую живопись, которая по-своему решала вечную дилемму искусства — выбор между жизнеподобием (правдой жизни) и условностью (правдой искусства). Он не имитирует фотографию или слайд, а тем более реальность, скорее — констатирует обманчивость каждого из них.

Изображенные им вещи одновременно и похожие, и фантомные, они подобны причудливым «обманкам» древней живописи. Но, приближаясь к границе иллюзорности, он входит в пространство метафор и абсурда, приоткрывая его внутренние пустоты и тайные смыслы. Его произведения иначе толкуют образы из картин известных художников, кино или литературы, сталкивая реальность и игру. В своих записках он, в частности, напишет о впечатлении, которое произвел на него автобиографический фильм Феллини «Амаркорд»: «Я пережил его детство как свое. Это и было мое детство. Потом все только добавлялось...» Разве не из фильма Феллини пришли в его картины гротескные толстячки («Я помню», «Соломея»), такие соблазнительные и отвратительные одновременно. А еще — тема воспоминаний и ностальгии, ставшая для него едва ли не главной и определяющей.

Ведь и в Америке ничего не изменилось. Он выехал туда после чернобыльской катастрофы, в конце 80-х, на волне всеобщего отчаяния, личной неустроенности, обеспокоенный судьбой маленького сына. Но и там лишь дважды экспонировал свои картины на групповых выставках в маленьком городке, где поселился. В сущности, и в Америке он остается киевским мальчиком, рисующим киевские задворки, словно пытаясь запихнуть их в старый чемодан («Киевский натюрморт») вместе со снами и воспоминаниями «о лестнице, где когда-то старший брат сломал себе палец»...

В предисловии к каталогу произведений Н.Залевского его друг, преподаватель университета Южной Калифорнии Максим Клементьев, проникновенно отметил: «Художнику Николаю Залевскому пришлось жить в странной реальности, в странное время. Он вырос и сформировался в стране, в которой никто из ее жителей тогда не хотел жить и куда почти все хотели бы вернуться сейчас, хотя бы на несколько секунд. В этой стране искусство считалось ядом, способным, как известно, и лечить, и убивать... Искусство Николая Залевского — это канат, протянутый между этой странной реальностью, и эпохой, в которой живем мы...»