ИСПОРТИТЬ КУЛЬТУРЕ КРОВЬ

И в который раз насвинячить, разрушив ценность стройной иерархии. Приблизительно такими комментариями обрастает вердикт американского Национального книжного общества, которое недавно удостоило Стивена Кинга медали «За выдающийся вклад в развитие литературы», одной из высших литературных наград США. Событие интересно прежде всего тем, что позволяет констатировать падение одного из последних редутов культурной мифологемы прошлого века, в которой до сих пор «серьезная» литература оставалась клубом закрытого типа с правом определять художественную эталонность.

По этому случаю выругался не только критик Гарольд Блум. Мол, награду для Кинга выбили издатели, от чьей благосклонности тамошние книголюбы изрядно зависят. Итак, речь идет о давно ожидаемом и в то же время мучительном акте — о включении в коленкоровый пантеон представителя «низовой» культуры, чей образ конфликтует со всеми «эталонными» мерками.

Общеизвестно, что классик должен быть страдающим и — желательно — умершим (если не в прямом, то в переносном смысле). И уж совершенно невыносимо для кандидата на литературное освящение воистину мироедское богатство. Окончательно невозможной художественную реабилитацию Кинга делают 300 млн. проданных книг — недосягаемая планка для лауреатов Нобелевской премии последних лет.

Единственный антропологический параметр, согласующийся с новым титулом, — это желание Кинга завязать с литературной деятельностью, о чем он сообщил в нескольких свежих интервью.

Отношения С.Кинга с представителями «высокого стиля» до сих пор остаются одним из величайших литературных парадоксов. Когда автор многих ремесленнических романов опубликовал какое-то литературоведческое эссе, критики предпочли проигнорировать меткость и парадоксальность его текста. Когда очередной его роман поражал постмодерной композицией и массой литературных реминисценций, критики лишь неутомимо разглагольствовали о телеграфной сущности прозы Кинга. И даже если кто-то решался высказать «серьезное» подозрение, что романы «Сердца в Атлантиде» или «Зеленая миля» — намного лучше писанины доброй трети нобелиантов, критики всегда резонно отмечали: «А зачем Кингу Нобелевская премия?».

Отважусь утверждать, что Кинга не пускают в товарняк классиков исключительно по инерции. Он никогда не гнушался писать чисто жанровые произведения. Благодаря упырям и паранормальным детям Кинг прославился; в большинстве своем никудышные экранизации этих романов сделали более выразительным массовый успех писателя и в то же время заклеймили наперед каждый его замысел. Образ фабриканта, кровавого барышника и адреналинового контрабандиста стал особой сущностью, идолом поп-культуры, персонажем светской хроники. Все это до поры только радовало писателя-Кинга, которому судьба неожиданно всучила пропуск на элитный аттракцион — чертово колесо американской мечты. Он основал новый литературный формат коммерчески привлекательного сумасшествия, но не пожелал в нем жить.

В последние годы Кинг издавал очень разные книги. Он представал перед читателями то в качестве литературоведа-мемуариста («On writing»), то фэнтезийного эпика (его еще не завершенный цикл романов «Темная башня» — один из последних долгов перед гипотетической «пенсией»), то безумного социального критика («Мешок с костями», «Буря века»), то детского психолога («Девочка, любившая Тома Гордона»), и в наименьшей степени — в качестве заложника титула «Король ужасов». Публика настолько привыкла видеть «другого Стивена Кинга», что словно забыла — именно этот автор написал когда-то «Кладбище домашних животных». Последние две его книги — отчасти запоздавшее напоминание об «имидже», отчасти констатация окончательного исчезновения «прежнего Кинга».

В сборнике рассказов «Все может случиться» автор не только иронизирует по поводу «жанровости» многих представленных рассказов, но и тщательно комментирует каждый текст. Ему и раньше нравились авторские предисловия-послесловия, но посвящал их в большинстве случаев себе: что ел и пил во время написания произведения, какие события пережил, что вдохновляло-мешало и т.п. Теперь его терпение иссякло — Кинг перешел к прямому объяснению читателю сущности только что прочитанного. Иногда эти комментарии излучают высокомерие по отношению к «постоянному читателю» (чего раньше никогда не было) и даже некоторое раздражение из-за его неспособности «правильно» воспринять новеллу. Например, после «Чувство, которое можно выразить лишь по-французски», писатель сообщает: «Я думаю, это рассказы об аде. <...> Экзистенциализм, крошка, вот какая идея. Просто-таки Альбер Камю. Есть также гипотеза, что ад — это другие люди. Мое мнение — им может быть вечное повторение одного и того же». В таком толковании много неприятного, ведь для большинства «постоянных читателей» это будет этакая историйка о том, как мужик с бабой поперлись отдыхать и стали жертвами катастрофы, хотя баба паранормально ее предчувствовала. Возможно, Кинг устал от того, что читателям требуется намного меньше, чем он желает рассказать.

Другая сторона медали этой «избыточности» — желание отмочить по старой памяти что-то жутковато-мистичное. Как честный ремесленник, Кинг еще и отмечает в комментарии к новелле «1408»: «Каждый писатель, работающий в жанре «страшилок», должен написать как минимум по одному рассказу о погребении живьем и о Комнате Привидений в Гостинице». Выполнение подобных «стандартных положений» давно уже стало для Кинга чем-то рефлекторным; но виртуозность писателя позволяет даже самый изжеванный сюжет вывернуть и вытряхнуть, как залежавшуюся в сундуке наволочку. Парализованному человеку, остающемуся в сознании, угрожает «посмертное» вскрытие. В таком положении в свое время оказалось несколько персонажей Эдгара По; одному из них повезло, и он пришел в себя уже после первых надрезов. У Хичкока аналогичный бедняга спасается вовремя пущенной слезой, у Кинга — эрекцией. Не менее эффектные чудеса происходят и с писателем, требущим, чтобы его поселили в пресловутом гостиничном номере. Но вместо обещанных менеджером привидений, которые довели до смерти немало народа, перед героем разворачивается полнометражный сюр-апокалипсис.

«Все может случиться» — это также сборник-прощание со многими любимыми мотивами, теми «стандартами», которые уже не заслуживают очередного выполнения. В нем нет детей, покоренных злыми сущностями, нет кошмарных сновидений, которые просачиваются в реальность, нет одержимых животных и механизмов. Единственный мистический аккорд, еще сохраняющий для Кинга актуальность, — это непосредственные взаимоотношения людей с воплощенным злом, которое остается спокойным и респектабельным, как Роберт де Ниро в фильме «Сердце Ангела», или же маниакально-кровавым и издалека узнаваемым, типа Фредди Крюгера.

Нет, Кинг не прекратил торговать страхом, но он перестал обращаться с этим чувством, словно фокусник — с обитателем шляпы. Монстры писателя перебазировались из потустороннего мира в реальность — они живут в традициях островной общины, в памяти об общей вине; они ждут своего времени, словно забытый пороховой склад — детских игр с огнем. Для работы с таким материалом «королю ужасов» уже не нужны знания анатомии, и в частности кровеносной системы, — он предлагает вам иную беседу, неспешную и навязчивую, напоминающую желание дряхлого деда вспомнить все.

В конце концов, писателю такого ранга позволительно даже быть скучным, чем он и пользуется. На фоне собственных образцов интриги, саспенса и триллерной закрученности нынешний Кинг многих разочаровывает монотонным скрипением, копанием и пережевыванием. Вы можете представить роман в четыреста с лишним страниц, который начинается с того, что в полицейском гараже стоит странный автомобиль, а заканчивающийся тем, что через много лет он продолжает стоять в гараже, а вся история о том, как доблестные полисмены так и не поняли, что же это такое? Если не можете — прочтите последний роман Кинга «From a buick 8». Автомобиль-убийца уже неоднократно тревожил фантазию писателя. Механизм, одухотворенный злом, мало чем отличается от прочей мятежной машинерии и электроники. Казалось бы, зачем тревожить это отработавшее железо? Парадокс в том, что Кинг едва ли не впервые пишет роман, в котором сюжет не имеет значения. Это загадочное авто один раз на сто страниц «рожает» каких-то уродов, похожих то на насекомых, то на листья, то на зверюгу какую-то. Но все эти организмы сразу же дохнут, и любительские исследования ничего не разъясняют. Что-то происходит, но полисмены могут только наблюдать «ежедневное чудо», к которому быстро привыкают. Вот об этом, собственно, и роман: об удивительной человеческой способности привыкать. Привыкать даже к тому, что вываливается за все, даже самые расшатанные, границы реальности и здравого смысла. Привыкать к тому, что не удается объяснить. Автомобиль — лишь повод понаблюдать за этими людьми: обыкновенными, честными, храбрыми, любознательными. Их нехитрые биографии, семейная жизнь, карьерный рост — все это происходит в маленьком мире, в котором присутствует непостижимый автомобиль. Если же на минуту забыть о его существовании, вы будете читать типичный советский роман о тревожных буднях милиции, о замечательных сержантах, не жалеющих жизни во имя справедливости. И именно такого прочтения требует автор от своих развращенных ужасами и мистикой почитателей.

Очевидно, этот роман быстро забудут. Он написан не тем автором, который всегда был «королем ужасов».

Неизвестно, потерпит ли поп-культура такую измену, но литература готова ее не заметить. Несмотря на все отличия и награды, которые не разглядели сквозь волшебный кристалл нобелевской слепоты.