«ИГРА О РЕВОЛЬВЕРЕ»

Именно так, на средневековый лад, хочется назвать постановку драмы Льва Толстого «Живой труп» в Киевском театре драмы и комедии. Эта, прежде столь популярная пьеса сегодня, как правило, не привлекает внимание театров, и удивляться здесь не приходится. Сюжетная коллизия, созданная гениальным моралистом Толстым, ныне мало кому понятна.

В самом деле, непутевый муж оставляет добропорядочную супругу, давая (а точнее, навязывая) ей возможность устроить свою жизнь с не менее добропорядочным другом детства. Но высокая мораль не позволяет объединять судьбы вне брака, а брак при живом муже...

- Так пусть разведутся! - воскликнет неискушенный зритель. Нет, для мужа этот вариант не подходит, ведь развод по тем временам был непростым делом, требовался факт супружеской измены, подтвержденный свидетелями. Многие мужья шли на инсценировку такого факта, дабы получить желанный развод (например,

Д.И.Менделеев), но для толстовского героя, Феди Протасова, подобная «ложь» морально неприемлема. Можно, конечно, умереть, освободив тем самым жену, но это тоже трудно... Остается инсценировать смерть, и пусть хорошие люди женятся...

Вообразим округлившиеся от изумления глаза неискушенного зрителя, и на том расстанемся с этим (впрочем, не совсем вымышленным) персонажем.

Естественно, для сегодняшнего воплощения такого сюжета требуется известная смелость. Постановщик «Живого трупа» народный артист Украины Э.Митницкий избрал в данном случае вариант сценической игры, оставшись верным излюбленному жанру трагифарса.

В качестве эпиграфа на обложку программы вынесены слова Л.Н.Толстого: «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать... и вечно бороться и лишаться. А спокойствие - душевная подлость».

Парадоксальным образом воплощение этого толстовского постулата - сверхчестный бунтарь Федя Протасов - в исполнении заслуженного артиста Украины Александра Гетманского предстает несколько иным.

Этого Федю, как и положено по пьесе, любят прекрасные женщины: и жена Лиза (Кс. Николаева), и ее сестра Саша (О.Архангельская), и юная цыганка Маша (Д.Лобода). Федя, - опять же, как положено по пьесе, - пьет, гуляет и решительно отказывает всем дамам, ибо «недостоин есмь». Что же усматривают в нем женщины, которым в таких вопросах редко изменяет чутье? - Красоту совестливости и честности, - отвечает Толстой.

- Неординарность личности, - утверждает актер. Причем какого рода неординарность? Всмотримся в непритязательный облик этого Феди Протасова, вслушаемся в его речь. Как выразительно окрашены некоторые реплики!

А.Гетманский позволяет нам угадать в своем Протасове нечто большее, чем пассивный эгоизм, - трагический эгоцентризм художника, пусть несостоявшегося, но ощутимо «призванного». А уж отчего художническое призвание пало на слабого человека, которому не по плечу такая ноша, - не нам знать. И не нам судить...

В спектакле эта «помазанность» Протасова показана не только через притяжение к нему тонко чувствующих женщин. Здесь есть интересный персонаж - Александров (А.Ганноченко), - полубезумный, выспренне декламирующий: «Мы, аристократы духа...», - тень Протасова, почти его двойник.

Почти, да не совсем.

Револьвер Феди у него хранится (единомышленник! сам готов преступить черту! ), и в нужную минуту будет вложен в руку протагонисту. Федя выстрелит в себя, а Александров и не собирается умирать («когда-нибудь...потом»). Вот и разница: один (художник) играет жизнью, - своей и чужой; другой (позер) - словами. Альтруизм Протасова и в момент самоубийства преувеличивать не стоит. Конечно, разоблачение «живого трупа» грозит уголовной ответственностью, но даже оправдательный вердикт не устраивает Протасова: ведь тогда его брак с Лизой будет возобновлен.

«Мне так легче», - ключевые слова к жизни и смерти Феди, беззащитного перед житейской прозой.

Здесь пора сказать и о фарсовой стихии спектакля. Бесчинствующая свора судейских чертит гойевские арабески вокруг героев; невероятным дуэтом, без возможности услышать друг друга, «чирикают» каждая свою партию Лиза (Kc. Николаева) и мать Каренина Анна Дмитриевна (народная артистка Н.Белецкая); полифонично, прорывая ткань действия, звучат реплики персонажей. Жизнь течет сумбурно; на сцене царит свой, особый, «хронотип».

Есть в спектакле и еще одна особенность: при желании его можно назвать «энциклопедией русского романса» (большую работу проделал А. Курий). «Не вечерняя», «Сияла ночь», «Сколько счастья, сколько муки», «Очи черные» - всего не перечислишь. Здесь поют все; романсовые характеристики даны большинству действующих лиц и даже, кажется, некоторым сюжетным линиям. На фоне поющей и пляшущей «цыганской» массовки (античный хор?) выделяется заслуженная артистка Л.Лымарь; ее сольные партии определяют окраску эпизодов.

Темпоритм спектакля высок и почти нигде не дает сбоев; кажется, сцена вращается, как старинная пластинка, вокруг своего романсового стержня, открывая то один, то другой пластический мотив. Ощутимый нерв бьется в игре Ксении Николаевой: непросто Лизе заставить себя полюбить Каренина. Виктор Каренин (заслуженный артист Ан. Ященко) сдержан, «застегнут на все пуговицы», но его внутренние весы постоянно колеблются от искренней любви до мнительности собственника, подозревающего, что чувства избранницы не столь уж безраздельно принадлежат ему. (Заметим, кстати, что Толстой наделил этот персонаж фамилией, вызывающей в воображении натуру, исполненную сухого педантизма и неукоснительной верности правилам ).

Резкая и страстная Маша (Д.Лобода) и житейски-рассудительная мать Лизы Анна Павловна (М.Бондарева) представляют полярные женские характеры: первая живет «по чувству», вторая - «по уму»; для одной «только любовь дорога», для другой всегда все ясно и понятно: «негодяя» следует забыть.

Между этими полюсами мечется душа Лизы. Здесь и осознание своей иррациональной вины («Я его погубила!»), и невозможность счастья, и потребность в нравственной чистоте и покое.

И покой наступает...

Гримасничающая стая чиновников отступает «на заранее подготовленные позиции», револьвер стреляет, «живой труп» превращается в настоящий, что и требовалось доказать. «Мне так легче»...