ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ДЕЦИБЕЛЫ «ДИАЛОГА КУЛЬТУР»,

Острые углы

и тупики взаимопонимания

«Диалог» украинской и русской культур продолжается уже несколько веков, приобретая иногда полемический характер (вспомним стихотворный «Разговор Великороссии с Малороссией» Семена Дивовича). Более-менее «на равных» он происходил только в XVII в. и разве что в начале XVIII в. В течение некоторых исторических периодов (скажем, конец XVIII - первая треть XIX в.) отдельные украинские реплики полностью тонули в российском монологе. Несколько выровняли ситуацию голос Шевченко да и голоса Кулиша и Костомарова, но царизм сделал все, чтобы их заглушить (хотя в широком смысле ему это не удалось). К диалогичности приближалась коммуникация двух культур в конце - начале XX в. (включая 20-е годы). Во времена расцвета «социалистических по содержанию, национальных по форме» культур в качестве диалога выступало мощное хоровое пение, достигавшее временами немалой виртуозности. Сейчас происходит все же диалог, и он может вернуть себе потерянную равноправность, приобретя большие, чем когда-либо, регулярность, размах и целенаправленность. Но этот процесс только начинается, и он перегружен историческими счетами, ностальгическими воспоминаниями, взаимными подозрениями и стереотипами. Многое здесь - от субъективизма представителей обеих культур, украинской и российской интеллигенции советско-постсоветской эпохи. Но есть и весомые исторические обстоятельства, обуславливающие неодинаковую оценку и далекое от согласия понимание определенных исторических явлений.

Прежде всего это неодинаковая, а иногда и противоположная оценка многих моментов исторического прошлого. Скажем, нынешнее возрождение монархических настроений в России производит на украинца гнетущее впечатление. А глорификация царей - Петра I, Екатерины II (а теперь уже и Николая I, Николая II и др.) для него принципиально неприемлема.

Неодинаково, наверное, будут воссоздаваться в исторической памяти россиян и украинцев (собственно, у типичных представителей соответствующих обществ) и такие события, как Полтавская битва (или менее известная, с противоположным результатом, Конотопская), такие фигуры, как Мазепа или, с другой стороны, Столыпин. Вероятно, отличной от российской (среднестатистической) будет оставаться и украинская оценка национальных аспектов революции 1917 г., УНР (включительно с фигурой Симона Петлюры), большевистской национальной политики 20-х годов («коренизация», «украинизация»).

И уж совершенно невозможно в Украине, во всяком случае, среди украинской интеллигенции, возрождение культа Сталина, инициируемое сегодня частью российской интеллигенции, в частности известными литераторами.

Естественно, и неосталинские, и неомонархические идеи в случае своей реализации в России стали бы катастрофой для всего постсоветского пространства. Но уже и своим нынешним распространением они становятся дестабилизирующим фактором, что, в частности, не способствует укреплению доверия между Украиной и Россией. Ведь пропагандируют такие идеи не только социальные и интеллектуальные люмпены, а и некоторые респектабельные представители национальной культуры, патриотическая элита. Вот, например, тирада Ильи Глазунова: «Нам остается уповать на приход сильной, исходящей из интересов государства и прежде всего русского народа власти рационально мыслящего вождя, президента или государя, который наведет порядок и вернет воскрешаемой русской державе государственную честь, подлинную свободу и процветание».

Не может не вызвать тревогу это плавное перетекание капризных плачей о словно бы «гибели земли русской» в воинственную претензию на «воскрешение Русской державы», под которым, конечно же, понимается «возвращение территорий». Прежде всего «отрезанных по живому» - Украины и Беларуси. Вице-спикер Российской думы М.Юрьев не сомневается: «Украина и Беларусь вообще не являются отдельными нациями… Я считаю (!), например, что украинский язык… это диалект русского, такой же, например, как московское произношение или сибирский диалект… Вопрос должен ставиться не об интеграции, объединении, а о возвращении этих земель в состав Российской Федерации… Это должно быть положено в основу нашей внешней политики».

К счастью, время такого бреда безвозвратно уходит. Но имперский импульс, порождающий его, не погас окончательно и будет продолжать порождать прожекты и иллюзии, способные дезориентировать и российскую, и украинскую общественность, загрязнять «шумами» постоянный стихийный «диалог». К таким шумам относится и разнообразная злобная дезинформация типа бесстыдных и бессмысленных утверждений о едва ли не бандеровском терроре в Украине.

Взаимодействие двух культур: стереотипы рецепции

Под стереотипом здесь понимается застывшее представление, не успевающее за динамикой реальных процессов и поэтому теряющее адекватность им. Стереотип содержит информацию о явлении, но такую, которая является - или стала со временем - неполной или искаженной. Каждая культура создает свои стереотипы. Кроме стереотипов самой культуры есть стереотипы ее восприятия, рецепции в собственной, и особенно в чужой среде.

Взаимодействие двух или нескольких культур всегда является, кроме всего прочего, процессом создания, утверждения и преодоления стереотипов - поскольку каждая культура воспринимает другую не адекватно, не в полном объеме и сущностном качестве, а только в тех компонентах и качествах, которых сама в определенный период требует или (и) которые способна перенять, усвоить. Кроме этих, можно сказать, естественно возникших, стихийно-творческих стереотипов есть стереотипы, идеологически навязываемые государством или определенными этническими, социально-политическими и социально-культурными группами.

Не будем здесь говорить о стереотипах самих культур и порожденных ними стереотипах восприятия, которые часто возникают из утрирования их реальностей и которые легко опровергнуть, взяв эту реальность адекватно и в полном объеме, - как вот, скажем, стереотипы селянскости, «мужицкости», консервативности, вторичности, филологичности и т.д. украинской культуры или «позитивный» стереотип ее особой демократичности (появившийся в XIX в. и не охватывающий все ее модификации), не говоря уж о стереотипе «солов'їної мови». Так же несложно опровергнуть и некоторые стереотипы, касающиеся русской культуры или в ней созданные. Скажем, знаменитый стереотип ее особенной, не сравнимой с другими, «всемирности», открытости для других культур и способности понимать душу и гений других народов (этот стереотип достиг агрессивно-националистического уровня в известном тезисе Достоевского о том, что «камни Парижа» россиянину дороже, чем французу).

Но остановимся не на собственно русской и украинской культурах, а на картине и механизме их взаимодействия и на некоторых стереотипах понимания и изучения этой картины и этих механизмов.

Как известно, вопрос интерпретации украинско-российских культурных отношений находился под особо заинтересованным и бдительным контролем и давлением советских идеологических и карательных служб, активно насаждавших злокачественные формы стереотипов.

Один из них был создан известным тезисом Виссариона Белинского: только объединившись с Россией, Малороссия открыла себе дверь в европейскую цивилизацию. Проигнорированный серьезными учеными в XIX в., он был взят на вооружение в XX в., в эпоху «неистового Виссарионыча», и получил статус обязательной государственной догмы. Вследствие этого не только в сумрачном сознании «общесоветского» обывателя, но и в трудах профессиональных исследователей украинская культура представлялась принципиально изолированной от Запада и перемкнутой только на Россию, а образ ее нередко редуцирован до образа своеобразного «дикого поля» для российской культивации.

Отсюда вытекает следующий стереотип, на первый взгляд более «облагороженный», а на самом деле не менее вульгарный - стереотип исключительно позитивного влияния русской культуры на украинскую. Конечно, невозможно отрицать мощное влияние русской культуры на украинскую в XIX - XX вв. Но речь о другом.

Взаимодействие культур в мире, будучи формой их существования и развития, имеет свою сложную диалектику и далеко не сводится к благотворному влиянию одних на других. Влияние одной культуры может стимулировать развитие другой, а может и нести угрозу обезличивания, даже ассимиляции; может и вызвать защитное противодействие, что также можно рассматривать как форму стимулирования от противного. Кроме того, здесь есть своя избирательность: что-то воспринимается, а что-то отбрасывается, в соответствии с логикой собственного органического самораскрытия да и самосохранения.

Вспомним хотя бы движение в демократической немецкой культуре конца XVIII - начала XIX вв., включая и Лессинга, против господства французской придворной классицистической литературы (при одновременном поклонении французским просветителям и революционным мыслителям). Вспомним мощный протест в России первой половины XIX в. против «чужевластья мод», против галломании и т.п. И что любопытно: те украинские и российские авторы, которые до сих пор горячо солидаризируются с этим давним протестом, достигая вершин благородства в глубоком понимании права российской культуры на самозащиту, торопливо сбегают с этих вершин, едва лишь заходит речь о культуре украинской и ее отношениях с русской.

Между тем история украинских культуры и литературы XIX и XX веков показывает, что их взаимодействие с русскими литературой и культурой не было однозначным, а имело две стороны. Одна - это солидарное восприятие гуманистических и эстетических импульсов русской культуры, а вторая - это защитная реакция, создание собственной альтернативы, ответ на вызов, отстаивание собственного культурного пространства.

Но дело усложняется тем, что русская культура не была и не является для украинской просто культурой соседнего народа, как английская для французской или немецкая для итальянской или наоборот. Это была культура, во-первых, этнически- и языково близкого народа, с низким этническим и языковым барьером, что в принципе может иметь или позитивные, или негативные последствия, или и те, и другие; во-вторых, это была также и культура имперская, которую империя насаждала силой с четкой политической целью, не говоря уж о том, что массовый отток украинских талантов в русскую культуру, начиная с конца XVIII в., обескровливал культуру украинскую.

И здесь мы сталкиваемся еще с одним, чрезвычайно стойким, распространенным и, можно сказать, коварным стереотипом - стереотипом, утверждающим, что русская культура достигла своего исключительного и господствующего положения в Украине (и обществах других народов империи) только благодаря своему более высокому уровню, своим удельным качествам, своей интеграционной силе.

Не отрицая эту интеграционную силу русской культуры, должно, однако, признать, что дело не сводилось к ней, и напомним, что, во-первых, «присоединению» к русской культуре предшествовало, как его предпосылка, политическое присоединение к Российскому государству. Во-вторых, о репрессивном подавлении украинской культуры всей силой этого государства в течение целых веков.

Исторические факты неопровержимо свидетельствуют, что триумфальный путь русской культуре в Украину расчистило жестокое государственное, имперское насилие.

Для диалога нужно иметь собственный голос

Самостоятельное историческое бытие украинского народа должно быть обеспечено культурно, иначе останется ущербным. Речь не о вытеснении русской культуры (это было бы драматическим самообеднением, и в этой связи стоит сказать о неразумности новомодного украинского патриотического стереотипа о русском языке как «языке иностранного государства»: ведь это родной язык многих украинских граждан, он с детства знаком почти всем украинцам, нравится это кому-то или нет, и поэтому его нынешний статус нельзя сравнивать со статусом английского или любого другого), а об оптимизации ее отношений с украинской, о сбалансировании ее присутствия - присутствием других культур мира. А главное - о конкурентоспособности самой украинской культуры, ее способности задавать тон интеллектуальной и культурной жизни своего общества, адаптировать для общества культурную реальность мира. Только тогда надежно изменится соотношение между потенциалами обеих культур и вообще, и в самой Украине.

Среди многих предпосылок достижения такого состояния можно назвать: освоение обществом собственного культурного наследия (здесь мы еще беззаботные невежды); преодоление культурных стереотипов (и названных в этой статье, и не названных); активную культурную политику государства на основе научной концепции национальной культуры; развитие инфраструктуры культуры; активный выход в мировую культурную жизнь в условиях адекватного функционирования «иммунной системы» собственной культуры; мощную и целенаправленную материальную и моральную поддержку национальной культуры как дискриминированной и ущемляемой в течение веков.

Следует признать, что в каждом из этих направлений мало движения и много препятствий. О материальной поддержке - не то что мощной, а хотя бы сколько-нибудь заметной - сегодня говорить не приходится. Да и моральная (в смысле создания благоприятного климата, солидарного общественного отношения) ограничивается малопродуктивной риторикой в большие национальные праздники. Украинское государство уклоняется от малейшего протекционизма относительно украинской национальной культуры. К тому же, даже перспектива таких шагов в будущем - перспектива проблематичная - вызывает активное неприятие со стороны русскоязычной политической элиты в Украине, со стороны части интегрированной в русскую культуру интеллигенции и части россиян и русскоязычных граждан, почему-то воспринимающих уменьшение сферы доминирования русской культуры в Украине как проявление злокачественного украинского национализма, хотя на самом деле речь о совершенно ином.

Идеологи культурной лени, не желающие взять на себя труд хотя бы немного приобщиться к украинской культуре и языку (хотя очень много говорят о «двуязычии» как о словно бы желательном и предписанном судьбой для Украины состоянии), в последнее время пустили в ход эмоционально насыщенный термин «выдавливание» (русского языка и культуры) для характеристики процессов, словно бы происходящих в Украине. Странно (если не сказать цинично) звучит этот термин на фоне того, что действительно видим вокруг: сплошное, больше, чем в советские времена, господство российской и русскоязычной прессы, русской книги, российского шоу-бизнеса и т.д. Но допустим фантастическое на сегодня: что действительно украинский язык и культура начали занимать какие-то позиции, где раньше были только русские. Было бы это «выдавливанием»? Хочется пригласить авторов и пользователей этого термина к спокойным размышлениям. Скажите, если в середине

XX в. в чешских городах господствовали «высшие» немецкие язык и культура (настолько, что родилась известная притча: если бы в доме, где собрались «заговорщики»-будители, упала крыша, то от чешского языка и следа бы не осталось), - а в начале XX в. в чешских городах уже господствовали чешские язык и культура, - то процесс, в результате которого это произошло, вы назовете «выдавливанием» немецких языка и культуры? Дискриминацией многочисленной немецкой общины? Или от того, как вы этот процесс назовете, изменится его спасительное для чешской нации, позитивное для всего человечества (как утверждение еще одной грани мировой культуры) содержание и определение его исторической неизбежности?

Конечно, языково-культурная ситуация в Украине иная, здесь нет прямой аналогии даже с чешским сюжетом. Но общее в том, что никакой (в данном случае языково-культурный) статус-кво не является вечным, рано или поздно он изменится (особенно если он неестественный), даже если это кому-то не нравится и кажется «выдавливанием».

В газете «День» (номер от 9 сентября 1997 г.) один из лидеров Гражданского конгресса Украины г-н Александр Лузан, демонстрируя мужественное пренебрежение историей и отрицая систематическое удушение украинского языка и культуры в прошлом, выразил благородный принцип: «Учитывается только фактическое положение вещей» (и еще добавил: «История этого вопроса для Европы также не имеет значения»). Возможно, для «Европы» и для г-на Лузана действительно «не имеют значения» миллионы жертв и моря крови, которыми отмечена история колониального прошлого Украины, история уничтожения украинской самостийности, украинской культуры и языка. Имеет значение только «достигнутый уровень» - достигнутый с помощью «каленого железа». Но Украина имеет право не согласиться с А.Лузаном и даже с его сомнительной «Европой».

Элементарная историческая и нравственная справедливость состоит в том, чтобы давнее и традиционное, государством обеспеченное преобладание русского языка и русской культуры в Украине как следствие колониального положения Украины в течение веков, хотя бы немного уравновесить некоторой поддержкой языка и культуры украинской. Пока этого нет (ритуальная риторика не в счет).

На таком же нравственном уровне оперируют они и понятием о правах человека, беря его на вооружение в пропагандистской кампании против какой-то фантастической, в кошмарном сне увиденной «украинизации». Однако под правами человека они понимают только свое право. Но ведь есть еще право человека, желающего быть украинцем в Украине. Право украинца говорить на своей земле на своем языке. Теоретически оно есть, но практически украинец воспользоваться им не может, поскольку на каждом шагу «обстоятельства» вынуждают его переходить на русский. Есть право чувствовать себя свободным человеком, не испытывая давления атмосферы, нивелирующей его исторически-культурное самочувствие. Но украинцу в Украине к этому праву не подступиться.

Вполне естественно, что граждане Украины, придерживающиеся российской культурной и языковой ориентации, этой ориентацией дорожат. Но кто, где и в чем их ограничивает? Реальные, в житейских обстоятельствах, ограничения чувствует человек украинской языковой и культурной ориентации - на доброй половине территории Украины он не может купить украинскую книгу, украинскую газету, отдать ребенка в украинский детский сад или украинскую школу.

Очевидно, кроме тревог самой российской интеллигенции в Украине, которые частично можно понять, прежде всего, в контексте некоторых нациократических органов прессы, впрочем, малотиражных и маловлиятельных, кроме этого, наверное, имеет место эхо упомянутых уже настроений в самой России, находящих выражение в риторике великодержавников, интерпретирующих закономерный неминуемый крах империи как словно бы «национальное унижение», «национальную катастрофу» России, призывают к реваншу, разжигают древний синдром национально-религиозного мессианства, никак не соглашаясь с ролью нормального государства и нормальным местом своего народа среди других народов.

Это жуткое историческое обстоятельство нависает над всеми нами. И сюда добавляется еще один стереотип, постоянно напоминающий о себе в нашем постсоветском культурном сознании.

Имею в виду стереотип единого культурного пространства, которое, мол, было при Советском Союзе и которое трагически потеряно.

Такое пространство действительно было, но оно было очень напряженным политически, целенаправленно напрягаемым и «закрученным», оно имело признаки уродливости, дающие основание назвать его в определенном смысле антипространством.

Во-первых, оно было спроектировано по вертикали, а не по горизонтали; движение в нем было преимущественно однонаправленное - из московского центра в национальные периферии, обратное движение не могло сравниться с ним по интенсивности; потоки же между национальными перифериями пролегали преимущественно через Москву и там дозировались (хотя, в то же время, нельзя недооценивать огромную работу российских переводчиков и исследователей).

Во-вторых, из каждой национальной культуры для общего употребления рекомендовалась только идеологически процензурированная и далеко не всегда лучшая продукция, которая не давала адекватного представления о соответствующей национальной культуре.

В-третьих, в этом частично исторически сформированном, но еще больше политически формируемом пространстве государство генерировало напряжение унификации с целью создания в исторической перспективе единого советского народа и единой советской культуры, т.е. так или иначе - аннигиляции национальных культур.

В-четвертых, это советское культурное пространство было драматически изолировано от мирового культурного пространства и должно было подменить его собой.

Однако и в пределах этого изуродованного пространства (или псевдопространства, или антипространства) национальные культуры благодаря своей жизнеспособности и благодаря неоднозначности советской культурной политики, вынужденной считаться со многими реальностями и печься об определенном интеллектуальном потенциале и дееспособности общества, престиже социалистического строя, сумели достичь довольно высокого уровня взаимодействия и обменов.

Поэтому, вырываясь из железного пресса политически-нормативного советского «культурного пространства», следовало позаботиться о том, чтобы не все его силовые линии оборвались, осуществить санацию некоторых каналов культурного взаимодействия, положить вертикальные линии на горизонтальную плоскость. Однако этого не произошло. И сегодня имеем огромные интеллектуальные и духовно-эстетические потери, обеднение нашего духовного мира из-за паралича научных и культурных обменов, из-за отсутствия информации о культурной жизни соседних народов, создавших, как и мы, независимые государства. В то же время неудержимо увеличивается поток псевдокультуры. Современная русская культура представлена на украинском рынке почти как американская - т.е. не своими вершинными явлениями, а преимущественно отходами. Особенно это касается книжной продукции: преимущественно низкопробно-ажиотажное, криминально-приключенческое и порнографическое чтиво, а не лучшие образцы русской художественной литературы и научной мысли. Эти последние приходится «улавливать» по случаю.

Все это последствия в первую очередь не какой-то культурной политики (российской или украинской), а хищнического и безнадежно антикультурного характера «рынка» - и российского, и украинского, отсутствия граждански ответственного книгоиздателя и книготорговца или сколько-нибудь терпимых условий для них. Без соответствующей культурной политики государств-соседей, без межгосударственных соглашений, разрешающих эти проблемы, здесь не обойтись.

Дело, конечно же, не в том, чтобы восстанавливать уродливое советское «культурное пространство», да это и невозможно, а в том, чтобы строить новое, открытое во все стороны мира, используя, естественно, на новом уровне мышления, и ранее освоенные маршруты. Это дело годов и десятилетий, оно потребует понимания и усилий как государства, так и культурной общественности, хотя прежде всего новое культурное пространство будет создаваться в процессе деятельности сил самой культуры.

Еще одно. Почему-то проблема украинско-российских культурных отношений и их будущего рассматривается обычно только в одном аспекте: присутствие русской культуры в Украине. А другая сторона проблемы: присутствие украинской культуры в России? Уже сама попытка актуализировать этот вопрос освещает драматическую асимметрию украинско-российских культурных отношений и окостенение стереотипов нашего мышления. На самом деле это вопрос не такой парадоксальный, как кажется, а вполне реальный, если речь идет о том, чтобы Украина и Россия были соучастниками мировой жизни, а не об увековечении второстепенности и подчиненности Украины, односторонней культурной экспансии России в украинское культурное пространство.

Конечно, украинская культура еще долго, а, возможно, и никогда не сможет занять такое исключительное место в сознании россиян, как русская в сознании украинцев (будем реалистами). Но хотя бы какой-нибудь необходимый минимум информированности об украинской истории и культуре, какой-то минимум понимания украинского народа как самобытной части человечества должен был бы быть? Если хотим быть добрыми соседями и гарантировать себя от недоразумений. но хотим ли?

Сегодня такой информированности и понимания нет на уровне массы российского общества, а часто и на уровне элиты не только политической, но нередко и научной, культурной, художественной.

Разумеется, сегодня украинская культура немногое может предложить российскому рынку культуры, немногое из нее может вписаться в такое насыщенное российское культурное пространство - вакуума там нет. Но все же имеем и в музыке, и в изобразительном искусстве, и в театре, и в литературе явления, которые могли бы завоевать популярность в России и показать российскому обществу (как уже показали обществам некоторых западно-европейских стран) неповторимость украинской культуры и ее историческую перспективность, если бы существовали паритетные начала культурных обменов, а не хаос шоуменского пиратства.

Кстати, не случайно же Россия и на правительственном уровне интересуется состоянием изучения русского языка и литературы в Украине. Если мотивом этого является искреннее желание строить дружественные отношения, основанные на знании, рассчитанные на продолжительное будущее, то логично было бы и школьникам, и студентам в России давать хотя бы элементарное представление об истории и культуре соседнего украинского народа. Тогда у будущих поколений россиян и украинцев не было бы тех проблем, которые многим мутят головы сегодня.

В заключение - попытка спрогнозировать будущее взаимодействие русской и украинской культур. Два варианта - пессимистический и умеренно-оптимистический.

Пессимистический вариант. Экономический кризис продолжается. На этом фоне углубляется разочарование в украинской государственности и происходит размывание и без того нечеткой национальной идентичности. Усиливается агрессивная антиукраинская направленность нынешнего «дикого» рынка, обусловленная как критическим уровнем русификации общества, так и слабостью украинского предпринимательства, его преимущественно компрадорским характером и экспансией иностранного продуцента. Увеличивается политическая и экономическая зависимость от России. Соответственно возрастают масштабы и энергия российской культурной экспансии, сужается пространство украинской культуры, посрамленный украинский язык еще больше теряет престиж и в общественном быте выполняет лишь ритуальные функции. Все же украинская национальная культура не деградирует качественно - наличие индивидуальной творческой свободы, отсутствие политических преследований и запретов в условиях относительной демократии дают ей шанс хотя бы частично использовать и накопленный потенциал, и резерв естественной талантливости пока что не денационализированной части (хотя и постоянно уменьшающейся) населения. Однако жизненный ареал ее сужается, «территория» функционирования теряется. Спасаясь от пережитой уже грустной судьбы быть провинциальным придатком русской, она лихорадочно ищет импульсы в модерных и постмодерных западных культурах, но этим еще больше загоняет себя в элитарное гетто, каковым частично уже является в некоторых своих образцах и сегодня.

Впрочем, если к власти придут так называемые «левые силы» (что маловероятно в условиях возрастания силы российского и украинского криминального капитала, готового постоять за себя криминальными же способами), возможно определенное временное заигрывание с украинской культурой, учет национального фактора в политической тактике (на короткое время, для овладения ситуацией и пропагандистского противопоставления себя «антинародному» режиму предшественников).

Умеренно-оптимистический вариант:

1. Экономическая ситуация улучшится вследствие реальной поддержки отечественного производителя и уменьшения сферы теневой экономики, возрастет авторитет украинского государства, увеличатся его возможности всесторонне поддерживать украинскую культуру, и оно начнет, наконец, осуществлять продуманную активную культурную политику, влияя также и на «рыночное поле» культурной жизни.

2. В этом контексте общей стабилизации и постепенной оптимизации социально-экономических процессов будет возрастать совокупная национальная культуротворческая продуктивность, повышаться авторитет и престиж всех элементов национальной культуры, в том числе и украинского языка.

3. Естественным образом будет уменьшаться доминирование русской культуры в Украине - как благодаря увеличению потенциала и влияния в обществе украинской национальной культуры, так и через все более широкое усвоение явлений других культур Европы и мира (хотя здесь будет серьезная угроза агрессии низкопробной масскультуры американского, да и российского пошиба).

4. Огромный массив российской научной, литературной, художественной продукции в Украине будет оставаться весомым фактором нашей интеллектуальной и эстетической жизни, но будет терять свое денационализирующее и русифицирующее влияние, поскольку не будет требовать самоидентификации с ним, будет взаимодействовать с выраженной другой самоидентификацией - украинской. В определенном смысле он будет нашим приобретенным национальным богатством, своеобразной компенсацией за присвоение российским обществом в прошлом богатств украинской культуры.

5. Особо стоит вопрос о явлениях русской культуры, продуцируемых в самой Украине, о будущем российских форм культурной жизни в нашей стране. Вероятно, что в обсуждаемом случае объем этих явлений будет постепенно уменьшаться. Во-первых, из-за повышения уровня украинского образования и культурного потенциала, а следовательно, и привлекательности украинской культуры. Во-вторых, из-за возвращения в украинскую самоидентификацию и украинскую культурную акцентуацию части русифицированных украинцев и их потомков; в-третьих, из-за добровольной интеграции в украинскую культуру части россиян, которым она будет давать духовные импульсы.

6. Однако определенная часть украинских граждан разных национальностей будет сохранять российскую культурную ориентацию и генерировать создание явлений русской культуры в Украине. Возможно, в этом пласте продуцируемых в Украине явлений русской культуры будет наблюдаться очевидная и сейчас дифференциация между теми из них, которые реагируют на жизнь украинского общества, выражают его (или его части) интересы и к нему адресуются, и теми, которые желают быть частью «великороссийской» культуры. Т.е., первые будут партнером (а в более широком смысле - и частью) общеукраинской культуры (уже как совокупной культуры украинской политической нации), а другие - региональной субкультурой «великороссийской» культуры, хотя в отдельных выдающихся достижениях - и ее полноправной составляющей. А впрочем, размежевать эти две сферы тяжело, они взаимоналагаются и взаимодействуют.

7. Так или иначе, все активно присутствующие в Украине явления разных национальных культур, в том числе и русской (имею в виду культуры европейских и неевропейских народов, которые Украина усвоила или будет усваивать через каналы образования и культурных обменов), а также явления культур всех национальных меньшинств в самой Украине, будут адаптированы культурным сознанием в модели новой национальной самоидентификации как реальное культурное богатство Украины. Т.е., аналогично с тем, как это должно происходить в культурной деятельности каждой полноценной нации.

8. Так Украина сможет создать свое суверенное культурное пространство уже не как присоединенный фрагмент уродливого советского пространства, а как органическую часть европейского и мирового культурного пространства, где активным подпространством может и должна быть культурная сфера стран, образовавшихся на месте бывшего Советского Союза.

Возможно, это только надежды. Но хочется верить в такой более-менее оптимистический вариант (или в одну из возможных его модификаций). И работать для него.

Сокращенный вариант статьи, опубликованной в сборнике «Українсько-російські відносини: гуманітарний вимір» (К., 1998).