И смех, и слезы — и любовь. Актриса Мальвина Швидлер: разрозненные страницы

Этим летом, в августе, отметит свой 90-летний юбилей Мальвина Зиновьевна Швидлер. Это актриса неповторимого обаяния, совершенного сценического мастерства и удивительного чувства юмора. Она всегда была любимицей публики. Сыграла (на сцене Киевского театра имени Леси Украинки) десятки больших и маленьких, но всегда ярких образов. Без сцены она не мыслит своей жизни. В киевский театр Швидлер пришла в год Победы — в 1945-м. Этим подмосткам остается верна по сей миг. Нынешний период ее жизни — это годы мужества. Актриса практически потеряла зрение, но все равно «включена» в жизнь: интересуется театром, вспоминает интересные эпизоды из прошлого.

Некоторые из таких эпизодов войдут и в книгу ее воспоминаний — «Маля, какой вы была!». Работа над книгой продолжается в издательстве «НАИРИ» (совместно с Национальным театром имени Леси Украинки). Отдельные фрагменты эксклюзивно предлагаем читателям «ЗН».

«Ах, была бы ты блондинкой!»

С семнадцати лет я играла в Одесском театре русской драмы. Правда, «играла» громко сказано. Участвовала в массовке. Но однажды мне несказанно повезло. Сижу без дела за кулисами и только наблюдаю, как носится взъерошенный помощник режиссера. Туда-сюда! Вдруг он останавливается передо мной, как вкопанный, и ни с того ни с сего набрасывается на меня: «Чего расселась? Бегом наверх! На лестницу! Будешь спускаться и целоваться, потому что артистка в буфете, она уже не успеет».

Кстати, гимназиста играл кумир одесских девочек. Я с большим энтузиазмом проделала всю эту незамысловатую сценку. С таким удовольствием целовалась, что приглашенный на постановку пьесы режиссер, Борис Вильнер, подошел к рампе, зааплодировал и громогласно приказал: «Гимназистку ко мне!». С головокружительной быстротой примчалась я к его столику. Он обнял меня. Отчего я почувствовала себя на седьмом небе. А он цинично вернул меня на землю: «Ах, была бы ты блондинкой... Я бы сделал из тебя актрису!».

Больше, увы, я этот эпизод никогда не репетировала и не играла.

О Рине Зеленой

Меня удивляло, почему никто не писал о Рине Зеленой, а если и писали, то мало… То есть в двести раз меньше, чем она того заслужила. Мне даже кажется, не все знают, что ее звали не Рина, а Екатерина. Свое сценическое имя — Рина Зеленая — она получила в одесском подвале, в театральной студии под названием «Крот». Ее первая в жизни афиша была настолько маленькой, что настоящее имя не поместилось.

А все ли знают, откуда в ее амплуа взялся этот детский голос? На одном из ее концертов произошла осечка: не приехал аккомпаниатор. Узнав об этом, Рина отказалась петь. Тогда администратор уговорил ее делать что угодно, лишь бы спасти концерт. Она выкрутилась: неуверенным детским голосом прочла «Мойдодыра» К.Чуковского. И оказалась неповторимой.

А в кино насколько она была разной! Скажу больше: она и в жизни настолько отличалась от тех образов, которые создавала на сцене, что для тех, кто ее узнавал на улице, видеть ее перевоплощение было потрясением. Я сама была удивлена, когда заметила, что в жизни она гораздо милее и красивее, чем казалась на сцене.

Помню, как впервые увидела ее на сцене. Во время войны, в Ташкенте, она читала монолог обитательницы коммуналки. Рассказывала о том, как жильцы завидовали молодухе-соседке…

Зеленая, которая в жизни была образцом интеллигентности, читала так, что казалось — ЭТА может спокойно открыть школу злословия на коммунальной кухне. Она часто выступала на сцене мюзик-холла. Вот там-то я к ней и приходила за кулисы, стараясь хоть немного пообщаться. Екатерина Васильевна была серьезной женщиной, разговаривать с ней нужно было без хиханек-хаханек. Время было суровое, военное, люди шутили мало. Но все-таки шутили. С Екатериной Васильевной нужно было вести разговор только об интеллектуальных вещах. И ни в коем случае не о политике. Она была приветлива, но сдержанна. И если уж с кем-то разговорится, то имело смысл слушать не перебивая, иначе она сама замолкала…

О Марии Мироновой

О таланте Марии Мироновой я была наслышана еще в ту пору, когда сама только начинала работать на одесской эстраде. Это был тридцать седьмой год. В это время в Москве уже был необыкновенно популярен Аркадий Райкин. Но то, что делала с залом Миронова, не шло ни в какое сравнение… Когда она только открывала рот от имени Капы и выдавала монолог у телефона-автомата, зал задыхался в истерике.

Мне тоже посчастливилось испытать на себе ее воздействие. Это было в сорок втором году, когда Миронова в составе Московского театра миниатюр приехала на гастроли в Ташкент. Говорю без преувеличения — на сцене был шедевр!

С первым мужем Мироновой мы встречались в разные периоды жизни, да и в Киеве он часто бывал у нас в гостях, а вот со вторым мужем актрисы – Александром Менакером я познакомилась еще в Ташкенте. Менакер был очаровательный мужчина, очень красивый, к тому же, говорят, умный. Без сомнения талантливый. Правда, поначалу на сцене в нем ощущался налет провинциальности. Говорил он с каким-то нерусским акцентом. Но так же хорошо помню — когда я увидела их в спектакле Бориса Ласкина, где оба исполняли по три роли. Мне показалось, что он уже не уступал Марии Владимировне. И когда за кулисами я сказала ей об этом, она расплылась в счастливой улыбке. Она любила и ценила Менакера. Это было явно и понятно, как и то, что она им руководила. Она занимала руководящую позицию в семье. Мишей, видимо, ей руководить было сложнее. Разность профессий, его командировки, ее гастроли не позволяли постоянно дер­жать руку на пульте.

Она нравилась многим мужчинам. Они превращались в ее «чичисбеев», ходили за ней по пятам, показывая дорогу. Мне кажется, она ничего особенного не делала, чтобы кому-то понравиться. Была предельно естественна со своими поклонниками. Я наблюдала за ней в шестидесятых годах, отдыхая в Сочи. Ежедневно Миронова появлялась на пляже с утра и исчезала в полдень. Ни на секунду не то что не ложилась, даже не присаживалась на лежак. Все время ходила по берегу. И неизменно с ней был спутник. То он шел чуть впереди ее, то рядом, повернувшись всем туловищем, что-то рассказывая и силясь удержать ее внимание, что в принципе было сложно: с ней постоянно здоровались, окликали и махали с ближних и дальних лежаков.

Спутники были разные, но все они разговаривали громко, чтобы остальные обратили внимание, что он ходит с «самой» Мироновой! Она же была неизменно строга. Не могу сказать, что надменна, но, во всяком случае, смотрела на мужчин как на подчиненных…

О дамах, гусарах и…

Только я приехала в Киев, сразу же пошла на спектакль в театр имени Леси Украинки. После чего всю ночь не могла уснуть. Хотя, чего не спать? К тому времени в моей жизни было уже немало хороших спектаклей, тех, которые я видела со стороны, да и тех, в которых была занята. И актеров хороших я повидала, и партнеров. Но такого яркого созвездия артистов, как в этом театре, еще нигде не встречала. Мне оно показалось просто феерическим!

И, конечно же, мне захотелось попасть в эту божественную труппу. А главное это не казалось чем-то запредельным. Благодаря мужу (он работал в другом театре) я ненавязчиво познакомилась с директором этого блистательного коллектива. И он сказал мне:

«Мальвина, в августе у нас начинается новый сезон! Приходите, и подпишем с вами договор. Да, а сколько вы получали там, работая в театре?» Я ответила, что Москвой мне утверждена ставка 1200 рублей. Он не возражал: «Утвердим вам ту же ставку, и будете спокойно работать в нашем театре. Правда, у нас уже есть инженю: к нам вернулась актриса Смирнова. Да ладно, хорошего много не бывает», — успокоил директор то ли меня, то ли себя.

Не могу сказать, что в киевском театре меня встретили хорошо, не могу сказать, что плохо. В общем, встретили довольно холодно. Но вскоре я получила небольшую роль служаночки в спектакле по пьесе «Дамы и гусары» режиссера Николая Алексеевича Соколова. В очередь с божественной красавицей и популярной тогда актрисой — Любой Шах. Репетировала, конечно, только Люба. Я смотрела и слушала, ожидая своего часа. Вскоре Любе пришлось уехать в Ленинград на похороны бывшего мужа. Но и вернувшись дней через пять-шесть, она не появлялась на репетициях. И тогда на репетициях появилась я…

Спектакль вышел прелестным. Просто очаровательным! Его хвалили и зрители, и критики. Никогда не забуду, как отозвался об этом спектакле известный критик Александр Борщаговский. Он начал с того, что, вопреки традициям, ему хочется обсуждать игру актеров не с главных ролей, а с второстепенных. И назвал трех служанок. Еще этот критик написал, что, пожалуй, среди всех этих служаночек предпочтение он отдает мне. Но и это еще не все!

Наверное, все-таки «главное» для меня произошло на «генералке». Выхожу из гримуборной в вестибюль. Вижу нашего красавца-героя Белоусова. Он улыбается: «Постойте, я знаю, вам будет приятно это узнать. Только что через вестибюль проходил Хохлов. Он спросил у меня: «Ну, как вам эта наша новая актриса?» А я обожаю его разыгрывать и специально переспросил: «О ком речь, Константин Павлович?» — «Ну та, что играла в «Дамах и гусарах». Я ему: «Не заметил никакой новой актрисы». Тогда он обиженно так переспросил: «Ну что вы, Михаил Михайлович, разыгрываете меня, что ли? Такая черненькая!». А я: «Ах, черненькая? Ну что ж, на белой простынке с ней было бы…». Хохлов возмущенно ответил: «Вы, сударь, пошляк!». И разъяренный вышел из театра.

Кому-то этот пересказ может показаться чепухой, но и сейчас трудно передать, до чего мне было приятно узнать о такой непосредственной реакции мэтра. Конечно же, я восприняла ее как комплимент.

У Хохлова я также сыграла в спектакле «Горе от ума». Нет, не Софью… А шестую княжну… Но со словами! Три раза вместе с остальными княжнами говорила «Ох!». И один раз соло говорила «Ах». Но зато я могла любоваться Хохловым на протяжении всего дня на утренних и вечерних репетициях. Смотрела на его необыкновенное лицо, следила за этими интеллигентнейшими мужскими руками, которые, наверное, были теплыми, мягкими и нежными. И, как мне кажется, не подавая вида, трепетала, дрожала, обожала, боготворила, восхищалась и — репетировала…

О выборе

В жизни нам постоянно приходится делать выбор. Я выбрала сцену. Осознанно или неосознанно — разве сегодня это имеет значение? Меня, между прочим, не сразу взяли в Киевский театр имени Леси Украинки. Я приехала в Киев из эвакуации в апреле 45-го. А в театр пришла только в конце августа. Так вот, когда, наконец, взяли, я решилась на аборт. Осознанный выбор… Сцена. Жалею ли об этом? Нет, ни о чем не жалею.

Когда мы только поженились, то постоянно кочевали с супругом. У нас не было ничего своего, кроме ощущения зыбкости благополучия. Это был период предчувствия войны. Потом — и сама война. «Ну а потом?» — спросите. Да и потом, когда я уже работала в киевском театре, мысли о ребенке уходили на второй план, потому что художественный руководитель, наш знаменитый Константин Павлович Хохлов, не очень любил беременных актрис.

Но дело ведь не только в нем, а и во мне. Считаю редким счастьем вырастить сына или дочь, которые стали бы тебе друзьями и подмогой. Я сама была преданной дочерью. У меня на руках умерли отец и мать. С двадцати лет содержала своих родителей. Правда, нормальную квартиру так и не смогла им дать: это было выше моих возможностей.

А дети? Сколько всего в них, кроме материального, нужно вложить! Я, видимо, не могла дать им то, что было бы счастьем для них.

Короткие титры судьбы

Мальвина Швидлер родилась в Одессе, в семье управляющего кирпичного завода. В 1934 году, окончив трудовую школу, она приняла участие в конкурсе на подготовительный курс русского отделения Одесского театрального училища. И прошла этот конкурс. В 1939-м, окончив училище, вышла замуж за директора Львовской филармонии Бориса Жолкова. В эти же годы работала на эстраде. Во время войны служила в Ташкентском театре русской драмы. Годы эвакуации подарили ей немало памятных встреч, в том числе с Анной Ахматовой. С 1945-го — актриса Киевской русской драмы. На этой сцене она сыграла блистательные роли в спектаклях «Игрок», «Как важно быть серьезным», «Священные чудовища», «Школа скандала», «Бесприданница», «Метеор», «Мораль пани Дульской», «Лес» и многих-многих других.