Художник Сергей Якутович: «не лишайте меня отчизны!»

«Ощущение, будто бы меня выпихивают на Байковое, поскольку занимаю в центре города такую мастерскую…» — с горечью признается «ЗН» легендарный художник Сергей Якутович (его удивительные художественные образы — на страницах многих культовых книг, а также в кинофильмах «Молитва за гетмана Мазепу», «Тарас Бульба»).

И к нему, маститому и знаменитому, подбираются коммунальные «захватчики»… По новым тарифам, художник его статуса, согласно «счетчику» жэка, должен платить за мастерскую по 12 тыс. грн. в месяц. Цифра для наших живописцев — просто неподъемная. Однажды он постучал в тот жэк: «Вы кто?» — «Я художник», — «Нет, с 2010 года вы уже не художник, а предприниматель!» Как говорится, «без меня меня женили».

Эта история имеет продолжение. Уже в Союзе художников Якутовичу говорят: а чего, плати, ведь получил «Золотого орла» за «Тараса Бульбу»! Художник разводит руками: «Так что же я крылья от этого орла отпиливать буду?» — «А тебе разве конверт из Москвы не передали?» — «Я ведь иностранец, а иностранцам конвертов не дают!»

…Это обычная история. Много художников, и всегда недостаточно для них мастерских (а те, что есть, по нынешним временам многим не по карману).

Но надо помнить не только о тарифах. А о том, что уровень украинской культуры определяет вовсе не Союз художников (как таковой), а его отдельные представители. Якутович — бесспорная величина культуры нашей страны. Возможно, забавные истории с жэками кому-то покажутся мелочью, обыденностью — только такие «мелочи» иногда стоят и жизни, и здоровья многим нашим мастерам.

Случай этот не единичный. У нас ведь сложилась добрая традиция: главенство жэка над художником…

— Эта моя мастерская на улице Горького, 106, на самом деле разваливается, — говорит Сергей Якутович. — В прошлом году за свои деньги я отремонтировал здесь крышу. И мне в этом никто не помог. Ни союз, ни жэк, ни город.

В Киеве найдется 10—12 «поколенческих» мастерских, которые занимают потомки знаменитых художников. Все содержимое мастерской моего отца располагается здесь, на Горького, 106. И почему бы на этих квадратных метрах не сделать мемориальный музей?

…Когда-то сидели здесь с ныне покойной женой, поднялся ветер, и мы увидели, что летают какие-то листки! Оказалось, что это наброски одного умершего художника: всю его мастерскую выбросили на мусорку. Жизнь идет!.. Кто-то умирает, кто-то рождается. Уходит большое количество людей, которые несли подлинную культуру.

Полагаю, можно сделать из этой мастерской музей Якутовичей. Ведь наша семья живет в Киеве 200 лет. Имеет интересную историю. Понятно, что толпы экскурсий сюда ходить не будут. Но хотя бы зафиксировать то, что на этом месте творили художники на букву «Я» — и чего-то достигли…

В этой мастерской хранится все, что сделал когда-то и мой отец, моя жена, я сам. Здесь началось творчество моего сына.

Понимаю: меня отсюда так просто не выбросят, но сама ситуация… Ведь я законопослушный гражданин... И когда ставят такие условия, то чувствую дискомфорт. Я не должен бегать по жэкам, по союзам, я много работаю — в театре, на киностудии. Когда приходишь и говорят: «вы не художник!», это оскорбительно…

Не знаю, нужен ли Украине и миру такой музей? Но знаю, что память важна. Важно помнить, где люди родились, где у них дом бабушки, прабабушки. У меня, кроме этой мастерской, ничего нет…

— Как художник вашего статуса может противостоять коммунальной экспансии?

— Гениальный художник Ван Гог сидел себе на крыше, мечтал. Отрезал ухо... Я же — художник, который живет в системе государства, не занимая должностей. Когда был СССР, мы получали лишь 60% из того, что зарабатывали. Все остальные деньги — уходили. Отец свою мастерскую переписал на моего сына. Но как только сын стал французом, то нам сказали: «До свидания!» Пытались выбросить на улицу. Слава Богу, это рядом, я все смог подобрать. Они не разобрались. Думали, что мы с женой тоже держим путь на Запад. И быстренько «метры» моей мастерской разбили на пятерых.

Я сказал: «Не дождетесь, чтобы я уехал». Наша семья здесь творит 200 лет. Как правило, когда говорим о культуре, то всегда вспоминаем только о том, чего у нас нет. И гордимся теми, кто умер. Не принимаем тех, кто живет здесь и не уехал. Допустим, у меня заберут мастерскую, уеду во Францию… Получается, что все наследие — и мое, и моего отца — на свалку? Ведь я все это с собой не смогу увезти.

— Союз художников в плане протекции не может вам помочь?

— На днях разговаривал с Андреем Чебыкиным. Говорит: не тревожься, никто тебя не выселит! Я отвечаю: вот ты чиновник и у тебя все хорошо, а я художник — и мне нужно работать.

У моего сына недавно была выставка в Лондоне. Он небогат — но платит налоги, платит за мастерскую. И у него еще остается на жизнь. 20 лет назад, в разгар перестройки, я был секретарем Союза художников. И сказал тогда: Союз художников не может в такой форме существовать, его нужно трансформировать в профсоюз. И уже в профсоюзе должны быть юристы, которые и будут нас поддерживать.

Прошло 20 лет. Ничего не изменилось. Страна живет «не по закону». И когда идет пленум, то все говорят: «Позор злостному неплательщику Якутовичу!»

Да, не скрою, я в этом Союзе своеобразный «чемпион». Но поработайте с мое… Это по Хемингуэю: победитель проигрывает.

— Если все-таки коммунальщики вас дожмут и придется оставить эту мастерскую из-за невозможности платить, какой выход?

— Если «должен» платить
12 тыс. в месяц, то, выходит, зарабатываю 120 тыс. в месяц? Представьте, полгода делал «Берестечко» для Лины Костенко. И в результате гонорар гораздо меньший, нежели одна эта коммунальная плата.

Еще раз повторяю: это оскорбительно, что не могу заплатить за свою мастерскую… Ведь 50% моей деятельности сводится к выполнению различных просьб: «Пане Сергію, зробіть, будь ласка…» И при этом любая девушка из жэка может заявить мне, что я, мол, уже не художник.

У меня есть место на Байковом возле жены… Но я еще что-то могу.

— Почему вас не пригласили на церемонию «Золотого орла» в Москву, когда награждали и ваш фильм «Тарас Бульба»?

— Я не присутствовал на церемонии. Сделали вид, что «не дозвонились». Когда было 90-летие Театра Франко, познакомился с послом Михаилом Зурабовым. Говорю: «У вас где-то мой «Орел» затесался!» — «А мы его найдем…»

И передали эту награду через издательство «Лыбидь».

Это высочайшая для меня награда. Потому что мы с Богданом Сильвестровичем «их» победили!

Эту награду получили еще два художника из «Тараса Бульбы»… Но дело в том, что это все нарисовано мной, а ими воплощено. И в фильме Ступка играл иногда вопреки воле режиссера.

Мой сын, когда посмотрел, сказал: «Он сыграл абсолютное одиночество как актер, потому что ему не с кем играть…»

Когда шли съемки «Тараса», постановщикам платили
100 долларов в день (только суточных), я получал 75 гривен… Потому что «иностранец». Столько получает человек, снимающийся в массовке. Мол, ты же хотел быть независимым, вот и получай! Я и хочу сказать: ребята, когда мчимся навстречу маленьким двуглавым орлам — Путину и Медведеву — то вовсе не понимаем, что нас ждет потом.

— В августе Театр имени Франко приступает к большой постановке о знаменитом кошевом атамане Иване Сирко. Вы значитесь художником. Что это за проект?

— «Байка про Сірка…» — это литературная идея и сценическая композиция режиссера Игоря Афанасьева. С моей стороны — 135 костюмов… Художественное решение — полсотни сцен. К
1 мая я уже сдал театру основные наработки.

Это попытка франковцев сделать блокбастер на сцене. Все костюмы будут из одной твидовой серой ткани. Там — стая волков, табуны коней, гаремы, корабли… И все заканчивается пожаром Москвы в 1812-м… В центре — колодец-журавль, из которого будет извлекаться все, что нужно. Он будет поворачиваться на
180 градусов… Получается, люди будут летать едва ли не в партере. Директор театра Михаил Захаревич меня поблагодарил, сказав, что для театра затраты на костюмы не очень большие, если будут изготовлены из одной ткани…

Я присутствовал на 90-летии этого театра. Там все такие молодые, красивые! Я подумал: вот убери из этого театра Богдана Сильвестровича — и не будет подобного театра… И все эти красивые люди не будут знать, что им делать…

Ступка — феноменальное явление культуры. Уникальный человек. Он толерантен по отношению ко всем. И я ему по-доброму завидую, что он может так умно организовать свое жизненное пространство. Ведь дело даже не в моей мастерской, а в том, что я всю жизнь страдаю из-за какого-то отторжения…

— После «Бульбы» вам предлагают новые кинопроекты — россияне или украинцы?

— Сейчас работаю над сторибордом для продюсера Олега Кохана. Он хочет делать «Захара Беркута». Уже есть сценарий. Хочу, чтобы главную роль сыграл именно Ступка… Он возмутился: «Я? Мені ще ніхто про це не казав!..» — «Богдан Сильвестрович, а я уже рисую…»

Каждый раз думаю о Богдане: это тот украинец и та Украина, в которой я и хотел бы жить…

— А что было самым интересным и самым трудным в процессе создания иллюстративного ряда для поэмы Лины Костенко «Берестечко»?

— Над «Берестечком» работал полгода. Когда тружусь над книгой, то всегда идентифицируюсь с автором. А здесь автор — великая женщина, которая самоидентифицируется с мужчиной. Ведь повествование от первого лица. То есть какая-то тяжелая «внутриполовая самоидентификация». И здесь мне нужно перешагнуть через личное. Ведь герой Берестечка в состоянии краха…

Я решил сделать рисунки легкими. Без пафоса. Чтобы рука шла по-пушкински.

Вначале было очень тяжело. Обычно над проектом работаю по два месяца. Но Лину Костенко делал более полугода. Это сугубо психологические вещи. Сейчас работаю еще над одной книгой Костенко…

— В этом году вашему отцу Георгию Якутовичу исполнилось бы 80 лет. На должном ли уровне в государстве отнеслись к этой дате?

— Да, 80 лет… Но ничего не было. Я за свой счет сделал выставку в Академии изобразительных искусств. До этого там была моя выставка о Гоголе (канал «Культура» снял об этом фильм). А 6 мая у нас в семье праздник — Георгия и Александра. Ведь отец мой — Георгий, а мама — Александра. Обсуждал с Чебыкиным возможность сделать вечер памяти, показать фильм. Сказали: позвонят… Но никто не позвонил… Потом сообщили: может быть, осенью…

Они вынуждены меня принимать. Но не знают, что со мной делать… Когда-то мой учитель и лучший друг отца заметил: «Самое страшное — жить параллельно…» Ведь перпендикулярно — это понятно: это конфликт. А когда параллельно, — тебя просто не понимают.

Недавно ребята из ВГИКа снимали обо мне фильм. Это наши киевляне, но учатся в Москве. Я выставил им все гоголевские фигуры. Я предложил снять фильм не про «чемпиона», а про неудачника. «Как? Вы же чемпион!» — «Нет, я неудачник! В меня много заложено… И давайте поговорим с точки зрения того, что я не сделал».

Думаю, вправе об этом говорить. Эти ребята прислали мне эсэмэску: «Держитесь за воздух, мы вас любим…» Почему-то я оказываюсь интересным для молодых. Наверное, потому что я небезынтересен сам себе?

— Есть ли в творчестве вашего отца малоизвестные главы, о которых именно сегодня вам бы хотелось рассказать читателям?

— Десять лет, как его не стало… Со мной всегда один и тот же образ — на улице Городецкого есть балконы, которые держат атланты. И вроде бы балкон покачнулся, и я уже 10 лет поддерживаю эту глыбу, чтобы она не упала… Отец не позволял себе быть «большим художником», хотя был таковым.

Так же и моя жена не позволяла себе быть тем, кем могла. Это разрушало ее представление о мире. Она была милой женщиной, иллюстрировала детские книжки. Последнюю не доделала… Умерла прямо на этих
эскизах.

У нее был контракт с японским издательством, они забрали эскизы и издали книгу. Моя Ольга была человеком с внутренней харизмой... Немногословность, самоограничение — и у моего отца, и у жены.

А у меня такого уже нет. Меня привлекает в первую очередь состояние игры. И перед этими двумя людьми мне всегда было стыдно. Это два моих адресата… Без них все ненастоящее. И я сам ненастоящий… Хотя делаю все то же самое… Но чувство распорошенности не покидает меня. Мой сын говорит: «Папа, отдохни!»

Представил, что лягу — и в голову лезут уже черные мысли… Отсюда — состояние досады: ведь все происходит вопреки тому, что ты должен делать как художник.

Потому и эта мастерская для меня — как отечество. Все, что было в моем творчестве за последние 20 лет, отсюда. Все, о чем думал, что мог и хотел. И если меня лишат этих «квадратных метров», значит, лишат и отчизны.