Хранительница послечернобыльской библиотеки

В книге «Післячорнобильська бібліотека: Український літературний постмодерн» Тамара Гундорова трактует украинскую литературу 1990-х годов как литературу постмодерной эпохи, составляющими которой являются неонародничество, неомодернизм и постмодернизм. По логике ТР (тестаментарно-рустикального) дискурса (В.Ешкилев), автора с полным правом можно было бы назвать мамой, или Берегиней, украинского постмодерна. По логике же дискурса ПМ (постмодернистского) - хранительницей послечернобыльской библиотеки. Впрочем, дело не в названии, а в сути: ныне Гундорова - самый добросовестный, самый непредвзятый и доброжелательный читатель новейшей украинской литературы, которую воспринимает как целостность, а не как взаимоисключающий набор стилей.

По структуре книга Гундоровой далека от классической истории литературы. Это сборник эссе, написанных в довольно непринужденном стиле, не перегруженный неуместными цитатами и терминологией. Исследовательница выделяет в десятилетии две фазы - первую и вторую половину 1990-х. Если в первой господствующей, по мнению исследовательницы, была идея свободы, а главной задачей - ревизия предшествующей традиции, стремление преодолеть «неполноту» украинской литературы, модернизировать ее и найти свое место в Европе, то во второй усилилось противостояние между различными литературными группами, а позиции дидактической литературы окрепли. Молодежь проявила, по мнению Гундоровой, недоверие к шестидесятничеству (И.Драч, Д.Павлычко). Как видим, исследовательница отделяет от шестидесятничества диссидентскую литературу, которая в первой половине девяностых была включена в официальный канон. Именно поэтому, считает автор, образ Стуса как жертвы советской системы заслонил образ Стуса - выдающегося поэта. При этом автор фиксирует три ведущие культурные и эстетические ориентации 1990-х: неонародничество, неомодернизм и постмодернизм. С этими ориентациями совпадает генерационный принцип, по которому в 1990-е годы сосуществуют три поколения - старые писатели-шестидесятники (Л.Костенко, В.Шевчук, Ю.Мушкетик) и диссиденты (М.Руденко, И.Калинец), писатели заката советской империи - В.Герасимьюк, О.Забужко, Ю.Андрухович, К.Москалец. Поколение, которое принято называть «восьмидесятниками», было не настолько политически заангажированным, как предшествующее, в его творчестве уже прослеживаются постмодерные тенденции (Ю.Андрухович, В.Цыбулько, В.Неборак). Вместе с тем часть этого поколения (Е.Пашковский, В.Медвидь) культивирует неомодерную идею высокой литературы.

Наконец, поколению 90-х гг. присущ эстетический плюрализм - от классицизма до авангарда. Его лидером является Сергей Жадан. Примечательно, что литераторы преимущественно интересуются украинским барокко, возрождением 1920-х годов, модернизмом, авангардизмом. Но, если для «восьмидесятников» знаковой фигурой был М.Зеров, то для этого поколения - М.Йогансен и А.Любченко. Изложенная выше схема, реферированная мною в общих чертах, представлена в заключительном англоязычном эссе «Переформулированный канон: новая украинская литература 1990-х», остальные эссе преимущественно корректируют - расширяют, сужают, уточняют матрицу: постмодерное сознание послечернобыльской, читай послеапокалиптической эпохи, переформулировало историю украинской национальной культуры, став многоголосым и многоязычным.

Центральным моментом книги является самая существенная проблема любой истории - проблема хронологии. Предполагаю, что именно она окажется наиболее дискуссионной. Ведь существует большой соблазн связать украинский постмодерн с возникновением украинского государства или с выходом «Рекреацій» Ю.Андруховича в 1992 году, по аналогии с выходом «Энеиды» Котляревского или с возникновением станиславского феномена (1989-1996). Гундорову не удовлетворяет социология - она слишком прямолинейна, литературные и организационные факты - они частичны. Автор предлагает начать отсчет от символического события конца прошлого века, события, после которого, по выражению Бодрийара, Берлинской стены больше не существовало. Вследствие этого концепция исследовательницы не только становится масштабной, но и выполняет важнейшую задачу - отделяет постколониальный канон от имперского, объединяет в постмодерное целое украинское литературное неонародничество, неомодернизм и постмодернизм. При этом многоголосие и формальные отличия свидетельствуют не о слабости литературы, а о ее нормальном развитии.

Но ряд утверждений Гундоровой, как мне кажется, требует конкретизации или уточнения. Например, исследовательница подчеркивает, что Чернобыль совпал по времени с процессом распада тоталитарного советского сознания, став символическим фоном, на котором происходит видоизменение сознания и самой литературы. Наверное, Чернобыль был не столько фоном, сколько катализатором распада советской системы и соцреализма не только как художественного стиля, но и как образа жизни и мироощущения имперского сообщества. В народе этот стиль принято называть советчиной. Как по мне, это точное определение. Когда слышишь: «Пришли советы, забрали, запретили, увезли, убили», становится понятно, что советчина - это форма имперской идентичности. Поэтому я понимаю противостояние имперской и национальной идентичности в украинском постмодерне как противостояние художников, являющихся носителями национальной идентичности, советчины как формы имперской идентичности. Неприятие советчины - это весомый объединительный фактор для украинского постмодерна.

Уточнения, как по мне, требует и определение украинского варианта постмодернизма. Автор прав, утверждая, что каждый имеет свое представление о постмодернизме, однако украинский был освобождением от тоталитарного прошлого прежде всего в форме эстетического бунта против советчины. Кстати, между участниками этого эстетического бунта и участниками всех предшествующих этапов украинской национальной борьбы ХХ века существует если не идейная, то ощутимая эмоциональная и психологическая связь. Этот эстетический бунт против советчины, как по мне, был новой формой существования украинской идеи, вызовом и призывом к постколониальной толпе, которую трудно было назвать нацией и гражданами. Согласитесь, карнавал оказался своеобразным постколониальным нациеобразующим проектом, постмодерным сценарием, написанным не для узкого или широкого круга молодых наглецов–бунтарей–богемы, а для толпы, которая, как показало время, не столь и безнадежна, поскольку эволюционировала быстрее, нежели украинские государственные институты и официальная интеллектуальная среда. Эта толпа доказала, что состоит не из деградированных лохов, а людей, жаждущих правды. Не зря украинский постмодернизм, воплощенный в «станиславском феномене», зародился именно в Галичине, где еще тлели воспоминания об иной, не советской эстетике. Все ностальгические воспоминания о фарфоровых вазочках, причудливых бутылках, старинных фото и открытках, коими переполнены тексты авторов-станиславовцев и, быть может, кого-то раздражают, ведь создают культ потерянного рая - Австро-Венгерской империи, свидетельствуют не только о поиске украинскими деятелями искусства того звена, которое соединяет их с Европой в противовес советскому пониманию Европы.

Центральным сюжетом исследования является украинский постмодернизм. Общепризнано, что источником украинского постмодернизма являются «низкие», бурлескные формы украинской литературы, он отвергает концепцию народности и национально-просветительскую тенденцию. Именно в этом отрицании - его провокационность. Наблюдение Гундоровой, согласно которому соцреализм перенял народническую концепцию, идеологизировав и придав ей статус массовой культуры, заметно смягчает постулат провокационности украинского постмодернизма в отношении традиции. Соцреализм в форме популярного народничества профанировал сущность украинской культуры, ее этническую составляющую, перечеркнул модернистские и авангардистские процессы в украинской литературе ХХ века (М.Семенко, М.Йогансен, В.Домонтович) и, добавим, вписал украинскую классику в имперский канон: чукчам запретили охотиться на оленей, зато заставили переводить Т.Шевченко, И.Франко - ждать золотого сентября 1939-го, а Л.Украинку - готовить почву для когорты следующих революционеров-подпольщиков.

Соцреализм так достал, что никакого другого супергероя на территории Украины, кроме доброго кесаря Франца Иосифа, как уже было сказано, не осталось. Однако, несмотря на некую усеченность, разорванность украинской литературы ХХ века, автор все-таки находит в ней предпостмодерные явления - например, «странную» прозу 1970-х, а «киевскую ироническую школу» 1970-80-х годов (В.Диброва, Б.Жолдак, Л.Подервянский) прямо причисляет к числу постмодернистов, поскольку иронические писатели широко пользовались такими постмодернистскими приемами, как ирония, коллаж, суржик, соцарт. Что касается «постгессианского» и «постборхесовского» периодов в украинском постмодернизме, совпадающих соответственно с 1980-ми и 1990-ми годами, то Т.Гундорова справедливо замечает, что подобное разделение на поколения было тактически важным для периода 1990-х, когда в литературе появилось новое поколение, стремившееся заявить о собственной обособленности.

Однако вне этой прикладной цели разделение на поколения выглядит довольно искусственно. Поэтому автор объединяет «восьмидесятников» и «девяностников», акцентируя на таких явлениях, как «карнавальный» вариант украинского постмодернизма группы «Бу-Ба-Бу», «риторический апокалипсис» Ю.Издрыка и Т.Прохасько, «метафизический апокалипсис» Е.Пашковского, феминистический постмодернизм О.Забужко и неоавангард 1990-х годов (С.Жадан, А.Бондар, В.Цыбулько). Такая картина, как по мне, объективна, хотя и неполная. Ведь из нее выпадает несколько очень важных имен, например К.Москалец, М.Матиос, в конце концов М.Рябчук как теоретик украинского постколониализма. Важно также, что Гундорова фиксирует некие переходные от неомодернизма к постмодернизму явления (проза Е.Пашковского, О.Ульяненко). Тезис исследовательницы, согласно которому авторы-постмодернисты являются одновременно авторами постколониального типа, продуктивна для написания истории постколониальной украинской литературы. Этот тезис также дает понимание того, что новая официальная литература («младшие лауреаты»: В.Медвидь, И.Рымарук, В.Герасимьюк) пусть более традиционна и на сегодняшний день более периферийна, чем постмодернистская, но от того не менее постколониальна.

Вводя в контекст украинского постмодерна творчество Ю.Тарнавского, Гундорова объединяет материковую украинскую литературу с диаспорной, опровергая этим мнение о существовании обособленной, диаспорной украинской литературы, которую некоторые литературоведы старшего поколения до сих пор называют националистической. Автор не оставляет без внимания и тот факт, что такие русскоязычные писатели, как А.Курков, чета
М. и С.Дяченко, считают себя украинскими писателями. Отдельно исследовательница выделяет украинскую массовую литературу (метаисторические романы В.Кожелянко, порнографически-эротические Ю.Винничука, псевдодетективы Е.Кононенко, остросюжетные повести В.Шкляра, детективы Л.Кононовича и И.Роздобудько, а также повести более молодых авторов, написанные преимущественно для молодежи, - С.Пыркало, Л.Дереша, Н.Сняданко, стоит добавить еще и тексты И.Карпы и С.Поваляевой). В своей книге Гундорова не развивает социологические сюжеты, поэтому некоторые ее тезисы, по-моему, довольно уязвимы.

Что касается тезиса о существовании украинской массовой литературы, то, если учитывать тиражи и количество переизданий, наиболее массовыми окажутся издания преимущественно других авторов, а не тех, которые были названы выше. Больше всего издают, а следовательно, и покупают, тексты Л.Подервянского, Ю.Андруховича, О.Забужко и М.Матиос. Это свидетельствует о том, что украинской массовой литературы в классическом смысле не существует. Бесспорно, это последствие постколониального статуса украинской литературы, отсутствия развитого рынка и крупных капиталов в книжной сфере. Как заметил один остряк, беда в том, что интеллектуальный уровень наших олигархов столь высок, что ни один из них так и не удосужился заняться украинской книгой. Современные украинские издательства много говорят о развале книгораспространения, но молчат о том, что сами также не способны наладить нормальное книгопроизводство. Для них наиболее существенными остаются расходы на печать мизерных тиражей. Что тут скажешь, последняя книга С.Жадана «Гімн демократичної молоді» будет издана «массовым» тиражом в целых (просто ужас!) 5000 экземпляров. Против русских тиражей, скажем, последнего Пелевина (150 тыс.) - это «сила». Названные цифры также свидетельствуют о «быстрых» темпах и «эффективности» нашего преодоления советчины. Современные украинские издательства не готовы инвестировать в автора, заказывать написание книг и оплачивать их рекламу. Соответственно, о массовых тиражах и массовой литературе сегодня речь не идет. Можно говорить только о первых робких шагах в этом направлении и добрых намерениях.

В своей концепции украинского постмодерна Гундорова подробно останавливается на стилевых, эстетических проблемах. Исследовательница делает акцент на иронической игре и стилизации, маргинальном социальном статусе героев, которыми зачастую оказываются такие симпатяги, как богемный супергерой, поэт-алкоголик, шизофреник-любовник, философ-самоучка, отшельник-охотник, нарциссическая интеллектуалка, на апеллировании к «другому» в поисках собственной идентичности, критической переоценке национальной культуры, выявлении ее табуированных топосов и образов. При этом исследовательница обращается к тем именам, которые, по ее мнению, являются наиболее знаковыми, - Ю.Андрухович, Ю.Издрык, Е.Пашковский, С.Жадан, О.Забужко, Ю.Тарнавский. Она выстраивает иерархию имен, а не текстов, представляя последние через запятую, как равноценные. С точки зрения постмодернизма это естественно, но с точки зрения истории литературы, как по мне, немотивированно.

Пока пишется академическая «Історія української літератури» в пяти томах, Тамара Гундорова представила свой качественный, концептуальный, незаангажированный и консолидированный вариант истории украинской постколониальной литературы или украинского литературного постмодерна, поставив рядом в своей послечернобыльской библиотеке тексты старых, молодых, еще остающихся молодыми, и молодых, плавно становящихся старыми, тексты тех, кто переживает «большой» и «малый апокалипсис», любит Вену, Львов, Киев, Житомир, Харьков и село как метафору, пишет серьезные романы, переделывает серьезные в несерьезные и анекдоты в повести. Ведь, как оказалось, отличия объединяют их намного сильнее, нежели однообразие.

Гундорова Тамара, Післячорнобильська бібліотека:
Український літературний постмодерн, К., Критика, 2005.