ХОЗЯИН СЦЕНЫ

Есть лица, по которым взгляд скользит, не задерживаясь. Или обрывается в бездну человеческой пустоты. А есть лица необычные, приковывающие к себе, заставляющие вглядываться. Такова внешность Ильенко. Художник не найдет в его лице ни одной классической черты, но оторвать глаз невозможно. Вспоминается Пушкин, «Полтава»: «Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен». Про таких женщины говорят: «Видный мужчина!»

Когда Владимир входит в гримерную, и без того небольшая комнатушка сразу уменьшается в объеме, вмещая в себя эту стокилограммовую личность под два метра ростом. А он ухитряется не только не мешать соседям (нас в гримерке семеро), но и пожонглировать несколькими мячиками, настраиваясь на выход. Жонглирование — его страсть и первая профессия: он заканчивал эстрадно-цирковое. Цирк живет в его душе, как и детство. Легко проследить логическую цепь: цирк — круг, круг — солнце, солнце — радость, радость — детство... Недаром порой от него можно услышать: «Я не люблю «профессию», я люблю играть!».

Он признается, что все к нему приходит поздно: женился поздно, в театр пришел поздно, про звание вообще говорить нечего — не «заслуженный», а «выслуженный» — за выслугу лет...

Одна из особенностей натуры Ильенко — удивительная правдивость. Прежде всего, перед собой. Он очень четко умеет понимать, что «его» и что «не его». Отравленный театром, жизни без него уже не мыслил, и отправился учиться актерскому мастерству в Карпенко-Карого.

В результате всех поисков и метаний получился не просто актер, а хороший, умный, синтетический актер! Со своим восприятием мира, с богатейшей палитрой для воплощения в ролях своего знания.

Семь лет Ильенко отработал в Одессе, в театре им. Иванова. Одесситы до сих пор вспоминают его лейтенанта Черного в «Голубых оленях» Коломийца. Режиссер Ошаровский поставил «Бесприданницу», и в этом шоу по Островскому Владимиру была отведена роль полового Гаврилы. То есть то, что ролью-то не назовешь. Но когда Паратов пил «величальный» бокал, а затем швырял его за спину и бокал летел, кувыркаясь, через всю сцену, зал охал и взрывался аплодисментами — Ильенко подхватывал его на лету!.. На постановку «Зыковы» по Горькому в Одессу приехал Митницкий. Ильенко играл Шохина. Митницкий позвал его за собой.

В Киеве открывался Театр драмы и комедии, и Ильенко вошел в него с первого дня — с 7 сентября 1978 года. Получил распределение на главные роли в первых спектаклях и ... не сыграл их. В любом театре такая ситуация бывает часто, когда на роль распределены два актера, а играет лишь один. Владимир искренне радовался успехам товарища и не собирался никого отпихивать локтями от творческого стола. Когда ему говорили, что «скромность — главный путь к безвестности», он просто пожимал плечами. Юмора не терял, и забрасывал в копилку памяти казусные театральные ситуации. Рассказчик он великолепный:

— Спектакль «Мне 30 лет» начинал ставить молодой режиссер. Мы-то в жизни разговариваем диалогами, а вся пьеса — обмен монологами по 10—15 минут. Шеф посмотрел: «Ничего не понимаю!» — и стал править спектакль. Спектакль жил десять лет, много ездил по провинции, хорошо принимался. Как-то Шеф посмотрел его, и ужаснулся: «Неужто это г... идет в моем театре?» — «Более того, — отвечают, — это вы и поставили!» И вот мы поехали на выездной в Кагарлыкский район — название деревни, естественно, никто не запоминал. Была остановка, все посетили «белый дом». Последним посетителем был актер К. Покурили, сели в автобус: «Все на месте?» — «Все!» Поехали. Актер К. выходит из туалета... и видит отъезжающий автобус: «Ну да, — думает, — так вы и уедете без меня!..» А мы и уехали — «отряд не заметил потери бойца»! Актер К. на перекладных добрался до Кагарлыка, оттуда до Мироновки, и с огромным облегчением остановился у родной афиши, висящей на клубе в центре села. Только в Мироновке-то мы должны были выступать на следующий день... А мы в это время играем в другой деревне спектакль, и по ходу выясняется, что нету К.! Выкрутились. Возвращаемся в Киев и получаем хорошую клизму от Шефа. Мы говорим: «Но это же ваша мысль: если спектакль можно сыграть без артиста, то этот артист театру не нужен!» Едем мы на следующий день, актер К. уже из автобуса не выходит. Подъезжаем к «белому дому». Останавливаемся. Боря Романов говорит по автобусному микрофону: «Дорогие друзья, вчера на этом самом месте мы были живыми свидетелями, как наш друг остался здесь, а мы — без него. Я хочу посвятить ему четыре строки: «Стоит один, в куртенке маленькой, стоит один, как хрен в руке... Никто не знает, даже маменька: в Мироновке он иль в Кагарлыке?» И мы поехали дальше...»

Алан Уотс в книге «Табу на знание о том, кто ты есть» пишет: «Задача философии сводится к тому, чтобы вылечить людей от привычки задавать бессмысленные вопросы». Философ Ильенко вопросов не задавал, играл, что давали.

Есть роли судьбоносные. У Ильенко их на сегодняшний день две: Элиэзер Вайнгартен в спектакле «Жених из Иерусалима» Йосефа Бар-Йосефа и Федя в «Скамейке» Гельмана (спектакль «Он и она»). Был назначен и на роль Шломо Герцеля в спектакле «Майн кампф» Табори, мечтал ее сыграть, но... В результате был сыгран Химмлишст (прототип Гиммлера). Его Химмлишст сначала жонглировал ножами, а потом Ильенко убедил режиссера и пожарных и стал жонглировать горящими факелами! В спектакле есть такие слова: «Огонь разожжет тот, кто сейчас в подвале живет». Гитлер зажег мировой пожар, поэтому летающий огонь в руках у Ильенко — это не просто эффектный финал спектакля, но и зримая, потрясающая метафора! «Сам себе подписал приговор, — вздыхает Ильенко. — Теперь эту роль никто другой не сыграет. Так что текст Шломо я давно уже забыл...»

Я смотрел «Он и она», и поражался прекрасному дуэту (партнершей Ильенко была Галина Корнеева) и ильенковскому пройдохе-Феде, совершающему грациозный кувырок через голову на скамейке: «А че рассказывать-то? Монтировки-командировки, работа мужская, денежная. Днем вкалываешь, а вечером куда? В общежитие! Вот где мне эти общаги! Ну, вот и пошел по рукам да по подушкам... а душа-то... она-то выдувается...»

Даже строгий критик и тонкий ценитель актерского искусства, кинорежиссер Александр Муратов уважительно кивал головой: «Ильенко — очень хороший актер! На спектакле «Жених из Иерусалима» я хохотал как сумасшедший!» Хохотал не он один. Хотя в какие-то моменты спектакль трогает до слез. Кто-то клялся, что Ильенко в роли Элиэзера, заявляющий: «Вы не женщина, вы — невеста!», — это точная копия его израильского знакомого! И несколько раз приводил своих гостей: сличайте, мол... Удивительно удачной оказалась небольшая роль Ерофеича по кличке «Бельмондо» в лирической комедии «Пять романсов в старом доме» по Владимиру Арро. Время от времени Ерофеич появляется на сцене с двумя тяжелыми ведрами: «Шел мимо стройки — эмульсию дают...» И зал благодарно хохочет — от радости узнавания. Срабатывает основной принцип Ильенко: «Существование комического персонажа — это предельная серьезность». Если на сцене всерьез рассматриваются людские судьбы, каждый усмотрит в них что-то свое.

Владимир — человек интуиции. Прислушиваясь к ней, он не любит дважды ходить одной и той же дорогой, и то песню напишет, то зайдет в храм и поставит 12 свечек — будто попросит какой-то защиты...

В русских сказках Пушкин находил «веселое лукавство ума и живописный способ выражаться». Я все это нахожу в Ильенко, и потому порой вижу в нем сказочного персонажа, этакого Лешего. Особенно при его переодеваниях: даже спина покрыта густой «шерстью»! Как-то гример стригла его перед спектаклем и поинтересовалась: «Докуда затылочек подбривать будем?» Ильенко с готовностью ответил: «До копчика!» Представляю, какое колоритное зрелище получали невольные зрители, когда Ильенко, убежденный учением Иванова, дважды в день нырял в прорубь!

В Ильенко живет неугасимая жажда работы. Охотно откликается на любое предложение (естественно, в том случае, если верит в режиссера). Поэтому его появление на сцене в театре «Браво» и «Звездного театра» (при планетарии) не случайно. Не расстается с мечтой сыграть самого Гоголя. Театр — это такое же утверждение иллюзии в ущерб действительности, как и поэзия. Только иллюзорность разная. Всегда больно, когда за иллюзией не могут разглядеть живых людей... Дмитрий Кедрин писал: «У поэтов есть такой обычай — в круг сойдясь, оплевывать друг друга...» Думаю, что актеры (по крайней мере, в нашем театре) гораздо счастливее поэтов: нам всегда радостно, если какая-либо работа нашего собрата удается. Да и эта статья, в сущности, желание поделиться подобной радостью. Мне всегда интересно писать о ярких театральных личностях, о которых либо не пишут совсем, либо пишут до обидного мало. Но к благодарной зрительской радости примешивается немало горечи: жизнь поставила Ильенко две «пятерки», но в свои пятьдесят пять он не реализован в полной мере. Как-то увидел его у нового распределения: «Опять драный эпизодик...»

Наш город удивительно красив. Но все портят недостроенные здания, годами уныло — как щербатый рот — торчащие на киевских улицах. Несыгранные роли — это тот же «недострой», только уже актерский. Ильенко не исключение. Он — зеркальное отражение целого актерского поколения. Замечательный мастер с удивительной органикой, истинный Хозяин сцены... Хозяин... без ощущения собственной нужности в этом красивом доме.