Гоголь-моголь. Автора «Мертвых душ» записали в семейство Симпсонов

Кажется, до знакового юбилея Николая Васильевича Гоголя еще вроде ого-го (в апреле 2009-го предстоит отметить 200-летие со дня рождения автора «Ревизора»), но юбилейные бюджеты уже начинают осваивать. Вот и недавний «ГогольFest» в столице, формально приуроченный к 155-летию со дня смерти классика. Более недели под сводами «Мистецького Арсеналу» творилось «нечто» — загадочное и удивительное.

Отстраняясь от пафосно-реляционной сверхзадачи фестиваля «ГогольFest», а также театрально-музыкально-литературной части, попробую сконцентрироваться на такой аккомпанирующей его составной, как выставка «Гоголь. Портрет» в «Мистецькому Арсеналі».

Войти в пыльно-меловое помещение «Мистецького Арсенала» и ощутить это пространство... Его объем… Сразу хочется дышать полной грудью. Это пространство — чистое. Каким оно и должно быть для визуального искусства. Общее же впечатление от самой выставки — свежесть. Да, именно свежесть. ОБЪЕМ позволил работам не давить одна другую. А работ было много. И все они разные. Разные и всякие, что не раздражало, в отличие от «групповых» выставок (Союза художников, иных объединений). Это воспринималось как антитеза «хуторскому» — чему-то «своему», своей команде.

И тут всплывает back effect: участие в этой выставке стало своеобразным тестом на социабельность. Показательным представляется участие мастеров с устоявшимся именем, для которых дела украинские не бренд, но сущностное; и НЕучастие заявленных, но неявившихся звезд новейшего искусства.

Это не командная выставка. А выставка, если можно так сказать, «по зову души». Уникальность пространства «Арсенала» помогла. А окончательно так и не подсчитанное количество участников и работ (более 40) подсказывало смотрящему: «Вот есть такое видение, и такое, и такое». Такое — это от инсталляций, имитации инсталляций, живописи, классной живописи (живописной живописи), «проб пера» (тоже во всех смыслах, включая графический и скетчевый) до объектов, — были и объекты. Видите ли, оно «не слиплось».

* * *

Прежде всего что вспоминают? Шинель и нос. Даже Вия и его ужастиков мало. Обидно! Нет чтобы переделать все в страшилку, ведь имеем ее собственную, реальную и еще какую!

Пространство «Арсенала» позволяло каждой из работ прозвучать, не затеряться. А вот из затерянных работ была (случайно!) обнаружена самая-самая, точная, сардоничная — телесного происхождения, полосочка из войлока, на которой из срезанных ногтей (уф!) выложили имя «Гоголь». Не страшно, но неприятно как-то цепляло-царапало.

Были в экспозиции «манюньки» — пробы пера и отрепетированные, «школьные» примеры классической иллюстрации. Были работы, далекие от темы. Скорее вариации около того, а не на предложенную тему. А поскольку в названии значилось «Портрет», на нем и остановимся.

Были изображения в полный рост из папье-маше, фотографии-инсталляции скульптуры писателя (наверное, в полный рост), погрудное изображение. Проникновенно смотрела с холста отрезанно-обернутая тканью голова Виктора Сидоренко (правда, хорошая — «настоящая живописная работа»); соседствуя с тоже отрезанной, но уже ставшей объектом поклонения Александра Ройтбурда. Головы были и на работающем на просвет целлофане Андрея Блудова/Натальи Кухар и в «Чарівному ліхтарі» Андрея Гуренко (там профиль Гоголя проявлялся только тогда, когда на него свет попадал, знамо дело). Представляется, что проще всего было Владиславу Шерешевскому. Ему легко, поскольку исторические развороты и мистификация истории — его тема.

* * *

Не обошлось без монументализма. Был забавный, в советско-патетичном стиле, но на черной клеенке с маской (в смысле «портретом») из папье-маше — Алексея Балашова и Инны Бобровой. Был монументализм НА сене — достаточно ироничный (от классика современного искусства Тиберия Сильваши) и ИЗ сена с прямым «взысканием по духовности» (от предыдущего венецианского бенефицианта). Опять носы…

Велась работа с клише, наподобие трафаретов на майках или на картоне «Украина любит Гоголя» Елены Голубь. Погосов Вилен в своих фотоколлажах всюду понатыкал Гоголя, даже бодибилдингистом его представил.

Зато Ярослава Хоменко приписала писателя к семейству Симпсонов! Класс! Мы ведь тоже к нему как-то боком прислоняемся. Если думаете, что не вспомнили хармсовские анекдоты про Пушкина с Гоголем, то вы наивны до чрезмерности.

Зато «Шарж на Мыколу Ва­сыльовыча» Ильи Авсенева был создан удивительной техникой фототрейсирования, он получился емким «как бы» из следов воспоминаний!

А вот «Тень на местности» Романа Присяжнюка, нанесенная на дерюгу, натянутую в три слоя, заманивала в иную плоскость восприятия и была в тон к шинелям. Там были замечательные, передвижные, огромные (4,5 метра) шинели на колесиках (и, доложу вам, страшновато было когда они на тебя в зале накатывались). Вот ходишь по «Арсеналу», прогуливаешься, смотришь-присматриваешься (многие работы требовали обхода, объемно-объектного восприятия), а потом спиной ощущаешь надвигающееся «нечто»… То ли хата поползла, то ли тень гигантская придавит сейчас... Зато «потом» можно было примерить эту шинельку, влезть в нее, как в домик, и покатать.

«ДахаБрахинские» — Троицкого шинели несколько выровняли объем. Потому как работы были традиционно среднего размера, чтоб они не потерялись, их хоть на высокие подставки и ставили, но ОБЪЕМ!

* * *

Здесь у всех на языке (практически притчей во языцех) были... тараканы. Настоящие, живые и большущие (говаривают, специально в течение двух месяцев откармливаемые), которые пристроились у дырок на голове раскрашенного гипсового бюста писателя. Они шевелили своими усами и лапками (бр-р!). Подсвеченный тусклой свечкой объект Натальи Мариненко, «похнюпився», он, вероятно, по-другому представлял судьбу своего творчества. Хотя, кто знает? А если думаете, что художники знают меньше вашего, то позволю себе усомниться. Они взяли да и представили весь, всевозможный, спектр клише — анекдотов. Художники ЧЕСТНО поработали со своими (и нашими) стереотипами. А вот скажите, только честно, когда вам в последний раз хотелось Гоголя перечитать? Ибо редко кто возвращается к творениям школьной программы. Если бы мне не попалась фантастически вкусная статья Владимира Набокова о стилистике Гоголя, я бы тоже была с вами.

Обусловлен был «Портрет». Портрет так портрет. Хотя мздоимство «Ревизора» представляется более актуальным. Но это уже предмет исследования художников актуального — новейшего и аналитического искусства. Откуда становится понятным, что Гоголь — это вам не «Вий» да «Хутора близ Диканьки» и даже не опера «Черевички». Ведь там еще и «Ревизор», и «Мертвые души»!

Большое же количество посетителей свидетельствовало о том, что стратегия сочетания разных видов искусств способствует поддержанию одного другим, разрабатывая все ту же идею: окультуривания граждан. И хотя расшевелить — пробудить культурные запросы — было сверхзадачей, она вряд ли выполнима одноразовым усилием, но подвижка несомненно наметилась: некоторые посетители и сами художники начали «думать» о ВОЗМОЖНОСТИ говорить о современном мире, состоянии умов в Украине языком современного искусства.

Хотя... Отнюдь не знаковым, но символичным, возможно, предстояло стать холсту Федора Алек­сандровича «Третья ночь Хомы Брута», с явленным в нем тотальным, экспрессионистским — бурным — бредом диковинных чудовищ.