Гнатова хата. Франковцы отметили 120-летие со дня рождения своего отца

Вчера на сцене Национального театра имени Ивана Франко вспоминали Гната Юру — отца франковского дома. О нем проникновенно говорил Богдан Ступка. Потом — «Женитьба Фигаро»: именно эта пьеса Бомарше много значила как для самого Юры, так и для художественной перспективы франковцев. Гнат Петрович — настоящий «хозяин» отечественного театрального хозяйства. Непревзойденный комик и трагик, гений, которым по-прежнему восторгаются в старой записи спектакля «Мартын Боруля», где его игра в финале просто поражает: «БОруля? Или БЕруля?» Театральные архивы хранят много воспоминаний и рецензий, связанных с именем Юры. Некоторые страницы хотелось бы перелистать.

«Ребята, а вы завтракали? »

Театр Гната Юры, как известно, рождался в тяжелое, сумасшедшее время Гражданской войны. Когда, казалось бы, музы должны молчать, ведь на авансцене — пушки.

Но Гнат Петрович начал свою «гражданскую войну» — за украинский театр. И блестяще выиграл ее. Хотя ох как нелегко было.

Холод, голод, 1920 год, город Черкассы, в котором повсюду снуют военные. И местный театр — деревянное здание всего на 500 мест. Это была Гнатова хата — театр, который он всем своим семейством создавал вопреки препятствиям. Биограф франковцев Лев Белоцерковский вспоминает те времена: «Керосинки едва освещали зал и сцену. Публика сидела в верхней одежде. А актерам, которых в костюмах Мольера пробирала дрожь, было отнюдь не весело. В дальних уголках сцены — две небольшие комнатушки. В одной одевались и гримировались мужчины. В другой — женщины. Это были комнатушки, где хранилось первое имущество франковцев... Сами ходили в лес по дрова, каждый день поочередно топили печи — на сцене и в зале, каждый день чистили и мыли пол».

Что интересно, Гнат Петрович, начиная каждую свою репетицию, выходил к актерам со строгим требованием — даже среди тотальной разрухи в городе и в жизни: «На сцене должна быть обязательная чистота! Нужен порядок во всем! И должна быть абсолютная тишина!»

И, словно в воинской части, актеры без опозданий собирались на сцене. Репетиции он начинал словами: «Ребята, а вы завтракали? А вкусная была картошка?»

Франковцы тем временем устраивали «семейные картофельные праздники» под председательством своего «шефа». То, что перепадало от Красной армии — в театр! То, что сделали в самом театре — тоже в одну семью! Кстати, о семье.

Театр Франко, по сути, создавало семейство Гната Юры. Сам Гнат Петрович. Его жена Ольга Рубчаковна. Старший брат Юры — Терентий Петрович. Его жена — Феодосия Барвинская. Меньший брат Юры — Александр Юра-Юрский. Его жена — Анастасия Шведенко. Сестра Юры — Татьяна Юрьевна и ее муж — Михаил Пилипенко.

С большой любовью все также вспоминали мать Гната Петровича — Меланию Григорьевну. Она всегда занималась как общими делами, так и своим бойким внуком Толей (сыном Терентия). Матушка Гната Юры — считайте «богоматерь франковского дома»... Да-да. Эта пожилая женщина делала для театра все что могла. Варила обеды для всех. В Виннице и других городах заботилась о комфорте коллектива. Она стирала белье и театральные костюмы для актеров. Латала дыры в старой сценической одежде. Когда ее не стало, плакал весь театр, отменили спектакль «Лесная песня» — провожали Меланию Григорьевну в последний путь.

Все тот же Лев Белоцерковский писал: «Много ходило слухов и сплетен о засилье в театре имени Франко «семейства Юры». И о неограниченной диктаторской власти самого Гната Петровича. На самом деле это было совсем не так…»

«С голыми руками, но с пламенным сердцем»

Конечно же, на долгом творческом пути было и «так», и «не так». Кто-то считал Гната Юру настоящим деспотом. Кто-то обижался на него. Ведь Юра мог вспыхнуть как спичка. Он был импульсивным человеком. Даже с братьями у него случались частые споры. Как темные тучи, иногда они шли друг на друга. И когда вместе сходились Гнат Петрович и Терентий Юра, то хоть прячься за кулисы! Но все-таки Юра умел и признавать свои ошибки. И нельзя назвать его «монополистом» репертуара франковцев. При нем в театре много ставили Глаголин, Ватуля, Кошевский, Бучма, Василько. Режиссеры и актеры с полярными художественными взглядами.

«Я всегда ощущала большое наслаждение, работая с Гнатом Петровичем. Никогда не забуду преисполненные большого творческого вдохновения репетиции пьес, которые ставил этот неутомимый мастер-режиссер, замечательный знаток жизни, людей. Бывало удивляешься, откуда у этого человека столько энергии, сил, упорства, молодости. Да, именно молодости! Сколько я работала с Гнатом Петровичем, даже в преклонные его годы, никогда во время творческой работы не замечала на его лице ни тени усталости».

Почти каждый вечер видели Гната Петровича в театре, хотя дело не всегда этого требовало. Он приходил, чтобы «контролировать» еще и еще раз спектакли, которые шли уже далеко не впервые. Репертуар театра Юры всегда был разноплановым. «Гайдамаки» Т.Шевченко, «Царь Эдип» Софокла, «Фуэнте Овехуна» Лопе де Веги, «Женитьба Фигаро» Бомарше, «Каменный властелин» Леси Украинки, «Ревизор» Н.Гоголя… Пьесы И.Тобилевича.

Так было всегда. И тогда, когда театр родился в Виннице. И теперь, когда в репертуаре достойно представлена и классика, и западная драматургия. И продолжается, как всегда, поиск.

«Гнату — от МХАТа»

Еще одна архивная страница... Летом 1922 года франковцы прибыли в Каменец-Подольский. Из афиш, написанных от руки на грубой разноцветной оберточной бумаге и развешенных по городу, каменчане узнали, что прибывший к ним театр носит имя Ивана Франко, а первыми спектаклями будут «Женитьба Фигаро» Бомарше и «Йоля» Ю.Жулавского.

Одна местная газета тогда писала: «Театр имени Франко — один из немногих украинских театров, идущих новыми путями. Они порвали со старым репертуаром и со старой техникой». Автор заметки призывает жителей города посетить спектакли франковцев: «Такой высокопоставленный театр лишь изредка попадает в Каменец. Кто желает провести вечер среди хороших эстетических переживаний, должен посещать представления театра...».

Подолью тогда грозила эпидемия холеры. Голод косил сотни людей. Номер газеты, где было напечатано о гастролях нового театра, открывался воззванием на всю ширину первой страницы. «Кто не внес денежный налог, тот преступник! На его совести тысячи смертей голодающих людей».

И вот в таких обстоятельствах в июне 1922 года начались выступления франковцев в Каменце. Жители города охотно смотрели спектакли. Сбор от многих спектаклей шел в помощь голодающим Украины. В коротенькой рецензии на спектакль «Уриель Акоста», напечатанной в местной газете «Вісті», написано: «Игра труппы показывает нам истинное искусство, превозносит дух и разжигает жажду к красоте, вдохновляет верой и желанием труда и самопожертвования... Художникам и создателям красоты — благодарность».

Конечно, не все спектакли тех лет были на художественной высоте. Но своей искренностью они завоевали симпатии зрителей. И душой представлений был именно Гнат Петрович.

В спектакле «Мысль» по пьесе Л.Андреева он играл роль безумного Керженцева. И рецензент восторженно пишет: «Он один был мыслью... Он воплотился в образ страшной одинокой мысли, мыслью была пропитана каждая жила артиста, каждое движение говорило мыслью. Игра была закончена. Преисполнена артистического творческого трепета. В творении артист доходил до вершин своего таланта».

…17 августа 1922 года пьесой Г.Ибсена «Призраки» театр заканчивал гастроли в Каменце. Общественность устроила коллективу и его руководителю волнующие проводы. В перерыве между первым и вторым действием, когда все, кто приветствовал артистов, были на сцене, с галерки посыпались сотни напечатанных приветственных карточек от зрителей, адресованных талантливым украинским деятелям искусства.

«А откуда Гнат Юра взялся?» — спросил Остап Вишня во время пятилетнего юбилея франковцев. И ответил на этот свой вопрос так:... «Родился, как говорится, от родителей. Родители его были крестьянами, сами на себя работали, сами ели... Наемный труд не эксплуатировали...»

Видимо, потому-то и получались у Гната Петровича такие яркие образы простых людей из народа. Таких, скажем, как Мусий Копыстка в трагедии М.Кулиша «97».

Современники вспоминают, что зрители плакали, неистово аплодируя актеру в этой роли. Это был настоящий шедевр.

А еще были его Малоштан в «Диктатуре», Степочка в «Житейском море». Или Швейк — живой, словно капелька ртути, чуть неуклюжий человечек в обычной серой солдатской форме. Почти каждым своим жестом актер вызывал гомерический смех в зале и не только комедийными ситуациями, в которые все время попадает его бравый солдат. В каждом слове было столько тонкого юмора, а во взгляде хитроватых глаз столько скрытого ума, что зритель невольно восхищался этим образом.

А еще Терешко Сурма в «Суете» Карпенко-Карого. Именно об этой роли писал Остап Вишня в том же юмористическом очерке о Гнате Петровиче.

«Суету» видели? Терешко Сурму? Не видели?! Вот и рассказывай вам после этого... Посмотрите — тогда и сами увидите, где у Гната Петровича этот талант...»

Если бы собрать на одной театральной площадке все образы, созданные гением Юры, то перед нами возникнет довольно разнообразное общество — крестьяне, мыслители, проходимцы, ограниченные обыватели...

За свою пятидесятилетнюю творческую жизнь он создал более ста образов! Одним из лучших в творческой биографии считается Мусий Копыстка в трагедии Мыколы Кулиша «97».

Было время, когда этот спектакль шел по двадцать дней кряду — каждый вечер. И все билеты проданы! И каждый раз перед спектаклем администратор театра О.Боярский связывался с пунктом медпомощи: «Карете скорой нужно быть в театре ровно в 10 вечера! После второго действия. Почему? Потому что после страшной сцены голода люди в зале теряют сознание».

Современники Юры вспоминают одну из мизансцен: «Нищая хата бедняка. На сцене сидит Копыстка-Юра и молча крутит цыгарку. Закуривает. Кажется, нет никакого действия. Но тревога надвигается, обступает зал, стеснит сердца тревогой…»

Такого и в самом деле нечего нужно было бы поискать. Ставил, играл, хозяйствовал, руководил. Никогда не жаловался на усталость. А когда были перерывы на репетициях, мгновенно исчезал суровый образ хозяина франковской хаты. И он восторженно и беспрестанно рассказывал анекдоты, встретившись с Шумским, Бучмой, Яковченко. Юрий Шумский вспоминал: Юра так мог хохотать, что едва земля не дрожала и небо разрывалось. А Гнат Петрович между тем посмеивался: «Ты талант, Матюша. С меня 20 копеек! »

«…з брата здирають останню свитину — то Україна»

Но вернемся к вопросу Остапа Вишни: «Где же все-таки взялся Гнат Юра?»

А «взялся» он на нынешней Кировоградщине (1888 год, село Федвари), в краю, ставшем колыбелью украинского театра. Оттуда родом прославленное семейство Тобилевичей, М.Кропивницкий, Ф.Левицкий, И.Марьяненко. В Елисаветграде возник первый профессиональный украинский театр. Это — слава Заньковецкой, Садовс­ких, Саксаганского, Затыркевич-Карпинской, Линицкой.

В этом городе и начал свою деятельность Гнат Петрович. Начал с рецензий на спектакли различных трупп. С переводов на украинский произведений Некрасова. Юра и сам писал стихи:

«Ти знаєш, мій друже,

є ще один край,

Де кривда існує,

панує «глитай»,

Де з голоду діти, мов мухи ті,

мруть,

Де з брата останнюю

шкуру деруть,

Де кров неповинная

морем хвилює,

Де зло над добром

сміється-кепкує,

Де з брата здирають

останню свитину —

— то… Україна».

Очень горестно. И очень современно.

Уже когда в городе образовался драматический кружок, Гнат Петрович перешел к непосредственной работе на сцене — как актер и как режиссер.

Но настоящее чудо случилось в 1907 году. Вот как он сам пишет:

«В 1907 году произошло большое событие. Я стал профессиональным актером. Это было весной, Елисаветград зеленел садами. В кустах сирени пели соловьи. Пела и моя душа. Знаменательный день! Сегодня на спектакль «Доки сонце зійде, роса очі виїсть», который наш кружок играл в городском театре, посетил известный антрепренер С.Максимович. Увидев меня в роли Горнова, он пришел за кулисы и предложил вступить в его труппу. Не только актером, но и... режиссером. Разве я мог отказаться?

Сцена была моей светлой мечтой!

Так началась моя художественная жизнь в профессиональном театре, начались странствования и блуждания по «городам и весям» Российской империи. Что это была за труппа? Она мало чем отличалась от многих других странствующих трупп, рождавшихся словно пузыри на воде и молниеносно лопавшихся, не оставляя после себя никаких следов, кроме долгов...»

Путешествуя с труппами по «городам и весям», Гнат Петрович однажды встретился с Опанасом Саксаганским. Известный актер тогда заметил: «Почему-то молодые люди часто считают, что труд в театре — это, так сказать, веселая, легкая жизнь. Аплодисменты, цветы, вино. А это не имеет никакого отношения к настоящему искусству... Стать актером можно даже в наши тяжелые времена. Но каким? Плохим — зачем? Только испортишь себе жизнь. На профессиональную сцену нужно идти человеку с талантом, образованному, культурному».

Пройдет время, и очень много его пройдет, пока осуществятся мечты о высоком. Но Гнат Петрович романтически верил, что придет время «свободного прекрасного искусства».

В своих воспоминаниях «Мої стежки і зустрічі» жена И.Карпенко-Карого Софья Тобилевич писала: «Молодежный коллектив Г.Юры осуществил мечты всей жизни Ивана Тобилевича (Карпенко-Карого) об украинском театре....»

За пятьдесят пять лет своего творчества он испытал и успехи, и горечь сомнений. И неудач, и ошибок. Но не ошибся в одном...

«Артист, — говорил Гнат Петрович, — должен стремиться к утонченности, изысканности. А изысканность — это понятие, которое нельзя подогнать под одну мерку. Она одна у Флобера. Другая у Тургенева. Еще другая у Льва Толстого... И на сцене при воспроизведении различных типов она тоже разная: но она необходима, ведь одно из непременных качеств искусства — это праздничность».

Юра сам был праздником. Праздником, который всегда...

«После Бучмы мне нечего делать в «Украденном счастье»

Теплые и довольно разнообразные воспоминания о Гнате Юре оставил Юрий Ягнич, многие годы работавший в театре им. Франко. Вот только некоторые фрагменты из его мемуаров «Подих життя».

…Я навсегда сохраню в памяти тот день, когда впервые пришел в дом, где жил Гнат Петрович, по ул. Маяковского, 2 и где сейчас на стене мемориальная доска с надписью «Здесь жил Гнат Петрович Юра»...

Тогда ему исполнилось уже 75 лет, и он оставил театр. Но по-прежнему был бодрым с пытливыми глазами, которые почти не утратили юношеского блеска. На столе лежали исписанные листы бумаги. Гнат Петрович начинал писать свои воспоминания...

Художник серьезно болел, но не любил говорить об этом.

Весной, летом или ранней осенью, когда напротив дома в сквере уже пламенели листья каштанов, я часто видел Гната Петровича на балконе. Посматривая вниз, здороваясь, он приглашал:

— Заходите, заходите.

И не успеешь переступить порог, а хозяин уже торопливо расспрашивает:

— Ну что новенького? Рассказывайте! Его интересовало буквально все. Артиста увлекала жизнь во всех ее проявлениях, ведь Гнат Петрович любил жизнь. Когда же болезнь лишила его возможности выходить на улицу, я не раз заставал Гната Петровича за созерцанием любимых картин, которые украшали стены его квартиры. Подолгу стоя у полотен Пимоненко, Трутовского, Орловского, Глущенко, Шовкуненко, он видимо мысленно блуждал в зеленой роще, радовался спокойному летнему вечеру на берегу реки, вдыхал аромат цветущего сада, погружался в тишину неповторимой украинской ночи. Лицо его омрачала грусть, когда он всматривался в картину Шовкуненко «Увядшие маки»...

Гнат Петрович любил живопись, понимал ее и многие годы собирал произведения известных художников, всегда восхищался картинами, рассказывал «биографию» каждой из них.

Фашисты сожгли драгоценную коллекцию. После войны с новой энергией Гнат Петрович продолжал отыскивать редчайшие картины. Это шло от широты его интересов, от любви к искусству, и не только театральные помыслы его были в театре. Он изначально жил театром, дышал неповторимым воздухом кулис, питавшим его словно целебный бальзам, и не мог примириться с мыслью, что пришла старость. Он всегда повторял:

— Я не ощущаю себя стариком, даже пожилым. Думаю, что смогу еще хорошо поработать на пользу искусству.

…Часто в комнате, где по стенам развешаны картины и стоит антикварная мебель, из-за чего она напоминала зал музея, собиралась семья Гната Петровича.

…А сколько было незабываемых встреч и интересных случаев в жизни художника? Гнат Петрович хотел написать обо всем этом в своих воспоминаниях и даже работал над книгой. Не суждено было ее закончить.

Сколько задушевных слов услышал я, когда художник вспоминал Борисоглебскую, Осмяловскую, Шумского, Кощевского, и глаза его туманились. В воспоминаниях о франковцах я ощущал настоящую любовь к своим «детям»...

— Правда, иногда они бывали непослушными. Приходилось кое-кого и наказывать, — шутил Юра.

— Вон, видите, — указал он мне рукой с балкона. — Доставалось ему от меня.

Я глянул вниз: мимо дома шел Николай Яковченко.

— А какой же актер прекрасный! — ласковая улыбка светится на отеческом лице...

— Перед войной во время гастролей театра им. И.Франко в Москве посетил спектакль «Украденное счастье» Иван Михайлович Москвин. И вот на сцене начинает жить и любить и страдать Николай Задорожный—Бучма, — вспоминает Гнат Петрович. — Мы знали, что мхатовцы собираются ставить это драматическое произведение Франко, а Москвин должен играть Задорожного. После спектакля я увидел Ивана Михайловича, он стоял сосредоточенный и после продолжительной паузы тихо произнес:

— Задорожного я не буду играть. После Бучмы мне нечего делать в «Украденном счастье». Вот таким был мой сынуля Бучма!...

…Гнат Юра мог восхищаться выпуском какой-то новой машины, научным открытием. Долгие годы он был в полном смысле слова рабочим киевского завода «Укркабель». До последних дней в нем жила ненасытная потребность в труде. Мне казалось, что и в больнице, когда Юра уже не вставал с постели, в бессонные ночи в его сознании происходило незримое творческое таинство. В том, что это было действительно так, убеждает его последняя просьба. За несколько часов до смерти он вдруг окликнул меня, когда я выходил из палаты:

— Одну минуточку!

Я подошел.

— Не забудьте сказать балетмейстеру и режиссеру, чтобы они пересмотрели танцы в «Лихій долі». Вот тут, — он вытянул из-под подушки тетрадь, — мои режиссерские заметки. Пусть посмотрят.

А спустя два часа Гната Петровича не стало...