Евгений Цымбал: «БОЛЬШЕВИКИ ПРИШПОРИВАЛИ ИСТОРИЮ»

— Евгений, говоря о теле вождя пролетариата, вы подчеркнули, что тело должно быть предано земле, с чем нельзя не согласиться. Но меня несколько покоробила фраза об осиновом коле, который надобно «вбить в могилу». Мне показалось, что подобные же ноты звучат в вашей картине. Имеем ли мы право подменять собственным судом суд Божий?

— Ну, это, может быть, избыток моего темперамента, моего человеческого отношения, глубокого погружения в материал.

— Во время работы над фильмом были ли у вас проблемы с архивами, существуют ли сегодня секретные материалы по этой теме?

— Никаких проблем по части секретности у меня не было. Есть проблема с деньгами. Есть архивы КГБ, где очень много работают американцы, англичане, немцы, французы и куда очень легко попасть при наличии денег — там очень высокие цены. Более-менее доступные архивы — Белые Столбы и Красногорск. Последний — самый доступный. Там сейчас почти все работают. Минута работы с материалом после 50-го года стоит 800 рублей, до 50-го — 1000 рублей. Но минута работы в Телерадиофонде стоит сто, двести и даже тысячу долларов. Я противник того, чтобы архивной работой заправляли главные бухгалтеры, но зачастую именно так происходит. Вот и звучат жалобы, что к ним никто не ходит, кроме тех, кто вынужден. Цены отпугивают.

Два года тому назад на телефоруме в Лазурном я получил приз Телерадиофонда — за профессиональное мастерство в использовании архивных материалов. В прессе было объявлено, что я могу получить час архивного времени стоимостью две тысячи долларов. Когда же я обратился туда, речь шла сначала о тридцати минутах, а в итоге я получил двадцать минут. Цены изменились.

— Фильмом «Обыкновенный большевизм» вы для себя на теме поставили точку или считаете, что она может иметь еще какое-то развитие?

— Считаю, что мы как-то очень быстро успокоились. Тема пока что очень поверхностно затронута. Существует еще столько проблем, вопросов и разных фактов, заслуживающих изучения и отображения на экране. Например, на BBC сделано сотни фильмов, посвященных второй мировой войне. Почему же у нас мы считаем, что тема исчерпана? На НТВ мне сказали, нам ваша картина не нужна, с выходом картин Киселева «Мавзолей» и Лобкова «Тело Ленина» мы считаем тему закрытой. Я же считаю, что никакую тему нельзя исчерпать. На все что угодно можно посмотреть с другой стороны, тем более на историю, которая продолжалась 80 лет. За это время было сделано тысячи фильмов. Можно вспомнить, например, «Битву за Москву». Когда отснятый материал показали Сталину, ему картина не понравилась. Он приказал на неделю снять с фронта авиационный полк, танковую и конную армии и переснять победу под Москвой. Поэтому все в фильме — инсценированная хроника, ложь, однако это используют как документальный материал.

Не исследовано гигантское количество тем, и вообще революция показана как-то однобоко, с точки зрения марксизма. А ведь можно показать ее с точки зрения социальной психологии, например. Показать, как страна, в которой живут сотни разных народов, с разной ментальностью и психологией, поддалась этому безумию.

— Документальный фильм, сделанный по архивным документам, без изысков монтажа, строго по канонам жанра, можно сравнить со сборником цитат. Как известно, из любого контекста можно извлечь цитаты и подверстать их одна к другой так, чтобы добиться поставленной сверхзадачи. Не было ли у вас подобных обвинений и каким образом вы их парируете?

— Обвинения были всякие. Что касается монтажа, мы все помним знаменитый опыт Кулешова с Мозжухиным: человек сидел с непроницаемым лицом, перед ним ставили чашку с едой и все думали, что он голоден, следующим планом ставили девушку — все думали, что он влюблен. И так далее. От монтажа зависит очень многое, но все-таки не все. Многое зависит от того, насколько глубоко ты копаешь материал. Упреки же в субъективизме я не принимаю. Любое творчество субъективно, это всегда версия создателя. Но я стремился к максимальному соответствовию историческим фактам. Конечно, многое осталось вне поля зрения, это недостаток, но тогда надо было делать не часовую картину, а двухсотсерийный сериал.

— Можно ждать продолжения?

— Не знаю. В 1991 году, когда в архив приезжал Владимир Буковский, была такая идея. Тогда он был персонажем нужным, его имя звучало на всех углах, его принимал Ельцин. Вот при той-то встрече Буковского спросили, как он видит нашу жизнь в дальнейшем. Он сказал, что нужно создать телеканал, или студию, или объединение — называйте как хотите, — который делал бы честные фильмы, анализирующие нашу историю. В частности, им было предложено сделать стосерийный фильм «История сопротивления в России». Я был одним из энтузиастов этого проекта. Там должна была быть и религиозная борьба, и национальная, борьба писателей, кинематографистов и т.д. Думаю, было бы очень интересно все проанализировать и создать некую версию истории. Все это сейчас пустое место, за исключением Валерия Фомина, который в одиночку копает архивы и вытаскивает бумаги одна страшнее другой. Мы все отвели глаза, когда эти люди уже пришли к власти, отвернулись, уклонились от этого гигантского пласта. В августе 91-го Буковский снова приезжал, но эти люди, будучи уже у власти, не были заинтересованы в продолжении темы. После долгих дебатов проект увял до 25 серий, потом — до десяти, пяти. Последним, кто оказался на этом проекте, был я, предлагающий сделать трехсерийный фильм о Буковском. Первая серия называлась «Пушкинская площадь». О молодых людях, которые хотели просто большей степени свободы. Они не собирались быть диссидентами или революционерами, просто хотели читать стихи. А КГБ, ослабленному и дезориентированному в конце 50-х так, что его руководители были расстреляны или посажены, постоянно нужно было изобретать врагов, чтобы оправдывать свое существование. Практически из всех нас, из нескольких поколений они успешно сделали диссидентов. Мы все стали их ненавидеть, презирать, возмущаться, собираться на кухнях. Вторая серия должна была называться «Меж лагерей и психушек», в ней, ребята, читающие стихи, начиная с первых «посадок»: Делоне, Галансков, Гинзбург и так далее длинный, длинный список. Третий фильм — «И возвращается ветер» — о жизни Буковского после его обмена на Корвалана, его столкновение с общественным мнением Запада, чрезвычайно левым. Наблюдаются поразительные тенденции: чем богаче люди, тем они левее. Но выяснилось, что это никому не нужно.

— Вернемся к вашей картине. В какой бы степени диссидентства мы все ни пребывали, Ленин был окружен ореолом гения, в зависимости от убеждений — с положительным или отрицательным знаком. В фильме вы напрочь лишили его этого ореола — злобный карлик, который неизвестно как появился в истории, тем не менее сыграл в ней ошеломляющую роль. Вы хотели развенчать любым путем?

— Да нет, попытаюсь объяснить, откуда интерес к этой теме. Я был хорошим учеником, прилежным, наученным внимательно читать книжки, слушать преподавателей. Когда поступил в университет, на исторический факультет, как все изучал историю партии — это было обязательно. Придя со школьной скамьи наивным, прямым, легковерным, начал с широко раскрытыми глазами читать эти работы. Меня потрясало, что в разговоре о тактических вещах или людях, с которыми шел по жизни, он говорил исключительно гадости — этот путаник, тот идиот, подлец, мерзавец, таким-то людям надо давать в морду, размазывать по стенке. Меня поразила эта энергия ярости. Стал выписывать его выражения и вдруг понял, что он никого не любил. Ни рабочих, которых называл «случайным сбродом», а ведь это те люди, знаменем которых он осенял все ужасы, которые потом творил со страной. Крестьяне, второе его знамя, всегда были «патриотическими лакеями». Я уж не говорю об интеллигенции, которую он называл «говном». Я уж не говорю о священниках, которых «чем больше мы расстреляем — тем лучше». Что же это за отношение к собственному народу?!

Я воспитан в определенной культуре работы с источниками, есть внешняя критика, внутренняя, необходимость точной ссылки. Так вот, есть такая цитата из Ленина, которая не может рассматриваться в качестве исторического источника, но, тем не менее, она была когда-то им произнесена, потому что зафиксирована в воспоминаниях других людей, в частности у Бонч-Бруевича. Он сказал: пусть в этой стране останется 10—15 миллионов человек, но это будет человеческий материал, пригодный для построения коммунистического общества. То есть все для него были лишь материалом для воплощения собственных нездоровых амбиций.

— Вы убедили меня в неисчерпаемости этой темы. Какие же проекты у вас впереди?

— Мне очень интересен Ленин. Я бы сделал о нем многосерийный фильм. Количество документов нарастает, но надо собрать крепкую команду объективных людей, что довольно трудно. Большинство исследователей, как говорил сам Ленин, являются «попами марксистского прихода». У них нет понятийного аппарата, помимо марксизма

— Евгений, хоть ваш приход в документальное кино вызван объективной необходимостью, считаете ли вы своим долгом, простите за «высокий штиль», расшевелить зрителей, не допустить страшного повтора истории, которая, как известно, развивается по спирали?

— Это было бы слишком самонадеянно, на роль Мессии я никогда не претендовал, являясь сторонником теории «малых дел». Надо делать то, во что ты веришь и с течением времени это не может не дать результаты.