ЕВАНГЕЛИЕ ОТ КАРАМАНОВА НА СОИСКАНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПРЕМИИ УКРАИНЫ ИМЕНИ ТАРАСА ШЕВЧЕНКО

Имя крымского композитора Алемдара Караманова больше известно в Европе, чем в Украине. В киевской печати я не нашел ни строки о человеке, который вот уже полвека неотделим от мировой музыки.

Знаменитый Альфред Шнитке сказал о своем друге консерваторских лет: «Караманов — одаренный человек, но по существу неизвестен, живет в глубинке. Он создал самые замечательные композиции, которые повлияли на меня в юности и оказывают воздействие и сейчас. Алемдар Караманов не просто талант. Он гений!»

В канун нового века Национальный Союз композиторов Украины заметил крымского затворника и в представлении музыканта на Шевченковскую премию подтверждает: «Алемдар Караманов — выдающийся композитор ХХ столетия, творчество которого обрело мировое признание... Произведения, которые представляются на соискание высокой премии, особенно ярки, это настоящее откровение музыкальной культуры конца ХХ столетия. Музыка такого масштаба и духовной концентрации может и должна находить отклик в сердцах людей. Это настоящее национальное достояние, которым Украина может по праву гордиться!»

У человека всего две жизни. Одна — это житейская биография, сотканная из дат и событий. Вторая жизнь не поддается хронологическому анкетированию, вся она — невидимое духовное созревание, движение от душевной завязи к яркому цветку просветления. Одних людей целиком удовлетворяет «наполненность» биографии — должности, звания, награды. Другие предпочитают горизонтальному ходу трудный вертикальный рост, полет духа к высотам. Так понимал назначение жизни китайский мудрец Конфуций: «Человека следует мерять не от ног до головы, а от головы до неба».

Караманов — эта фамилия в соединении с местом рождения — Крымом, казалось бы, указывает на татарское происхождение. На самом деле все сложнее, запутаннее во времени — и одновременно проще.

В канун первой мировой войны два брата Сабит и Мустафа не захотели подчиниться настоянию отца, владельца десятка морских фелюг, турка Темеля Караманова поступить учиться в медресе и бежали из Турции в Крым. Да и как было не торопиться: в России все дышало переменами, грядущей революцией.

Через несколько лет Сабит Караманов — весь в стремительном потоке времени — уже в красной Москве он студент Коммунистического университета народов Востока. Затем десятилетие молодого энтузиазма, Караманов — партийный секретарь в Бахчисарае, Симферополе, строитель новой жизни.

В Крыму молодой турок Сабит Караманов познакомился с украинской дивчиной Полиной Величко из села Кореиз. В Тавриду Полина приехала с донского берега, а на Кубань её прадеды, запорожские казаки, перебрались из разрушенной Екатериной II Великой Сечи.

Молодые супруги поселились в новом рабочем поселке на окраине Симферополя. В сентябре 1934 года у них родился сын, которому счастливый отец дал имя Алемдар — «несущий знамя впереди».

В тридцатых годах Сабит Караманов был снят со всех постов, морально раздавлен, но физической расправы избежал, может быть, потому, что оставался гражданином Турции, а может, спасла удача, заслонила судьба. Правда, уже в 1944-м железная сталинская метла вымела Караманова вместе с тысячами татар из Крыма в далекие карагандинские степи, где он в холоде и голоде вскоре скончался. А десятилетний Алемдар Караманов вместе с матерью и сестрой остался жить и поныне ютится в том же двухэтажном доме со следами архитектурной изысканности двадцатых годов, в той же квартирке на первом этаже, назвать которую благоустроенным жильем язык не поворачивается.

В 1953 году одарённый выпускник Симферопольского музыкального училища приезжает в Москву. В приемной комиссии московской консерватории он поражает маститых преподавателей тем, что играет всю Пятую симфонию по памяти. Искреннее удивление знаменитых профессоров возросло бы ещё больше, если бы они знали, что музыкальный вундеркинд сочиняет музыку с пяти лет, к девяти годам завершил оперу и несколько сонат для фортепиано, а в трудные годы в музыкальной школе даже получал «паек рабочего» как «чрезвычайно одаренный ребенок».

В Московской государственной консерватории имени П.Чайковского Алемдар Караманов задержался на целых десять лет. Сначала он студент по классу композиции у крупнейшего знатока полифонии, ученика Н.Римского-Корсакова профессора С.Богатырева и одновременно по классу специального фортепиано профессора В.Натансона. Затем — аспирантура при консерватории, закончившаяся резким поворотом в жизни и творчестве Караманова. В годы консерваторской учебы молодой музыкант был принят в Союз композиторов СССР.

Таковы фактические «примечания» к другой жизни Алемдара Караманова — творческой.

Шестидесятые годы в музыке — это во многом творческое противоборство классики и модернизма. В консерватории на волне музыкального авангарда поднималось, крепло, росло «племя младое, незнакомое» — А.Шнитке, Р.Щедрин, Н.Чаргейшвили, Г.Банщиков, Н.Каретников и другие «возмутители классического спокойствия». В усложненных, виртуозных музыкальных конструкциях буквально купался и аспирант Алемдар Караманов.

За десять стремительных лет молодой композитор пишет 10 симфоний, каждый раз подымаясь от традиционного консерваторского уровня к новой и новейшей музыкальной вершине — сначала к «переходной» Девятой симфонии, а за ней и к экспериментальной Десятой. Содержание и форму музыкальных новаций Караманова этого периода мне не удастся передать лучше, чем это сделал известный музыковед Ю.Холопов: «Пронзительная резкость звучаний, их обжигающая диссонантность, стихийная необузданность экспрессии, полная эмоциональная раскованность».

Смелое новаторство Караманова было замечено не только в кругу друзей-музыкантов. Однажды Алемдара взял за руку кинорежиссер Инденбом и привел к знаменитому мастеру Михаилу Ромму, который из восьми тысяч метров пленки добывал две серии «Обыкновенного фашизма» — фильма, потрясшего мир.

Алемдару показали кадры, в которых дымятся развалины Варшавы. Наутро Караманов принес нотные листы. Обжигающие, ранящие душу звуки сразу взяли в плен. Михаил Ромм заказал Караманову музыку ко всему фильму. Зарождалось творческое признание, в пустых прежде карманах заблудились денежные купюры...

И вдруг от московских стоголосых оркестров и ослепительных сцен Караманов бежит в далекую Тавриду — страну детства. Если мы скажем, что причиной внезапного отъезда Караманова стало нарастающее удушение творческой атмосферы в столице — «рецензирование» бульдозером выставки художественного авангарда, гонение на вешнее слово в лице Бориса Пастернака, неистовые проработки Никиты Хрущева при «отеческих встречах» с писателями, музыкантами, художниками, — то это будет правдой.

Правда и то, что купить билет до родного Симферополя Караманова вынудил и председатель консерваторской комиссии, маститый Дмитрий Кабалевский, который после прослушивания на аспирантском экзамене Девятой симфонии громогласно заявил: «Мы вам ставим двойку!» В конце экзамена комиссия, чтобы «не порочить честь консерватории», все же натянула выпускнику бесцветную «тройку».

Все это правда, но не полная правда, не истинная причина. Причину назовет сам Караманов:

«Об этом я ещё никому не рассказывал. К концу своего аспирантства, в 1964 году, я завершил цикл из 16 фортепианных фуг. Эта работа полностью поглотила меня, я буквально растворился в музыке. Я вложил в свое сочинение столько огненной страсти, дьявольского совершенства, что некоторые из фуг и тогда, и сейчас считаются неисполнимыми, настолько они сложны по музыкальной технике. Достаточно сказать, что середину триптиха «Мысль» надо было играть тыльной стороной руки.

Со своей заключительной нотой фуги опустошили меня, истощили физически, а ещё больше душевно. Я остро ощутил, что моя музыка исчезла, мой талант пропал. Я сделал полный выдох, а вздохнуть было нечем. И напрасно утешал меня мой друг Альфред Шнитке, что все вернется на круги своя. Я знал, что не вернется, что прежняя музыка вытекла из меня, как ртуть из термометра. И, может быть, впервые я воскликнул вместе с Христом, обратившись к небу: «Или, Или! Лама, савахфани? Боже Мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?»

Глас вопиющего был услышан. Осенним вечером я возвращался из консерватории. Сполохи электрических огней бороздили московское небо. Вдруг небеса заблистали звездной синевой — и я услышал чистый звук трубы. Словно серебряная нить соединила меня со звучащими небесными сферами: я слышал Новую музыку и уже знал, что должен её записать, только записать с нотного листа Неба — и передать на вечное звучание всему человечеству.

Для этого мне нужны были тишина, одиночество и таинство неба. В несколько дней я собрался и уехал из Москвы на родину, в мир моей Новой музыки...»

Не раз мы убеждались в том, что Бог подает не просто знак истины, но и дарит инструмент для её познания. Дело в том, что в том же году в Крым приехал не только Алемдар Сабитович Караманов. В это же время в 15 километрах от Симферополя, в селе Заречное обосновался другой скиталец духа, талантливый художник-иконописец Георгий Эдуардович Бострем. Многие годы правдолюбец Бострем скитался по свету: учился евангельскому смирению на Афоне, поклонялся гробу Господню в Иерусалиме, с посохом в руках пробирался в Персию, выставлял свои иконы в Париже. После революции осел в Загорске, где до совершенства довел свое мастерство иконописца. А последний приют нашел в крымской земле.

Они не могли не встретиться: человек, услышавший музыку Неба, и мастер, тонко воссоздавший лик Творца. Бострем умело ввел Караманова через старословянскую языковую вязь в духовный мир Евангелия и во вселенский океан Откровения. Они и по сегодня беседуют по утрам: старец Бострем, в копне белых волос и овале бороды, смотрит прямо в душу с тронутой временем фотографии, пришпиленной к стене в комнате композитора. У него такие же чистые, по-детски ясные глаза, как и у Караманова, взгляд которого всегда обращен вдаль, выше линии горизонта.

Но понять таинство Евангелия и Откровения через музыку — для этого нужен был новый внутренний толчок, знак, поданный Небом.

«Об этом я ещё никому не рассказывал. Однажды, уже в Симферополе, я вернулся домой после вечерней прогулки по парку. Землю стянуло легким морозцем, а воздух, чувствовалось, готов был зазвенеть неожиданным звуком. Я понял: этой ночью не засну, буду ждать, вглядываясь в темень окна, вслушиваясь в тишину январской ночи. И дождался: в пятом часу утра запел петух. Один раз, второй, третий... Я не мог ни с чем спутать этот голос. Это опять был знак оттуда, с Неба, из Евангелия...

Дивная музыка подняла меня с постели. Я бросился записывать переполнявшие меня звуки. И только когда последний лист упал с крышки пианино, откинулся на стуле, посмотрел в тронутое морозцем окно. Светлело небо. Полнилась незнаемой досель радостью моя душа.

Рука невольно потянулась к Библии. «Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды». И через четыре главы: «Петр опять отрекся; и тотчас запел петух».

Это пение положило начало моей большой крымской музыке. Тогда я навсегда запомнил слова Иисуса, переданные апостолом Иоанном: «Истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым...»

Два года — 65-й и 66-й — были целиком отданы созданию грандиозной десятичастной симфонии «Совершишася». Она стала переломным — от модернизма к музыкальному космосу — моментом в творчестве композитора. Сам Караманов сказал об этом так: «Это огромное произведение написано по откровению. Я действительно получил откровение с небес и очень тщательно, осторожно, бережно обращался с этим материалом: он такой простой и ясный, такой мощный и светлый. Мы восстановили в Киеве Михайловский собор, воссоздали в Москве Храм Христа Спасителя, возвращаем из небытия Успенский собор в Киево-Печерской лавре, а вот симфония «Совершишася» уже 35 лет лежит под спудом, а именно в ней живет, благовествует, распинается на кресте и воскресает на самом деле наш Спаситель».

Горечь этих слов понятна. Ведь вернуть симфонию в ее естественное состояние — звучания в музыке оркестра, компакт-диска — все же легче, чем поднять из греховного варварства святой Храм.

Не было ни одного года, в который не случилось бы карамановского музыкального половодья. 1967-й — год рождения мессы «Stabat Mater», положенной на латинский текст, сочиненной в традициях симфонизма Моцарта, Бетховена, Баха, Вагнера и особенно Верди. Размах и мощь этого произведения беспредельны. Прослушав ораторию, Альфред Шнитке сказал: «Stabat Mater» — это послание всему человечеству. В ней со всей полнотой проявился карамановский синтез культур и эпох: аскетизм романо-католицизма, византийские псалмы, высокий дух Баха, романтизм XIX века и величие Древнего Востока...»

Не обязательно соблюдать хронологию композиций Караманова. Ведь его творчество в эти годы — это непрерывный поток новаторской музыки, бурный водопад Пятнадцатой и Шестнадцатой симфоний, скорбное величие Реквиема, устремленные к небесам хоры, наконец, Семнадцатая симфония «Америка».

И вот новый, высочайший духовный и музыкальный взлет Алемдара Караманова — цикл из шести симфоний «Бысть» по Апокалипсису (1976—1981 годы). Тысячу страниц густострочной партитуры записал композитор на одном дыхании, а дирижировал его невидимым стоустым оркестром небесный Творец. Вся музыка «Бысть» — это явственный уход из физически слышимого пространства во вселенную беспредельность звучащих космических сфер.

Все части цикла имеют законченный и совершенный вид и, хотя исполненные вместе, одна за другой, дают невероятный музыкальный эффект, они могут быть сыграны и отдельно, не теряя своей красоты и силы. Вот почему с полным основанием на Национальную премию представлена шестая часть цикла, имеющая название «Аз Иисус».

Симфония «Аз Иисус» — это музыкальное воплощение пришествия Христа, отражение его великой победы над дьяволом, терзающим человечество тысячу лет, это торжество свободного духа, воистину божественный свет над миром. «Аз Иисус» — это музыкальное выражение страданий человека и избавление от них в тысячелетнем царстве Христа.

Не случайно именно эта, шестая часть цикла «Аз Иисус», или 23-я симфония по общему счету, была исполнена в 1994 году в Берлине и вскоре зажила своей музыкальной жизнью в звуковой объемности компакт-диска. Записи музыки А.Караманова в Европе есть, в Украине их нет.

Второе произведение, выдвинутое на соискание Шевченковской премии, — концерт №3 для фортепьяно с оркестром «Ave Maria». Третий фортепианный концерт — это лирическое стихотворение в музыке. И как это бывает в настоящей, выстраданной лирике, автор неукротим в своем стремлении вырваться из плотских оков, отталкиваясь быстрыми пальцами от клавиш фортепиано. Это ему удается: мы слышим музыку исступленных вопросов, сомнений, отчаяния, кажущегося обретения — и, наконец, душевного смирения.

Вся музыкальная ткань концерта наполнена глубокой ностальгией, огнем душевного пожара, это молитва о великом всепрощении, о благородном воздаянии человеку за его извечное страдание. Так определяет внутренний строй концерта и сам Караманов: «Мой Третий концерт — это вызывание дождя. Представляете эти тысячи рук, что тянутся к небу в час весны, когда дождь так нужен, а его все нет и нет? Конечно же, это духовный дождь, это молитва о Божьей милости, о великой благодати, которая должна снизойти с неба...»

Когда о Караманове говорят, пишут как о композиторе религиозной темы, внутренне начинаешь протестовать против этого. Да, чтобы написать свою прекрасную музыку, Караманов до последней титлы изучил, усвоил Святое письмо. И нам, чтобы понять всю глубину его музыки, нужно не спеша, главу за главой, стих за стихом, перечесть Евангелие и Апокалипсис.

И все же слова, термины всегда сужают, а то и искажают суть явления. Особенно такого, как музыка. Особенно карамановской музыки. Как точно и тонко подмечено в восточных учениях, получить истинное знание, откровение можно лишь «минуя слова».

Вот и слово «религия» не адекватно музыке Караманова. Музыкальное откровение приходило к композитору не просто через религиозные тексты, а непосредственно из космического источника, прямо от Творца Вселенной. Музыка приходила, полонила композитора, чтобы быть переданной людям. Это, конечно же, светская музыка. «... Когда с моей музыкой является этот сверхмощный дух, перед которым все падают ниц: «Я первый и последний!», — говорит А. Караманов, — то почему бы это не должно быть светским? Жизнь во всей её красоте — именно в этом и есть главная религиозная заповедь».

Время ставит перед творцом конкретные задачи. И развитие, восхождение искусства в каждый период идет в русле общих идей. А вот Алемдар Караманов, думается, сознательно отказался решать музыкальные задачи своего века, своего времени. Он сразу шагнул в XXI век, в третье тысячелетие. Музыка Караманова принадлежит будущему — и сегодня мы несмело, порой робко начинаем возвращать её в наше время, подтягивая к его музыке наше эстетическое восприятие.

И сам композитор хочет, мечтает, чтобы его музыка жила с нами сейчас, волновала, звала, выпрямляла людей сегодня, соединяла их с Небом. Но пока это лучше получается в Европе, чем дома. Караманов, как ребенок, радовался тому, что в Берлине была сыграна симфония №23, а в Центральном зале Вестминстерского аббатства в 1995 году прозвучали оратория «Stabat Mater» и Третий концерт для фортепиано с оркестром «Ave Maria». Не меньше он радовался и способствовал тому, чтобы в Крыму больше года назад успешно прошел II Международный конкурс молодых исполнителей имени Алемдара Караманова (первый состоялся в Москве в 1996 году). В нем приняли участие пианисты из России и Украины, а в единственной в подобных конкурсах номинации «Звучащий Интернет» играли музыканты из США, Канады, Малайзии.

И в то же время музыка Караманова по существу остается невостребованной, вокруг композитора сложился своеобразный «заговор замалчивания». Действительно, и посейчас ждут своего возращения в музыкальный мир, воплощения в звуке его 24 симфонии, хранящиеся в Музыкальном фонде России. Прозвучало из них только шесть. Гениальный, но неизвестный — основной лейтмотив высказываний, публикаций о Караманове.

Правда, это не относится к Крыму. Крымчане знают, ценят, любят своего земляка- композитора. Вечера его прекрасной музыки привлекают тысячи поклонников таланта, как уже навечно впечатано в пригласительных билетах, «выдающегося композитора современности Алемдара Сабитовича Караманова». Каждый день Крым встречает утро Гимном республики, написанным Карамановым. Ученые крымской обсерватории, неизменные почитатели творчества композитора, присвоили открытой ими новой планете имя «Караманов».

Казалось бы, отдают должное композитору и власти Киева и Симферополя. Караманов — дважды лауреат Государственной премии Крыма, народный артист Украины. На самом деле внимание это заканчивается сразу же после вручения очередного диплома.

...Мы беседуем в тесной квартирке Караманова, где не то что сочинять, повернуться негде — надо бочком протискиваться и к столу, и к пианино. Нет в квартире горячей воды, простенькой ванны. Не работает отопление, а ведь Крым — это вам не Кипр, зимой надо топить. Тогда Караманов выводит через окно трубу для забора воздуха, кладет ее над двумя горелками газовой плиты, а под столом ставит устройство, гоняющее нагретый воздух по комнатам. Караманов страшно горд своим изобретением.

— Это мое лучшее сочинение, — шутит он и при этом грустно улыбается.

Человек, принесший славу Крыму, творец, которого не преминут назвать «всемирно известным композитором», заслуживает лучшего отношения. И его, право, нетрудно проявить. Стоит только уважаемому спикеру крымского парламента Леониду Грачу и не менее уважаемому главе крымского правительства Сергею Куницыну оставить внутренние распри, приехать на полчаса к композитору на улицу Войкова, и квартирный вопрос автора гимна Крыма будет решен.

...Караманов провожает меня через зимний парк, прилегающий к его улице. Деревья исчертили голыми ветвями вечереющее небо. Софора в этом году не цвела, стоит сиротливо без гроздьев семян. На выходе из парка останавливаемся возле памятника Тарасу Шевченко, подаренного Симферополю городом Калушем. Как не пожелать именно здесь успеха композитору в трудном конкурсе на соискание Национальной премии, носящей имя Великого Кобзаря.

«Об этом я ещё никому не рассказывал. Помните, как начинается Евангелие от Иоанна: «В начале было слово...» Емче и точнее не скажешь. И все же, все же... Пусть изначально слово было у Бога, но ведь закрепил его письменным знаком — криптограммой, иероглифом или буквой — уже человек. Слово все-таки больше творение человека. И сколько Творцу надо было знать языков, чтобы обратиться ко всем людям!

А вот музыка, я убежден, всепроникающее, всеобъемлющее средство общения человека и Бога. Космическое звучание пронизывает весь мир, звучащие необъятные сферы и есть Вселенная. Музыка — проводник звучащего мира, музыкальный дождь постоянно окропляет землю. И с земли от людей музыка, как дивный цветок, тянется к солнцу, к небесам — выше слов, выше звезд, вровень с Богом...

И свою Благую весть, свое Евангелие я бы начал так: «В начале была Музыка, и Музыка была у Бога, и Музыка была Бог».

Так в мою жизнь вошло пятое Евангелие — от Караманова.