Дон Педро в женском коллективе

«Возвращение» режиссера Педро Альмодовара — лента, снискавшая несколько значительных наград Каннского кинофестиваля — на этой неделе появилась во всеукраинском прокате. Организаторы киевской премьеры в кинотеатре «Украина» предусмотрительно разослали приглашенным носовые платки (в черно-белую клетку), чтобы было чем утереть слезу во время душераздирающих семейных сцен.

Рыданий не расслышал. Но некоторые эпизоды шедевра (настаиваю на этом слове) и впрямь рождают подзабытое в синтетическом кинематографе последнего времени не то зудящее, не то щемящее чувство. Это ощущение, будто бы тебе под ребро ткнули (ну не нож, конечно), а еловую шишку — неловко, больно, но прикольно.

Забавная, конечно, «веха» на этапах большого пути. Раздавшийся седовласый мэтр, практически культовый старец испанского кино, режиссер, просчитываемый своей трансвестийной тематикой на несколько десятилетий вперед (да еще разбалованный наградами, получивший в киномире все, что там только раздают — даже «Оскара»), вдруг без напряга порадовал и даже удивил. В первую очередь тем, что на его новый фильм уже не опасно, как прежде, приглашать, скажем, бабушку рядышком с дедушкой. Те точно не умрут от фирменного альмодоваровского «ужаса». В отличие от «Дурного воспитания», например (предыдущей депрессивной картины), «Возвращение» — тихий, даже робкий, то элегичный, то ироничный, но искренний сыновний поклон семейным ценностям и гуманным устоям. В первую очередь, поклон матери. Снова все о его матери. Только без трансвеститов!

Альмодовар, человек из Ла-Манчи (как и его земляк, сервантовский Дон Кихот), в новой ленте уже не раздражитель (как прежде), а утешитель (что отрадно). Обладатель колоритного национального «тембра», искусный синтезатор самых различных жанровых «аранжировок» (от китча до мелодрамы), фигура еще до недавнего по-хорошему многих смущавшая, теперь он редуцировался в исполнителя колыбельных мелодий. Вроде вернулся к истокам (без всякого пафоса). В прежней своей легкомысленно-остроумной манере он рассказал как о частном, так и о чем-то значительном. И еще подарил отличным артисткам (Кармен Маура, Пенелопа Крус, Йохана Кобо) такие роли, которых иные достойные вообще веками могут не дождаться. За что отдельное спасибо как от широких слоев, так и от испанского культурного центра.

Итак, будущие зрители, призрак бродит по Испании. Призрак материнства. Рядом с ним — поводырем — дон Педро. Одна безумная семья. Мать, якобы заживо сгоревшая в постели во время страстных объятий супруга. Дочь, которая никак не находит счастья, вкалывая в своей же квартире надомником-цирюльником. Вторая дочь, как оказалось, родившая от… родного отца. Подросток-внучка, разумеется, об этом трогательном событии пока не подозревает. Но вовремя дает отпор уже приемному отцу в его сексуальных домогательствах. И дальше — кровавая драка на кухне (корректно вынесенная Альмодоваром за скобки), труп в холодильнике (кажется, его таскают по всей Испании), кино в ресторане, смерть в провинции, остатки наследства… И — наконец-то! Возвращение. Героиня Кармен Мауры, главная родина-мать в ленте — (то ли с кладбища, то ли из астрала, то ли из подвала) возвращается с того света на этот, чтоб навести порядок в раскаленном семейном очаге: пособить умирающей сестре; утешить и образумить беспутных дочек; увидеть внучку… А там посмотрит-решит: может, обратно вернется, а может, останется. Ну никак живые не могут ужиться, договориться друг с другом — так пусть им хоть мертвые помогут. Даже не хочется самому себе объяснять — то ли это женщина, то ли виденье. То ли «шестое чувство», то ли «двадцать шестое». Маура и другие актрисы, как им правильно объяснили, играют «на грани». Между прошлым и вечным. Между сейчас и никогда. Альмодовар тоже играет на этих «гранях». И лучшие его сцены не только семейные, когда дочки-матери. Гениальный эпизод — пролог, запев, интродукция. Когда провинциальное испанское кладбище, когда ветер с моря дует, когда десятки женщин (вдовы, дочки, внучки) тряпками, швабрами, мочалками, щетками неистово драят памятники-могилы — трудятся с какой-то экстатической экзальтацией, словно бы просят прощения у мертвых за то, что они еще живы и словно бы очищают свои души от скверны.

Альмо-мир — женский коллектив и бабье царство (мужчины здесь исключительно выродки и негодяи). То, что полагается, то и присутствует в новом Альмодоваре. Даже итальянская Анна Маньяни имеется — как символ неореалистической женщины-мифа: она мельком на телеэкране в одном из эпизодов. Режиссеры — дамские угодники могут в различных обстоятельствах и по-разному производственному поводу возглавить женские творческие бригады. Франсуа Озон, к примеру, в «8 женщинах», как вы догадывались и раньше, просто любуется красавицами и умницами французского кино в ретро-виньетках детектива. А Стивен Долдри в «Часах» (выдающийся, между прочим, фильм) — это, почитай, феминистские хронотопные параллели-меридианы: скрещенье рук, скрещенье ног, скрещенье судеб и времен. И Альмодовар, несомненно, писал сценарий в расчете на «нужных» женщин. Нужнее не бывает. Кармен Маура когда-то была любимой подругой его матери. И та женская дружба особо повлияла на становление дона Педро как творца. Что касается блокбастерной до недавнего времени Пенелопы (Крус), то здесь не просто выигрышная роль, а работа, по которой историки кино без зазрения совести отнесут красавицу к сообществу талантливых актрис рубежа веков (XX—XXI).

Но очевидно, что не только в женском пасьянсе суть последней альмодоваровской метаморфозы. Если б только это — наружу вылезла бы очевидная кинематографическая спекуляция — и жизнь, и слезы, и любовь в исполнении народных артисток Испании. Здесь большее. Существеннее. Здесь настоящее. Тут пример, когда титулы, карьера и годы не властны над творческим тонусом, потому что ёкает душа, прошлое обжигает память, не продается ни за какие гроши творческая совесть. Эта картина — сбитый коктейль из эмоций, комплексов, желаний и мечтаний режиссера — рождает тоску, но не безысходность. Отвешивает оплеуху (тем, кто настроился на эпатаж), но в то же время и мудро утешает, словно бы теребит зрителю волосы. Дескать, «видите, какова жизнь: не так хороша, да и не так плоха, как думается». Это из Мопассана. Из романа «Жизнь». Альмодовару самое время приступить к экранизации.