В одной из песен Пахмутовой и Добронравова есть слова, которые как никакие другие выражают для меня боль и горечь невосполнимой утраты близкого и дорогого человека:
«Не будет, не будет, не будет тебя и даже не будет похожей...»
Это вдвойне, втройне горько сознавать в отношении ушедшей недавно из жизни Фели Исаевны Май - старой киевской журналистки и просто прекрасного человека. Феля, Фелечка - так тепло и нежно называли мы ее - человека вне возраста. К ней в полной мере можно было отнести сказанные Евгением Евтушенко слова: «Нет лет».
Все остается людям - основной принцип, которым руководствовалась она до последнего дня своей жизни, до последнего вздоха. И еще - справедливость - мое ремесло.
Всем сердцем и душой любила она свою счастливую и трудную профессию - журналистику с тем глубоким пониманием ее предназначения, которое было присуще журналистам Фелиного поколения.
А начинала Феля Май в отдаленные от нас, кажется, целой эпохой 30-е годы в газете с трудно воспринимаемым сейчас названием «Сталинское племя”. «Сталинское» - это неотъемлемая дань времени, которому отдала свою молодость Феля Май. А «племя» в газете собралось творческое, боевое, гораздое на всякие выдумки и проделки. И работать в нем было весело и интересно. Феля Май и ее коллеги «покоряли пространство и время», добывая эксклюзивный материал и вставляя за счет него остальным газетам «фитили», что было проявлением высшего пилотажа в журналистике того времени.
А однажды в окошко Фели Май постучала Большая война. И как большинство из ее «племени» пошла она на нее по зову сердца. Многие «одноплеменники» не вернулись в редакцию с той войны, а у Фели остались от нее на память боевое ранение и медаль «За оборону Кавказа».
Журналистская судьба и природная коммуникабельность подарили Феле Май много незабываемых встреч и знакомств, порой переходящих в дружбу с удивительными людьми. Среди них были Илья Эренбург и Леонид Утесов, академик Крылов и Михаил Зощенко, Амвросий Бучма, Марк Донской и даже почти весь Союз писателей Советского Союза, приехавший в 1939 году в Киев на празднование 125-летнего юбилея Тараса Шевченко.
Но была в жизни Фели Май встреча и дружба, о которой надо сказать особо. В первые послевоенные годы Феля Май работала в газете «Радянська культура» с мало кому известным тогда Виктором Некрасовым. Они подружились и Феля была среди тех, кто первыми еще в рукописи прочитал его повесть «Сталинград», принесшую ему мировую славу и признание уже под названием «В окопах Сталинграда». Она была и среди тех немногих, кто через много лет пришел провожать Вику Некрасова, когда его принудили покинуть Родину. Для нее это было проявлением обычной человеческой порядочности по отношению к близкому человеку. И одинаково искренне возмущалась она, когда одни называли ее поступок опрометчивым, а другие мужественным. Для Фели это было нормой поведения.
Она была мужественным человеком. И мужество не изменило ей в самые трудные последние четыре года ее жизни, когда уже будучи тяжело больным, прикованным к постели человеком, она не теряла чувства оптимизма, дарила всем внимание, заботу и продолжала писать. В эти годы из-под ее пера вышли воспоминания о выдающемся немецком актере Гранахе, с которым ее связывали дружеские чувства в годы его приезда в СССР, где он снялся в фильме «Последний табор», о первом советском дрессировщике хищников Борисе Эдере и его удивительном льве по кличке Крым, о некогда широко известной киевской гостинице «Континенталь», за восстановление которой она ратовала.
Предлагаю читателям газеты «Зеркало недели» последнюю работу Фели Исаевны Май. Трудно себе представить, что эта жизнерадостная, пронизанная мягким юмором маленькая новелла продиктована ею за несколько дней до смерти.
Из рассказов ветеринара Слесаревского
Длительное время в Киевском зоопарке работал главным ветеринаром Слесаревский. Кстати, это сын того самого Слесаревского, который проходил практику в Париже у Луи Пастера и которого чуть не забили на родине крестьяне, считая, что он наводит порчу на коров. Слесаревский, работая в Киевском зоопарке, рассказывал забавные эпизоды из жизни своих подопечных.
Ну, например, такой. В зоопарке жила индийская слониха по кличке не то Крошка, не то Малютка, для смеха, конечно. Так вот, эту слониху киевские мальчишки обкормили совершенно зелеными незрелыми яблоками. К вечеру слонихе стало плохо. Она топталась с места на место, набирая хоботом сено из подстилки и бросала себе на спину, ее знобило.
Слесаревский решил очистить ей желудок и налил в ведро касторку. Дед Хома, который работал в слоновнике, ухаживал за Малюткой, поторопился с касторкой. Малютка разгневалась, так закружила хоботом ведро и так его закинула, что до сих пор найти не могут. В этом же направлении слониха закинула кепчонку с головы деда Хомы. Тоже до сих пор не найдут.
«Эх, дед, - укоризненно сказал Слесаревский, - а вы бы выпили так касторку? Мы сделаем ей коктейль». В ведро вылили несколько бутылок водки и несколько бутылок красного вина. Дед Хома не без душевного волнения наблюдал за этой операцией. Он даже отвернулся, чтобы не видеть этого неприличия. Хотя, как он говорил, «поважал» слониху, но видеть подобное было выше его сил. Слониха одним духом выдула этот коктейль, а деду Хоме даже рюмочки не оставила. Коктейль возымел свое действие. Оно было оглушительным. Результаты лечения следовало закрепить. А для этого нужна была сухая черника. Набеги на киевские аптеки, где она продавалась в коробочках по 50 г, еле заполнили небольшое пластмассовое ведро. Слониха с явным удовольствием ела ягоды, но когда ведро было уже опустошено, она не отпустила Хому и держала хоботом его руку.
- Та вже ж нічогісеньки нема.
И дед Хома в подтверждение разжал ладонь, а как раз к ладони прилипла ягодка черники. Слониха хоботом взяла ее и важно положила себе в пасть. Вот такие зоркие глазки были у слонихи.
Феля МАЙ